— Ну что ж, я полагаю, Аполлинарий, что вы переписали это стихотворение не напрасно, оно дает нам ключ к психологии его автора. То, что именно баронет был его автором, кроме того, что оно взято из его бювара, говорит и описание места — кресло у камина, рюмка хереса… А что, там, в бюваре, больше не было стихотворений?
— Было. И я с позволения Уолтера переписал. Вот следующее:
Забытой древнею тропой
Поросшей мхом и бузиной,
К тем валунам, что над скалой
Лежат над бездною морской,
Под неумолчный ветра вой,
Он брел неделю чуть живой.
Навстречу бесов хоровод,
Кружит, беснуется, ревет.
Там, где тропинки поворот
Отрылся вдруг подземный ход,
И троллей безобразный род
Пустился с ведьмами в полет.
Но он с омелой на груди,
И стихло все, что впереди
Кружилось бешеной толпой,
Остался только ветра вой.
«С омелой, вечной и живой,
Добытой меткою стрелой,
Укрытой в белоснежный лен,
Что на морозе отбелен
В ночь первого серпа луны», —
Велят седые ведуны, —
«Отправишься в неблизкий путь,
Не должен ты нигде свернуть,
Не дай себе ты отдохнуть,
Мечте своей ты верен будь.
Тропа кончается скалой
Где небо сходится с землей.
Там на поляне огневой
Кострище с черною травой.
Вокруг него как стражи тьмы
Стоят гиганты валуны».
И он дошел, добрел, дополз,
И по щекам потоки слез
Текли. Он верил, что донес
Омелы ветку — символ звезд.
И ровно в полночь, в час ночной
Свет от омелы золотой
Разлился по скале крутой.
И в тот же миг из-под небес
Как будто огненный встал лес,
Над ним разверзлась бездны тьма —
Летели из созвездья Льва
Как шквальный ливень сотни звезд —
То было исполненье грез. [2]
— Интересно, — протянул Ник. Его все больше и больше удивлял образ баронета, о котором еще так недавно не было ничего известно, кроме того, что его постигла трагическая участь. А теперь перед ними, благодаря его стихотворениям, открывался внутренний мир, видимо, очень сложного человека. — Вам не кажется, что тут друидические мотивы? Можжевельник, омела… Есть еще что-то?
— Да, вот третье и последнее:
Свет лампады негасимой,
В темноте он густо-винный,
И бросает блик карминный
В темный угол с клавесином.
На стене портрет старинный,
Смотрит женщина с картины.
Бархат платья темно-синий,
Волны кружев словно иней.
Ветер стонет над равниной
И приносит из долины
Волка вой и клек орлиный,
Заметает след лосиный.
Ровно в полночь, в час совиный,
Сходит женщина с картины,
Смотрит вдаль из-за гардины,
Ждет кого-то из долины.
Бьют коней копыта льдины,
Слышен грохот их звериный,
Мчится в полночь из долины
Тот, кого так ждут в гостиной. [3]
— Ага, значит, нашему баронету были не чужды и другие чувства, кроме мистических. Появилась и женщина. А не женщина ли была причиной удаления его от света?
— Вот не знаю. Мне пришлось срочно покинуть Лондон. Всеми остальными расследованиями будет заниматься Уолтер. Но он обещал высылать мне отчеты. В свою очередь, и я должен посылать свои. Да, кстати, свой отчет я начал писать уже в Лондоне, и не только для себя и Уолтера, но и для вас. Вот он.
И Аполлинарий положил на стол кожаную папку с застежкой.
— Я полагал, — продолжал он, — что было бы небесполезно включить в отчет и некоторые сведения о титуле баронета, который довольно смутно известен в Европе. Так вот, о баронетах. Баронет — владелец наследуемого титула, выдаваемого британской Короной. Король Иаков I установил наследуемый Орден Баронетов в Англии в 1611 году. Он предложил это дворянство 200 джентльменам хорошего происхождения, с чётким доходом 1,000 фунтов в год, при условии, что каждый выплатит сумму, равную трёхлетней плате 30 солдатам по 8 пенсов в день в королевскую казну. После заключения союза Англии и Шотландии в 1707 году, баронетов Англиии или Шотландии больше не создавалось, а титулатура изменилась на «баронет Великобритании». Старший сын баронета, рожденный в браке, наследует баронетство только после смерти отца. Баронетство наследуется по мужской линии. Трагически погибший седьмой баронет Бэконсфилд был наследником довольно старого, но не древнего рода.
Глава 3
— На следующие день с раннего утра я отправился по адресу, данному мне слугой баронета, искать представительство фирмы Таирова, — тут Аполлинарий сделал легкий поклон в сторону Лили. — Это оказалось нетрудно. Дом находился в центре Лондона, на узкой и темной улице, неподалеку от банка. Я позвонил в дверь, которую мне открыл смуглый, худенький и юркий мальчуган, и оказался в конторе. Я представился как сотрудник Скотленд-Ярда. Конторщик, который стоял за конторкой и что-то быстро писал в огромном гроссбухе, сразу же отложил перо в сторону, что-то пробормотал и быстро исчез за внутренней дверью. Как я и предположил, он побежал за хозяином. Не успел он вернуться, как послышались шаги и передо мной появился человек, заставивший забиться сильнее мое кавказское сердце. Это был импозантный мужчина средних лет с высоко поднятой головой, с орлиным носом, густыми бровями и роскошными бакенбардами. Он очень походил на генерала Мадатова.
— Можете не продолжать, — засмеялась Лили. — По вашему описанию я сразу узнала папиного друга Месропа Агаянца. Он очень хороший человек, но невыносимый зануда.
Аполлинарий тоже засмеялся.
— Это точно. Так вот, я представился вначале как сотрудник Скотленд Ярда, и, видимо, не очень внятно произнес свое имя. Агаянц подозрительно воззрился на меня. «А ну-ка, повторите ваше имя, сэр»- потребовал он. Я повторил. «Вы не из Тифлиса?» — вопросил он. Я подтвердил. «А кем вам приходится господин Шалва Кикодзе?». Я удивился и сказал, что это мой отец. «Я в бытность свою в Тифлисе хорошо знал вашего батюшку и часто вступал с ним в философские диспуты, но это было в далекой молодости, — сказал Агаянц. — Да, мир не так велик, как кажется. И Тифлис — пуп Земли» — напыщенно произнес он. Тут я ввернул, что знаком с дочерью Таирова и с самим его боссом. С этого момента в Лондоне не было более расположенного ко мне человека, чем господин Агаянц.
