вельможу. Поляк растерял свой недавний апломб и трижды порывался лишиться чувств. Приходилось с ним разговаривать, хотя Мите это было в тягость.
– Знаете, Ожаровский, я в каторге десять лет верил, что нет в мире ничего чернее моего нутра, которое по наследству от отца-упыря досталось. Думал, будет оно давить из меня чернила, как из каракатицы, и я своими порочными страстями все вокруг отравлю и всем, до кого дотронусь, жизнь искалечу…
Он остановился передохнуть, прислонился спиной к дощатому забору. Дальше идти невмоготу. От потери крови возникла слабость – обманчивая, усыпляющая.
– А вот, представьте, сегодня открылось мне, с полной ясностью… Есть упыри куда гаже. Потому что вы не только клыков своих не скрываете, но сверх того придумываете эстетические концепции, прости Господи, чтобы объяснить: клыки – это хорошо. Чтобы многие пожелали подобные носить… Уезжайте в Париж, граф. Люди, подобные вам, России без надобности!
Митя вздохнул. На дворянчика надежды нет. Этот за помощью не побежит, вон, сполз на землю, всхлипывает. А чей зычный голос звучит? Мерещится? Нет, вот опять. Командует: «Носилки, живо. За доктором отправляйтесь, привезите лучшего! Не туда, дубина! Голицынская больница вниз по улице, за углом».
– Держись, гусар! Не смей умирать!
Ковнич.
Старый верный приятель.
Зря усомнился в нем.
Зря.
– Нельзя умирать сегодня, дружище, никак нельзя! Великий день, я у Апраксина выиграл андалузского скакуна. Вышел проветриться на радостях, а тут ты вдалеке хромаешь, в крови. Откуда? Что за зверь напал на вас с графом? Тот самый громила? Эй, охламоны, чего застыли? Несите скорее в дом. Бережно несите, сволочи криворукие!
Митя зажмурился – всего на минутку, как ему представлялось, а когда открыл, увидел русалок. Деревянные фигурки сплетались золочеными хвостами, а в руках держали свечи. Каждая по две. Итого получается… Шестнадцать? Сосчитать неимоверно трудно: люстра вращается. И комната тоже, да и вообще весь долгоруковский дом, в суете и тревоге, вертелся в эту минуту вокруг героя. Остановил кружение бесцветный голос доктора, а впрочем людей их профессии ничем не прошибешь:
– Рану я обработал, ничего серьезного через нее не грозит. Пациенту рекомендован покой, сон и хорошее питание, в идеале – горячий суп. Поверьте моему опыту, Екатерина Михайловна, этот человек быстро встанет на ноги.
Подушка под ним шевельнулась. Выходит, митин затылок покоится на коленях у… Постойте-ка… Екатерина Михайловна?! Ежели императору доложат, чья голова побывала на коленях фаворитки, можно эту самую голову потерять! Ах, это Закревская. Полная тезка. Не знал, не знал… Но почему она гладит его волосы, пытаясь распрямить своевольные кудри? Прониклась чувствами? Ох, достанется ему на орехи от приятеля, этот не упустит шанс насмеяться…
– Мармеладов! Вернулся ли? Ему помощь требуется, он ведь один на один с убийцей! Пустите, Катенька, пустите, – отбивался Митя, порываясь встать, но был так слаб, что хрупкая фрейлина удержала его без труда.
– Не переживайте так! Полковник Ковнич организовал поиски, при горячей поддержке молодых дворян. Слуг вооружил кочергами и метлами, они прочесывают сад и окрестности. Найдут, найдут, а вы отдохните пока.
– Не за арест убийцы я переживаю, дьявол его побери с гнилыми потрохами. Страшнее, если мой друг, чтобы одолеть злодея, выпустит на волю своего василиска!
XV
Мармеладов дважды сбивался со следа, но находил глазами зловещий силуэт и снова устремлялся вперед. Дыхания не хватало. Какой он, право, гончий пес. В каторге надорвал себе легкие, теперь их жгло огнем. Но и серый волк выдохся. Двух верст не пробежали, а еле-еле плетется. Стал чаще оглядываться на преследователя. Расстояние между ними заметно сокращалось. А впереди Никольский мост, на другом берегу застава, городовые дежурят. Крикнуть «Караул!» – мигом примчат. Тут и конец Пиковому Тузу.
У входа на мост горели фонари, старые, керосиновые. Не чета новомодным, газовым, на Страстном бульваре. Там и света побольше, и какой-то он радостный получается. От этих же исходили круги смутного, болезненно-желтого марева. В неверном их трепете Мармеладову почудилось, что тело преступника вытягивается вверх, вырастая в немыслимое пугало…
Что это с ним? А, забрался на ограждение и готовился прыгнуть в воду. Понимая, что вряд ли успеет, – вон, сколько еще бежать, а душегубу шаг шагнуть, – сыщик все-таки бросился вперед. Убийца наоборот чуть помедлил, вглядываясь в черную воду реки. Казалось, отступится, не рискнет. Нет, решился. Расставил в стороны руки, образовав из своей фигуры темный крест, и опрокинулся в бездну.
За секунду, за самый краткий миг до того, Мармеладов ухватил его за пояс, вцепился обеими руками и дернул назад. Успел! Оба покатились по мосту, слегка оглушенные падением. Капюшон из плотной ткани, нарочно скроенный так, чтобы закрывать лицо, сполз на спину. Вопреки ожиданиям, не зыркнули налитые кровью глаза, не пахнуло серой из оскаленной пасти…
Пиковый Туз оказался дамой.
Часть вторая. Коготь василиска
XVI
Пиковый Туз оказался дамой. А точнее – девицей. Зареванные глаза, светло-русые волосы, собранные заколками назад. Остальное скрывал серый барежевый [66] шарф.
Как такое возможно? Могло ли статься, что он перепутал в темноте и не за тем погнался? А барышня испугалась незнакомца, вот и убегала. Сброситься с моста пыталась, лишь бы более горькой участи избежать…
Здравый смысл подсказывал: перепутать никак нельзя. Откуда взяться двум одинаковым темным фигурам в пустынном месте на берегу реки у давно опустевшего сада? К тому же и время сильно за полночь, девушке в такую пору не пристало гулять одной.
Удивление сыщика было глубоким и искренним. Он застыл в оцепенении всего на секунду, но этого хватило – незнакомка нанесла жестокий удар в подвздох. Мармеладов скорчился от боли, успел перехватить ее руку, но попробуй удержи, если нечем дышать. Злодейка вывернулась и исчезла в ночи.
До рассвета он мерил шагами свою крохотную комнату. Стоило прилечь, забыться на мгновение, и перед
