Барон вошёл с любезным мадригалом, посвящённым хозяйке, который мадам Присиль не могла не признать «просто прелестным».
Роскошью хмельного бреда, милой вольностью острот,
полной чашей Ганимеда в кабаках у всех ворот,
песнопеньем борделей и кровавым цветом вин,
гулом пройденной недели, пряно пахнущим жарким,
окорока дивным жиром, пористым упругим сыром,
соком виноградных лоз,
ароматом свежих роз, —
всем, что для меня священно
заклинаю я богов,
да пошлют благословение на радушный этот кров,
где верны любви обетам, снисходительны к поэтам,
и где чествуют творцов…
Припадаю к вашим ризам,
Вас приветствуя, маркиза…
В голове аббата Жоэля пронеслась греховная мысль, что талант в эти безбожные времена стал лотереей. Он знал о содомских склонностях Бриана де Шомона и Лоло де Руайана, хотя последние тщательно скрывались. Его долг священнослужителя вразумлять заблудших сталкивался здесь с острым умом отца Жоэля. Он внимательно наблюдал за Лоло, и быстро понял, что имеет дело с нездоровым человеком: в полнолуния с его сиятельством происходили странности, он проявлял все признаки лунатизма, был весел до истеричности. Но одержимым Сен-Северен Руайана не считал, ибо тот неизменно сохранял разум, тонкий и казуистический. Его же дружок, барон Бриан, был просто развращен до мозга костей. «Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для спасаемых — сила Божия»…
Юродствовать аббат не хотел.
Постепенно приветствия смолкли, вошли дамы, до этого осматривавшие мебель в музыкальном зале и будуаре маркизы, гости расположились по привычным для них местам, и легко завязались сразу три разговора. Мужчины обсуждали недавно обнародованный указ его величества о военном дворянстве, отныне приобретаемом по праву не только дослужившимися до генеральского чина в армии, но и хотя бы до капитанского, если только отец и дед служили в том же звании. Мсье де Ренар процитировал указ на память.
Дамы — мадам де Шерубен, вдова Жюстина д'Иньяс и несколько молодых девиц — говорили о юной Розалин де Монфор-Ламори, буквально ослепившей весь свет на последнем балу у герцога Люксембургского, а банкир Тибальдо, известный гурман, равнодушный к политике, а за изношенностью организма — также и к женщинам, беседовал с его светлостью герцогом Габриэлем де Конти, не менее знаменитым чревоугодником и жуиром, о провансальской кухне.
Глава 2. «Многое в духе Божьем недоступно человеческому разуму…»
Тут лакей доложил о прибытии Стефани де Кантильен, и Камиль де Сериз торопливо поднялся ей навстречу. Он и Стефани были родней, и Камиль, рано лишившийся родителей, до поступления в колледж жил у Кантильенов, нянчился с малышкой Стефани, которая была на семь лет моложе, и привык считать её кузиной, хоть степень их родства была более отдаленной и запутанной. Возмужав и приобретя лоск человека светского, де Сериз ценил теплые воспоминания детства, и ненавязчиво, скрывая родство, рекомендовал девицу нужным особам, всячески протежировал, порой предостерегал от ненужных знакомств. Стефани не могла похвастаться яркой красотой лица, была всего лишь «недурна», но отличалась остроумием, живостью ума и какой-то словесно неопределимой, но сразу понятной взгляду прелестью, причём не прелестью юности, но тем, что с годами обычно составляло «шарм» женщины.
На сей раз их встреча была омрачена дурным настроением мадемуазель. Ещё бы, подумать только! Уже на третьем балу эта несносная Розалин де Монфор-Ламори производит фурор своими роскошными платьями! На что же это похоже? Кузен мягко и насмешливо заметил сестрице, что помимо платьев, указанная особа весьма красива…
Услышь мадемуазель де Кантильен подобное в другом обществе, она немедленно скорчила бы презрительную гримаску или удивлённо подняла бы вверх тонкие пушистые бровки. «Она красавица? Бог мой, что вы говорите?» Но с братцем такое, и она знала это, не проходило. Стефани вздохнула и помрачнела. «Теофиль в прошлый раз глаз с неё не сводил», грустно пробормотала она. Камиль улыбнулся и, приподняв пальцем опущенный подбородок Стефани, нежно щелкнул её по чуть вздернутому носику.
— Не вешай нос, малышка, — усмехнулся он и вынул из кармана камзола коробочку от ювелиров Ла Фрэнэ с золотой заколкой, инкрустированной крупным рубином. — Надеюсь, теперь ты затмишь эту Розалин, и твой ветреный Теофиль д'Арленкур никуда не денется… — он снова улыбнулся, заметив, с каким восторгом Стефани поглядела на украшение, и понял, что она уже унеслась мыслями далеко в бальную залу герцога Люксембургского.
