– И я тоже, Николай Павлович. Потому прошу вас запомнить и то, что твержу вам уже битый час: оставьте меня в покое. Я не намерен ехать в Петербург. Разве что вы арестуете меня и увезете в цепях.
– Зачем же сразу – в цепях? Есть еще один способ, вполне приятный для договаривающихся сторон, – подмигнул дипломат. – Я готов компенсировать ваши неудобства, связанные с поездкой в Петербург. Знаете, во время войны у нашего ведомства полномочия практически безграничны. Поэтому могу предложить тысячу рублей. А если мало – то две, пять, десять, сто – сколько попросите.
– На эти деньги вы сможете нанять сотни агентов, более искушенных в выслеживании шпионов.
– Толку-то с тех агентов… Они год ловили Белого медведя, но ничего не вышло. В нашем ведомстве все думают одинаково, а мне нужен тот, кто способен мыслить оригинально. Не по общей выкройке!
– Нет, увольте. Я лучше поеду с вами на передовую, в Балканские горы или к осажденной крепости, но в Петербург – ни ногой.
– Надеюсь, не слишком утомил вас пустяками, Родион Романович! – в тон ему ответил дипломат и вышел, но через секунду его лысина вновь блеснула в дверном проеме. – Буду ждать вашего окончательного ответа в столице, в гостинице «Знаменская». Не приедете сами, так уж не затруднитесь телеграмму отправить.
Мармеладов не ответил. Он поднял скомканную газету, развернул на подоконнике и стал перечитывать заметку про взятие Шипки.
II
Два часа спустя Мармеладов поднимался по скрипучей лестнице на этаж “Московских ведомостей”. В дверях он столкнулся с помощником редактора, г-ном Ганиным.
– А, многоуважаемый критик! – радушно приветствовал тот. – Ждем ваш памфлет, с нетерпением ждем, да-с. Давайте скорее! Хотя… Лучше оставьте у меня на столе. Видите ли, я собрался в трактир, а ваши критики перед обедом читать не рекомендуется. Язва разыграется!
С громким хохотом старик затопал по лестнице, но, не пройдя и трех шагов, обернулся:
– Дырявая голова! Вас же там дожидается… Э-э… Какая-то девица, не запомнил имя. Столичная штучка. Переводчица англицких романов, из тех, что в Европе называют беллетристикой. А по мне это сплошная белибердистика. Подобному хламу самое место в “Библиотеке для дач, пароходов и железных дорог”. Такие книжки барышни читают в парках от скуки, чтобы хоть как-то летний день скоротать, да и забывают на скамейках. Дворники находят, рвут страницы и прячут в кисет с махоркой, чтобы впоследствии накрутить “козьих ног”.
Он спустился еще на пару ступенек.
– Впрочем, оцените сами, вы ведь по этой части дока. Если перевод действительно хорош, то могу посоветовать издателя. Заплатит по грошу за строчку.
Мармеладов прошел через общую комнату, где за узкими столами газетчики сочиняли свои репортажи и фельетоны. Мельком заглянул в кабинет цензоров, равнодушно перечеркивающих крамольные слова и выражения, которые они неизменно – иначе кто кормить-то станет?! – находили в каждой заметке. Втиснулся в закуток г-на Ганина, бросил рукопись на конторку и скользнул взглядом по девушке, сидящей в углу. Простое платье таусинного [8] цвета, шляпка с широкими полями, но без модных цветов и пышных лент.
– Это вы? – робко спросила девушка, вставая со стула.
Темные глаза беспокойно вглядывались в лицо сыщика, словно пытаясь прочитать по морщинам на лбу его мысли.
– Давайте ваш перевод, – Мармеладов довольно резко выдернул тетрадь в коленкоровом переплете из ее болезненно-тонких рук, с чрезмерно бледной кожей, просвечивающей синевой разбегающихся вен. – Что за роман вы выбрали?
– “Дженни Эйр, записки гувернантки”, – пролепетала она, опустив глаза.
– Да? И зачем время тратили? – сыщик пролистал страницы, заполненные аккуратным почерком. – Честно говоря, из всех романов сестриц Бронте этот – наименее стоящий. Если хотите успеха у публики, переводите «Незнакомку». Вот где интриги, тайны и пороки. А историю сиротки, которая чудесным образом находит своего принца, в России читать не станут. В жизни так не бывает.
– Бывает, – горячо воскликнула переводчица. – То есть… Хотела сказать, – смутилась она, – что мне известна одна такая история.
– Вот и поведайте ее миру. Насколько можно судить по этим записям, у вас живой язык, встречаются оригинальные обороты. С таким талантом грех переводить чужие книги. Напишите свою.
Он протянул тетрадь, девушка вцепилась в нее, словно боясь упасть.
– Вы… Вы, что же, совсем не узнаете меня?
Сыщик наконец-то посмотрел на нее внимательно.
– А ведь я сдержала обещание, – девушка глотала внезапно набежавшие слезы. – С того самого дня – помните? – каждое утро молюсь за раба Божьего Родиона. И за мою несчастную Сонечку…
– Полина? – Мармеладов отступил на шаг и изумленно замолчал.
Он всматривался в ее лицо, пытаясь угадать в нем черты покойной жены, но не находил ничего общего. Полная противоположность! Глаза – черней сажи, мрачные и тревожные, каштановые кудри жесткие, топорщатся из-под шляпки беспорядочно, а подбородок разделен на две половины ямочкой и оттого кажется слишком широким. Да и откуда сестрам быть похожими, сводные ведь. Единственное, что роднило Соню и Полину – эти складки в уголках губ… Такие возникают у детей, которые с малых лет хлебнули горечи нищеты, страдали от голода, мерзли в дырявых обносках с чужого плеча, но из последних сил сдерживали рыдания, чтобы не расстраивать беспутного отца или вконец измученную мать. Эти трещинки – особая метка боли и стыда, – остаются на всю жизнь и с возрастом становятся лишь глубже.
Вот и сейчас девушка поджала губы, ощущая дикую неловкость. В ее угловатых движениях сквозило желание немедленно убежать и никогда не возвращаться. Сыщик почувствовал это и нарочито громко заговорил:
– К-какими судьбами в Москве? Вот уж неожиданность! Но отчего же ты выдумала столь странный повод? Перевод романа…
– Я ничего не выдумывала. Это мое новое увлечение – издаю книги для женщин. Знаете, в Петербурге они становятся все более популярными и растут в цене, – она снова смутилась и заговорила чуть быстрее, догоняя разлетающиеся мысли. – Когда зашла сюда и старик за конторкой строго спросил: “Зачем это вы разыскиваете г-на Мармеладова?” я не рискнула назвать истинную причину и стала размахивать тетрадью, которую всегда ношу с собой, чтобы не потерять.
– Вздор, Полечка! Забудь про свою Дженни
