— Какая теперь разница… — Буркин махнул рукой.
— Разница есть. Мы ищем убийцу четырех человек.
— Какого убийцу?
Очки снова съехали на кончик носа, и теперь Михаил Степанович выглядел совсем старичком.
— Убиты несколько человек. И у нас есть основание считать, что это сделал тот, кто имеет отношение к поиску библиотеки. Рогов сказал, что, кроме вас пятерых, библиотеку больше никто не искал.
— Мы не можем знать этого точно, — развел он руками.
— То есть вы допускаете, что есть еще любопытствующие?
— Конечно!
— Но вы же только что сказали, что молодежь не интересуется стариной.
— Сказал. Но есть и другие люди.
— Кто, например?
— Например, правительство. Поиски библиотеки всегда велись с согласия властей.
— Сомневаюсь, что кто-то из них мог ходить по офисам и убивать людей! Думаю, любопытствующих просто предупредили бы. Тем более те, кто погиб от руки убийцы, совсем не интересовались библиотекой. Подумайте еще: кто мог искать документы, спрятанные Иваном Грозным?
— Ну, если вы так ставите вопрос, то не знаю, — покачал головой Буркин. — Мне никто из подобных искателей не встречался.
— Значит, вас было пятеро, и, кроме вас, библиотеку никто не искал, я правильно понимаю? — Люда пристально поглядела на Михаила Степановича.
— Еще раз говорю — не знаю. Возможно, был кто-то еще. Просто ни я, ни мои товарищи о них ничего не знали.
— С трудом верится. Сколько лет вы ищете библиотеку?
— Думаю, почти полвека.
— Вот! — Людмила подняла вверх указательный палец. — За это время вы бы наверняка узнали о конкурентах. Кстати, у меня есть портрет предполагаемого преступника. Не взглянете?
Она достала из кармана листок и показала Буркину. Он, не торопясь, взял рисунок и поднес его к глазам. Неожиданно взгляд Михаила Степановича стал колючим. Как будто он увидел нечто неприятное для себя. Смотрел он долго, а потом вернул рисунок и сказал:
— Вроде на кого-то похож, но вот на кого… — он не договорил и пожал плечами.
— Подумайте хорошенько.
— Не знаю. А просто так наговаривать не хочу.
— Михаил Степанович, вы понимаете, что своим молчанием покрываете убийцу?
— Но я и в самом деле не знаю, кто это!
Он поднял на Люду удивленные глаза и с честью выдержал ее пристальный взгляд.
— Вот если у меня появятся какие-нибудь идеи, я вам обязательно сообщу.
— Хорошо, — кивнула она. — Будем надеяться, что гражданский долг окажется сильнее, чем банальные сантименты. У меня есть еще вопрос. Вы не знаете, у Рогова были враги?
— Враги? В каком смысле?
— В прямом. Мог ли Рогов кому-то перейти дорогу, да так, что его сбросили с балкона.
— Подождите… — Буркин подался вперед и уставился на Людмилу. — Вы хотите сказать, что его могли убить?!
— Хочу, — кивнула она. — Именно поэтому я и прошу вас ничего не скрывать.
Михаил Степанович задумался. Думал он долго, постоянно хмурился, что-то бормотал себе под нос, а потом решительно покачал головой и заявил:
— Мне нечего вам сказать.
— Жаль, я думала, что вы более благоразумный человек.
— А зачем вы ищете библиотеку? — не обратив на ее слова никакого внимания, спросил Буркин. — Вас интересуют книги или…
— Нас интересует справедливость, — перебила его Люда. — Я уже говорила вашему товарищу и повторю вам: если в процессе поисков нам удастся отыскать эту бесценную реликвию, мы будем только рады. Но цель наших поисков другая — мы хотим задержать убийцу.
— И все?
— И все.
— Скажите, а если вам удастся натолкнуться на никому не известные ходы, вы сможете поделиться со мной этой информацией? Нет, конечно, я не верю, что у вас это получится, — торопливо заговорил Буркин. — Раз нам не удалось в течение нескольких десятилетий выйти на след библиотеки, было бы глупо надеяться, что вам это удастся. Но иногда случаются чудеса. Вдруг вам повезет? Новичкам часто сопутствует удача.
— Думаю, мы сможем это сделать, — медленно кивнула Люда. — Но только в обмен на информацию.
— Какую информацию? — насторожился Буркин.
— Если вы не можете ничего сказать по поводу личности, изображенной на рисунке, то, может быть, расскажете о библиотеке? Тогда у нас могут появиться новые идеи.
— А что вы хотите знать?
— Мы и сами толком не знаем, — сообщил Саша. — Основная информация у нас есть. Но это то, что знают все. Немного рассказал Рогов. В частности — о московских подземельях. Но картина по-прежнему очень расплывчатая.
