сильный, мил’стивый гос’дарь! Расспросил слуг про эту даму. Волос у нее светлый, а душа куда чернее. На прошлом балу оттащила Варвару от своего мужа на лестницу и влепила пару затрещин. Купеческая дочь, воспитание неглубокое. Шипела: «Попробуй, паскудница, подойди к нему ещежды… Со свету сживу!» В ту ночь фрейлину и зарезали.
– А остальных за что?
– Может и они с Ковничем флиртовали.
– Предположим. Но Ожаровский?
– Не знаю. Может, свидетеля лишнего изводила. Граф что-то знал… И знает. И поделится с нами. Со временем, – Хлопов черкнул на бумаге короткую ремарку, для памяти. – Но прежде я вытрясу правду из этой ревнивицы.
– Вы допросите ее, – предложил критик, – а я проверю Лушу… Лукерью Дмитриевну.
– Тут опытный дознаватель нужен. Как вы беседу поведете? Бездарно. Но ежели убийца все же она, а Ковничиха попросту глупая баба? Спугнете газетчицу, ищи-свищи по закоулкам империи! Нет, мил'стивый гос'дарь, здесь требуется опыт особого рода. Помогли следствию – спасибо, от чистого сердца. Дальше мы уж сами.
Мармеладов не обиделся или не показал виду, что его задели слова титулярного советника. Потянулся, взял со стола гвоздь.
– Тогда я проверю другую ниточку. Почему барышня в капюшоне выбрала такое странное оружие? Я нюхом чую, это коготь василиска и он приведет к Пиковому Тузу.
– Нюхом… Может, гвоздь на мосту три дня валялся. Попался под ноги, а вы уверовали, что его убийца обронила. Но видели вы подобное? Слышали звон? Какие будут ваши доказательства, кроме мифического чутья?
– Кровь на заточке.
– Ть-ху! Кровь… Может кучер проезжавший порезал палец. Или то вообще краска. Маляр ковырялся железкой, размешивал, да и выбросил за ненадобностью. Угодно вам время тратить впустую – пожалуйста. Никто не запретит.
Помолчали. Сыщик смотрел в окно, а Хлопов – на шкаф с картотекой.
– Ах да, – спохватился Мармеладов. – Ночная катавасия с покушением на поляка, погоней и бегством, доказывает, что моряк напрасно томится в арестантской.
– Определенно.
Заглянул письмоводитель, с бумагами. Одну из них, самую верхнюю, Мармеладов разглядел хорошо, хотя и не имел привычки читать чужую корреспонденцию. Это был приказ «об освобождении из-под стражи лейтенанта Андрея Закревского, именуемого также Андреевым».
– Интересно… Стало быть, еще задолго до моего прихода вы вознамерились отпустить подозреваемого?
Хлопов поставил последнюю закорючку, промокнул подпись и рыкнул на канцелярского клерка. Тот испарился в мгновение ока.
– Сегодня утром заезжал ко мне граф Проскурьин, будущий тесть бравого путешественника. Причем не сюда заезжал, а на домашний адрес, да-с. Любезно сообщил мне о досадном промахе. Представьте себе, перстень с той самой колючей розой ветров, которую я посчитал орудием убийства – это подарок его сиятельства. Собственноручно вручил лейтенанту вчера утром. Орет он, значит, на меня… Э-э-э, в смысле, общаемся мы, – смутился титулярный советник, – а я только с кровати встал. Сразу сюда, бумаги писать. Позавтракать не успел! Г-н Мармеладов, не составите ли мне компанию? Знаю прекрасный ресторан…
– Нет-нет, увольте. Спешу!
– Как зна-а-аете, – обиженно протянул Хлопов. – Как зна-а-аете…
XVIII
Ленивку не зря называют самой короткой из московских улиц. Домов чуточка: по левой стороне три, а справа и вовсе полтора – особняк с флигелем. Купец и мануфактур-советник Хлудов посулил подарить его дочери, которая первой замуж соберется. А у Герасима Иваныча их четверо, ежели за каждой домишко в приданое отдавать, недолго по миру пойти. Мармеладов проскочил улочку в двести шагов. Начал обгонять двух солидных мужчин, взошедших на Всехсвятский мост, но прислушался к их беседе и невольно замедлил шаг.
– …доктор Эрисман проехал по губернии, – излагал высокий господин в котелке и с тростью, – и выяснил, чем люди болеют…
– Эрисман? – переспросил его собеседник, толстяк в шляпе, напоминающей широкий блин, на который сверху положили стопку оладий. – Немец?
– Из Швейцарии приехал.
– Эти, вроде, науку разбирают. А немчуре доверия нету!
От столь категоричного выпада Котелок сбился, вздохнул и продолжил.
– Доктор составил подробный доклад. Утверждает, что все хвори происходят от малюсеньких бактерий. А любая зараза в первую голову поражает тех, кто живет в нищите, плохо питается, редко моется и не ходит в баню.
– Чепуха, – хмыкнул Блин. – Он точно не немец? Наши-то лекари знают: болезней только три – почечуй, лихоманка и нутряная грызь, – а происходят оне от миазмов, сиречь от вони. Надо чистить отхожие ямы в срок и гонять прислугу, чтоб чаще намывали полы в доме. Этот Эрисман того гляди, и нас заставит ежедневно мыться.
– Именно это он и предлагает.
– Придумают тоже.
Мармеладов миновал первый из трех пролетов моста. Задержался у ограждения, поскольку и парочка притормозила – высокий закуривал папироску, – а спор у них выходил довольно занятный. Забавно слышать, как прогрессивные идеи сталкиваются с привычно-дремучими заблуждениями. Чья возьмет на этот раз?!
С моста открывался чудесный вид на Кремль. Чуть заметный ветерок сдувал вниз по реке солнечную рябь, у берега колыхалось золотистое марево. Из этого блеска проступали щербатые красные стены с заостренными башнями по углам. Сахарными головами поднимались соборы, а над ними снова расплескалось золото: сияние куполов сливалось в одну широкую линию, если сощурить глаза. А как не сощурить? Пейзаж до того яркий, больно смотреть. Но сыщик отвернулся от этой прелести и устремил взор поперек течения. Туда, где за узким мысом Болотного острова угадывалась зловещая зелень Нескучного сада.
– Вы уверяете, эти бак-те-ри-и увидеть нельзя, – Блин молчал, пока собеседник закуривал, но стоило им тронуться с места, забрюзжал вновь. – Значит, брехня или фокус. А доктор – шарлатан!
– Можно увидеть, – Котелок выпустил дым через ноздри. – Микроскоп нужен.
– Во-о-от! А миазмы за версту чуешь. Оне порой так воняют… Понюхаешь пару минут и голова уже болит. Какие еще доказательства требуются? Без мелкоскопов понятно!
Высокий дважды затянулся и лишь потом выпустил дым:
– Хорошо, забудем про бактерии, пусть виноват смрад. Но вы же не станете отрицать,
