мысленным взором проплыл айсберг. Та самая ледяная глыба, которую недавно живописал флотский лейтенант. Только была она не льдисто-белой, а насквозь черной. В склоны громадины вмерзли тела убитых фрейлин. Сыщик понимал теперь, это лишь видимое навершие, а самое лютое зло скрывается под водой. Нырять туда не хотелось, из глубин веяло жутким холодом. Подобного озноба не испытывал он с детства, когда в Р-й губернии окунулся на Крещение в прорубь. Но иначе нельзя, ради разгадки мрачной тайны придется погрузиться с головой.
– В жизни не поверю, что девка тебе рукав оторвала, – рассуждала наутро прислужница Серафима. – Это ж надо было довести, чтобы она шибко взбеленилась. А ты не горазд на такое. Ленивый ты, безбурный [67]. Кушай, чего застыл?!
Она принесла завтрак – кулебяку и чай, жиденький, но зато горячий, – приметила драный сюртук, сбегала за наперстком и иголкой. Села пришивать, а заодно и лясы точить.
– Небось за критику побили, а признаться стыдно. Вот и выдумываешь… Упреждала я, нельзя про людей гадости писать. Они стараются. Я и трех строчек не напишу, а эти – целый роман. Ежели чего не нравится тебе – не читай, другим оставь, кому-нибудь по душе придется. А ты на всю Москву клеймишь.
– Представь, Симуня, что пирог ты не сама испекла, а купила в лавке. Я попробовал – тесто сырое, начинка с гнильцой. Неужели не нужно предупредить соседей: знайте, люди добрые, у этого приказчика несвежие пироги?! Непременно нужно.
– То еда. Книгами разве ж отравишься?
– Бывают такие сочинения, которые отравляют людей на целые поколения вперед, – Мармеладов вспомнил давешнего польского графа и его литературно-философские пристрастия.
– Тебе виднее. Грамотный! А я даже заметку про убивца прочесть не могу. Скажи, верно ли торговки судачат, что аспид бабенок режет, а мужиков не трогает?
– Так об этом пишут в газетах.
– А газеты всегда правы, – она завязала узелок и откусила нитку. – Значит, надобно дома сидеть.
– Тебе чего взаперти прятаться? – пожал плечами Мармеладов. – Нелюдь преследует исключительно благородных барышень. Доказанный факт.
– Нешто по мне издалека заметно, благородная али нет? – обида проступила пунцовыми пятнами на щеках. – Я на прогулку одеваю самое дивное платье. Платок повязываю красный. Меня, чтоб ты знал, и господа замечают. Один давеча подарил кулек с цукатами. Вкуснючими. Две недели их по мелкому кусочку жевала, растягивала удовольствие… А ежели дворянки с перепугу в своих хоромах запрутся, на кого охотиться убивцу? За нас примется, – она встряхнула сюртук. – Что это у тебя там?
Похлопала по карманам и достала большой гвоздь.
– Острый! Не порежься, – предупредил сыщик.
Гвоздь этот он подобрал на мосту. Осмотрел при свете фонаря: железный штырь расплющен на конце и заточен, как бритва. Судя по бурым пятнам, девица в капюшоне резала фрейлин именно этим оружием. Вот улика, которая поможет освободить безвинно арестованного моряка. Мармеладов вспомнил, как пытался найти следователя посреди ночи, но не преуспел в этом. Еще он собирался справиться о здоровье Мити, однако в своей хмурой задумчивости, позабыл вернуться в долгоруковский дом. Столько срочных дел на утро оставил!
Он выхватил сюртук из рук служанки и запихнул в рот остатки кулебяки.
– Куда сорвался, шалый? – всполошилась Серафима. – Ну-тка я тебе добавки принесу, кипяточку свежего.
– Нет времени. Вдругорядь почаевничаем!
XVII
Хлопов выскочил из-за массивного дубового стола, за которым он казался еще более низкого роста, схватился за сердце и заметался по кабинету.
– Была в ваших руках. Убийца фрейлин? Девица с гвоздем? То, что вы поведали, в голове не укладывается. Может статься, эта история вам померещилась?
Мармеладов покачал головой и бросил заточку на стол, заваленный бумагами.
– Получите, ваше благородие. Вполне осязаемое доказательство. Допросите Ожаровского и сумеете выяснить имя и адрес убийцы. Они явно знакомы или состояли в переписке, раз место встречи назначили.
– Тоже выдумаете. Граф ранен, истекает кровью, а я полезу с вопросами и уточнениями. Да меня на порог не пустят. Поправится его светлость, тогда и попросим – вежливо, с надлежащим почтением, – пролить свет на некоторые аспекты…
– Будете сидеть, сложа руки, пока этот… благородный муж… не залижет раны?
Следователь пожевал губу, вспоминая распоряжение столичного начальства разыскать убийцу поскорее. Хм-м… Легко им приказывать. В таком запутанном деле и сам г-н N, пожалуй, потерпит фиаско.
– Жаль, вы лица извергини не разглядели! А имеются ли у вас, мил'стивый гос'дарь, версии – кто она?
– Я ночью размышлял и так, и эдак, – пожал плечами Мармеладов, – но никаких разгадок не обнаружил. Изложу фантастическое предположение. Накануне в редакции «Московских ведомостей» столкнулся с молодой нигилисткой, Лукерьей Меркульевой. Фигурой она весьма схожа с Пиковым Тузом и удивительно много знает о происшествиях в Нескучном саду. Более того, вчера выразила готовность убивать фрейлин и иных праздно живущих белоручек, мешающим остальным женщинам бороться за равные права с мужчинами. Это сорвалось с языка в запальчивости, однако…
– … однако дыма без огня не бывает, – докончил за него Хлопов. – И вы говорите, идейная? От идейных самых неприятностей и жди… А я вчера, прикрывшись ливреей, наблюдал не менее занимательный спор. В самый разгар бала приехал полковник Ковнич с супругой.
– Что-то не припомню его супруги среди гостей.
– В том и коллизия! Разругались на крыльце. Вдрызг! Жена требовала немедленно ехать домой. Он говорит: «Пойдем, дуреха, нехорошо убегать от самых дверей!» Она уперлась: «Нет! Расфуфыренные стервы будут вешаться тебе на шею. Мне этого безобразия больше не нужно. Хватило прошлого раза!» Смекаете? А в прошлый раз собирались аккурат в день первого убийства. Ковнич возражает: «Но те уж не подойдут, ты постаралась…» А супруга в ответ: «Ты меня знаешь, Павлуша. Размениваться на скандалы не стану, навек отважу потаскух в золоченых корсетах!» Муж голос насуровил: «Анна Леонтьевна! Вы свою вспыльчивость погасите, не доведет до добра!» Она развернулась на каблуках и убежала – то ли в гневе, то ли в слезах. Я сперва внимания не обратил, но ревность… Ревность – мотив чрезвычайно