Тут к мадемуазель медленно подошёл Реми де Шатегонтье, подлинный кузен Стефани, сын брата её матери, и Стефани скорчила рожицу, принимая его приветствие — она не любила Реми. После смерти родителей Стефани несколько дней провела с ним в одном доме, и их оказалось достаточно, чтобы всегда по возможности избегать этого раздражительного, похотливого и крайне неприятного субъекта. Ремигий же, беря во внимание приданое Стефани и её обаяние, был готов повести кузину к алтарю и сватался к ней — но получил отказ.
Стефани сказала тогда Камилю де Серизу, что скорее согласится выйти замуж за чёрта.
Тут мадемуазель де Кантильен, увидев в углу свою подругу Аврору де Шерубен, пришедшую с теткой и братом, поспешила к ней, торопясь похвастать подарком де Сериза. Аврора восхитилась украшением, и подруги начали оживлённо костерить красавицу Розалин, поведение которой, горделивое и высокомерное, не лезло, по их мнению, ни в какие ворота.
— Говорят, к ней сватался маршал де Бельфор, но эта гордячка сказала, что не пойдёт за него…
— Наверное, ждёт принца королевской крови…
Брат Авроры был, однако, категорически не согласен с сестрой и её подругой. По мнению Робера де Шерубена, мадемуазель де Монфор-Ламори была прелестнейшей особой, необычайно разумной, безупречно воспитанной и в высшей степени добродетельной. Все эти комплименты, которые вполуха слушал стоящий рядом де Сен-Северен, говорили о серьёзном увлечении молодого человека. Матильда де Шерубен спокойно внимала словам племянника и племянницы. Брак между Розалин и Робером обсуждался в семье. Он был бы благоприятен со всех точек зрения. Состояние Робера прекрасно. Розалин — единственная наследница богатейшего поместья в Анжу. Они были созданы друг для друга. Поэтому мадам Матильда тихо, но весомо заметила Авроре и Стефани, что они вздорные болтушки.
Сидевшая рядом у камина воспитанница банкира Тибальдо Люсиль де Валье, юная, недавно вступившая в общество и уже просватанная особа, тем временем с тоской смотрела на Жоэля де Сен-Северена. Боже, какой мужчина! Какие бездонные глаза, какая улыбка! Ей же предстояло идти под венец с Анри де Кастаньяком, ничтожным и уродливым. Дела семьи так расстроены, что приходилось соглашаться. Впрочем, Люсиль полагала, что после свадьбы она отыграется. Что стоит сделать этого красавца-аббата своим любовником? Но ведь нужно будет ложиться в одну постель с Кастаньяком… Она вспомнила его кривые ноги, неприятные зубы и косящие глаза и почувствовала легкую дурноту, подступившую к горлу. Аврора де Шерубен тоже невольно любовалась аббатом и восторженно вздыхала. Вот оно, воплощение красоты и изящества, благородства и мужского достоинства! Жюстина д'Иньяс, молодая вдова, также внимательно поглядывала на отца Жоэля и, встретившись с ним взглядом, послала ему столь убийственную улыбку, что тот вздрогнул и торопливо обратился с каким-то вопросом к маркизе. Не заметив отклика на свои улыбки, раздражённая вдова обратила томный взор на Робера де Шерубена, который сделал вид, что необыкновенно увлечён беседой с Реми де Шатегонтье: мадам д'Иньяс не нравилась ему и просто пугала возрастом и любвеобильностью. Вдова знала, что глупо расточать внимание графу де Руайану, равно глупо пытаться обольщать его любовника Брибри де Шомона. Мсье де Ренар не видел никого и ничего, кроме своих пыльных книг, Анатоль дю Мэн был слишком незаметен, а Эдмон де Шатонэ считался верным супругом. Реми де Шатегонтье был безобразеней паука, Камиль де Сериз — противней жабы, банкир ди Гримальди, и это не скрывалось, давно уже стал безразличен к женщинам, и вдовице ничего не оставалось, как обратить пылкие взоры на Габриэля де Конти и начать с интересом прислушиваться к разговору о чесночном масле с базиликом и сыром.
Его светлость в перерыве между обсуждением приготовления terrine de lièvre и куропатками, фаршированными салом и луком, заметил похотливые взгляды упитанной вдовушки и обратился к мадам Жюстине с вопросом о цыплятах монморанси в вишневом соусе. Нравятся ли они ей? Она была восторге от них.
Ну, что ж…
Молодая вдова не видела, сколь пристально за ней самой наблюдал Реми де Шатегонтье, который был не прочь позабавиться этой ночью с мадам Жюстиной, но виконт заметил, что толстушка не удостоила его даже взглядом, зато битый час пялилась на чёртового иезуита. И не в первый раз, чёрт возьми, у бабёнок раздвигаются ноги перед этим мерзопакостным клерикалом! Что они все находят в нём? Всего лишь смазлив да корчит из себя святошу!
