чей разум способен выйти из своей пещеры и, попирая мораль, заставить всю империю жить по жестким правилам. Русские люди охотно страдают – замечали такое? – и в страданиях находят утешение. Мы воспользуемся этой склонностью. Народ-страдалец – отменная изнанка для владык, которые любят причинять боль.
– Вы неправильно поняли, граф. Русские люди сносят обиды и тычки вовсе не потому, что нравится страдать. У нас особое терпение, но это до поры. Если надавить слишком сильно, то любой народ сломается или по горло в землю уйдет, а наш разогнется, словно пружина, да и отбросит того, кто давить пытался. Спросите Мамая или Наполеона. Подтвердят.
Граф засмеялся, и тут пробили часы.
– Прошу меня извинить, вынужден откланяться. Но такой замечательный диалог непременно нужно продолжить. Вы, господин Мармеладов, заезжайте в любое время, обсудим литературные достоинства «Жюстины» или «Жюльетты». И друга своего, дремучего, непременно привозите!
Ожаровский шутливо ударил Митю по плечу белыми перчатками, которые сжимал в руке и направился к парадной лестнице. По пути свернул к столу, на котором княжна Долгорукова оставила несошедшийся пасьянс, и выбрал одну карту. Спрятал в манжете правого рукава, после чего не оглядываясь, вышел из комнаты.
– Спорю на любой заклад, что знаю, какая у него карта! – прошептал Митя, подбегая к столу раньше приятеля.
В самой середине пасьянса не хватало пикового туза.
XIV
Они следили за польским графом с некоторого расстояния. Ожаровский шел по улице не таясь, лишь сворачивая к Нескучному саду воровато обернулся, но погони не приметил.
Мармеладов придержал почтмейстера за локоть.
– Сразу не пойдем. Есть такая хитрость, которую часто в авантюрных романах описывают: герой останавливается в тени дерева и проверяет, не побежит ли кто за ним. А Ожаровский начитанный малый. Переждем малость.
– Уйдет! – забеспокоился Митя.
– Нет, запах его лавандовой воды за версту учуять можно. Поведу тебя по следу, как настоящая ищейка.
– Уколол он тебя этим сравнением, заметно уколол. Но изобличил ли ты в нем приметы убийцы?
– Нет. Граф может убить, но по чистой случайности – замучает приятного ему человека до смерти. В жестокий раж войдет, не сможет остановиться. А чтоб хладнокровно зарезать… Нет, Ожаровского слишком захватывает другая идея, которую ему навязал маркиз де Сад.
– Как? Де Сад? Может быть, оттого убийца и выбирает сад? Нескучный-то… Вздор! Ты лучше вот чего объясни: отец мой тот еще был сластолюбец, охочий до женщин. Болезненные страсти, роковые, но при этом он был просто жадный и ненасытный старик. А у этих даже желания… Не знаю… Извращенные, что ли?
– Сама идея у маркиза извращенная: лишь отринув мораль и наплевав на закон, дозволив себе запретные утехи, – немыслимые, тошнотворные, – можно достичь истинной и абсолютной свободы. Бред! – Мармеладов горько ухмыльнулся. – Эти самые утехи у людей вызывают зависимость, привыкают к ним, как к водке, табаку или морфию. Чуть захочешь отойти, тут и понимаешь, нет никакой свободы. С этой карусели уже не соскочишь.
– Свечи… Плетки… И чтоб незнакомые люди любовались… Не понимаю! – Митя утер лицо с брезгливостью, будто с разбегу влетел в липкую паутину. – А может он убил из ревности? Ведь фрейлины на этих извращенских приемах с другими зрителями… Engages dans la debauche! [65]
– Ох, Митя, до чего ты наивный человек! Ожаровский способен взревновать только если фрейлина уведет у него кавалера. Неужели ты не понял? Он неспроста ходит в зеленом фраке, в Европе это новейшая мода среди любителей крепких мужских объятий и поцелуев. Об этом недавно была статья ирландского поэта, мистера Уайльда, я переводил ее для бульварного листка. Он предложил новую эстетическую концепцию…
Достойный почтмейстер, в который раз за вечер, помянул нечистого, и стал плеваться с такой яростью, словно паук с той самой липкой паутины угодил к нему прямо в рот.
– Позже докончу, – кивнул Мармеладов. – Продолжим охоту. В конце концов, граф хоть и не убийца, но может оказаться сообщником. Не зря же пикового туза уволок!
Крадучись проникли они в темный сад. Взошла луна, хоть и не самый яркий фонарь, а все же свет. Аромат лавандовой воды ощущался в воздухе довольно ясно и вел к заросшей плющом беседке. Оттуда доносились еле слышные голоса – слов не разобрать, но нетрудно догадаться: ссора в самом разгаре.
Неожиданно раздался тонкий визг. Митя обогнал приятеля и первым вбежал на порог беседки. Граф Ожаровский лежал на земляном полу, заливаясь кровью и безостановочно вопя. А где убийца? Серая тень качнулась слева, отставной гусар и развернуться толком не сумел, не то, что защититься. Острое лезвие вспороло фрак и манишку на груди. Предупреждала гадалка – беду вижу, ан не послушался…
Убийца умчался в ночь. Через мгновение проем беседки закрыла другая, задохнувшаяся от бега, фигура.
– Жив?
– Порядок, просто царапина, – соврал, чувствуя, как заморская ткань пропитывается кровью. – Пиковый Туз побежал туда, к реке. Не упусти!
Мармеладов сорвался с места, уже не ищейка, нет. Гончий пес в погоне за серым волком…
Митя ощупал рану. Нисколечко не царапина, конечно, но в бою доставалось куда серьезнее. Замечательно выдумал портной, – расцеловал бы в обе щеки, ей-богу! – фрак подбить ватой, чтоб грудь внушительнее смотрелась. Войлок да манишка, которую прачка накрахмалила от души. Эта «броня» спасла ему жизнь. А может и ворожба цыганки с этой ее копеечкой. Надо найти старуху завтра же, низко поклониться и подарить еще десять рублей. Или хватит с нее пяти?
Ожаровский скулил и стонал, но тоже не спешил помирать. Так-с, понятно. Успел поднять руку к горлу, жест нелепый в подобной ситуации, однако ему повезло. Лезвие рассекло большой палец до кости, отсюда и кровь. Само ранение – пустяк. А на второй удар убийце не хватило времени…
– Вставайте, граф! – почтмейстер и сам с трудом поднялся на ноги. – Давайте уж пожертвую вам камербанд на перевязку, и станем потихоньку выбираться к свету.
Тяжело прихрамывая на правую ногу, он практически тащил на себе рыдающего