— Боюсь, я тоже не смогу вам помочь. Я имею в виду то, что не обладаю секретными данными, — тут же поправился Буркин. — Могу рассказать, почему я заинтересовался библиотекой. Ну, и некоторые подробности, о которых знают только избранные.
— Мы будем вам очень благодарны, — широко улыбнулась Людмила.
Буркин расцвел и вновь сбавил несколько лет. То есть стал таким же, каким они его увидели в дверях квартиры.
— Вы много знаете о Стеллецком? — Буркин посмотрел на компанию поверх очков. — Если, конечно, вообще слышали такую фамилию.
— Мы слышали, — за всех ответил Саша. — Но, к сожалению, почти ничего не знаем об этом человеке.
— Я могу рассказать о нем. Чтобы вы поняли, почему я и мои товарищи увлеклись поисками библиотеки.
— Расскажите. Лично мне очень интересна эта история. А как вы?
Стас кивнул, а Людмила сказала:
— Конечно, я не уверена, что эта информация поможет нам в поисках, но рассказывайте. Я буду внимательно слушать.
В подтверждение своих слов она поудобнее уместилась в кресло, положив ногу на ногу. Саша тоскливо окинул ее взглядом и торопливо отвел глаза. Нет, он не станет будоражить себе нервы. Если он решил, что больше не будет обращать внимание на Люду, значит, не будет. Во всяком случае, все должно ограничиться только профессиональным интересом.
— Итак, начну с главного. Я был лично знаком с Игнатием Яковлевичем. Правда, недолго. Мы были соседями по квартире. Иногда по вечерам мой дед и Игнатий Яковлевич садились за стол и, попивая чай, разговаривали о разных интересных вещах. Я был тогда совсем мальчишкой, но от этого истории о библиотеке и подземном городе казались мне еще более романтичными, чем можно было себе представить. Правда, мне не разрешали присутствовать при разговорах взрослых. Но я прятался за шкаф и, затаив дыхание, слушал их разговоры. Потом дед застукал меня за этим занятием и хотел всыпать ремня. А Игнатий Яковлевич неожиданно заступился и попросил деда меня не наказывать. На следующий день он пришел домой пораньше, поманил меня пальцем и спросил:
— Тебе интересна история?
— Очень, — ответил я.
— А что именно тебе интересно?
— Все! Но больше всего — подземный город.
— Ты молодец. Хороший мальчик, — Стеллецкий потрепал меня по голове. — Стране нужны увлекающиеся люди. А хочешь, я немного расскажу о том, чем я занимаюсь?
— Очень! — простонал я, не поверив своим ушам. Неужели этот выдающийся человек станет разговаривать со мной, простым мальчишкой?!
— Тогда пошли на улицу, чтобы никому не мешать.
— С тех пор, как я узнал о существовании библиотеки Ивана Грозного, мне не стало покоя, — начал Игнатий Яковлевич, расположившись на лавочке под старым дубом. — Я мог бы увлечься чем-то более реальным и не менее интересным. Например, гробницей Александра Македонского или библейскими пещерами — я стажировался на раскопках этих занимательных мест. Но библиотека полностью завладела моим сознанием. Я не мог ни спать, ни есть и все думал, как бы приблизиться к разгадке этой легендарной библиотеки. В общем, я решил найти ее любой ценой. Благо что правительство дало мне на это добро. Трудность заключалась в том, что чертежи подземного города не сохранились. А значит, не было никакой возможности выйти на след библиотеки. Если только путем долгих и кропотливых поисков.
Буркин замолчал, и его глаза затуманились. Очевидно, мысленно он сейчас находился в прошлом, когда был совсем мальчишкой, а Стеллецкий рассказывал ему чудесные вещи.
— А дальше? — поторопила его Людмила.
Михаил Степанович поднял на нее взгляд, в котором читалось явное осуждение, но вслух, естественно, ничего не сказал.
— Дальше? Мой рассказ может показаться вам чем-то обыденным, но для шестилетнего мальчишки слова Игнатия Яковлевича звучали как сказка. Представьте: вокруг война, везде бушевали пожары, взрывались зажигательные бомбы, имели место ночные дежурства во дворе дома. Тем чудеснее казались мне повествования Стеллецкого!
Ему предлагали эвакуироваться, но Стеллецкий отказался, к счастью для меня. Иначе я никогда бы не услышал его рассказов. О нем вспомнили лишь в тысяча девятьсот сорок третьем году, и он стал получать продовольственные карточки. До этого он просто голодал, а квартира не отапливалась. Но Игнатий Яковлевич не жаловался, а стойко переносил все трудности.
