– А как же добиться такой телеграммы? – перебил в этом месте Алексея полицмейстер. – И главное, деньги где взять?
– Это я налажу. Есть у меня в Москве приятель, Степан Горсткин. Близкий к купеческому роду Морозовых человек. Я попрошу его телеграммой сделать такую аферу. После верну сумму.
– И он доверит вам двадцать тысяч? – усомнился Скобеев. – Под бумажку?
– Я попрошу сорок, тогда он пришлет двадцать, – усмехнулся Лыков. – Степан любит урезать аппетиты!
– Ну, если вы это сделаете… Но в голове не укладывается!
– Вы, Иван Осипович, столкнулись со столичными сыщиками. По крайней мере в моем лице. И с не самыми плохими. Это я уже про нас обоих. Так что арсенал у нас обширный. Еще вопрос. Экспресс Горсткину я не могу отбить с обычного телеграфа. Как видите, у наших противников там есть глаза и уши.
– Да-да. Как же быть?
– Послать ее по железнодорожному проводу. Сможете договориться?
– Конечно!
Еще когда они добирались в Ташкент, Лыков обратил внимание, что в одну сторону идут параллельно две телеграфные линии. На вопрос, зачем это, капитан объяснил: одна линия принадлежит МВД, а вторая – дирекции строящейся железной дороги.
– Дать экспресс надо прямо сейчас. И гримера отыскать. И экипаж для Якова Францевича, и пункт, где он переменит личность… Все это следует делать немедленно. Да так, чтобы об этом никто не знал!
– Деваться некуда, буду исполнять… – вздохнул капитан. – Надо еще вас, Алексей Николаевич, из гостиницы забрать. Яков Францевич фиктивно уедет. А когда приедет, поселится под другим именем и в другом месте. Так?
– Так.
– И чего вы один будете прозябать в этих дрянных номерах?
– Но хороших-то нет!
– Нет, – согласился полицмейстер. – Зато есть частные квартиры. Я молчал, но сейчас, когда мы вместе делаем одно дело… В переулке Двенадцать Тополей живет вдова моего боевого товарища поручика Перешивалова. Ольга Феоктистовна – умная и порядочная женщина… и не очень богатая. Жилец ей не повредит. А вам не повредят, полагаю, домашняя еда и уют, какого нет и быть не может в номерах. Домик у госпожи Перешиваловой пусть не новый, но там порядок и покой. И сюда вам вдвое ближе будет добираться. Согласны? Вы не пьяница и не ловелас. Ольгу Феоктистовну ничем не обидите, ведь так?
– Расскажите мне об этой семье, – попросил Лыков, чувствуя, что для собеседника эта тема важна.
– А и то! – охотно согласился Скобеев. – В стрелковом батальоне, чтобы вы знали, всех офицеров и чиновников насчитывается двадцать шесть человек. Одна семья! Владимир Калесантович пришел служить вместе со мной, хотя учились мы в разных местах. Я закончил Московское пехотное юнкерское училище, что в Лефортове. А Владимир – Первое Павловское военное, в Петербурге. Но вот сошлись в одном батальоне и подружились… Молодость! Вокруг чужие люди, служба серьезная. Молодежь, как и полагается, в загоне, все решают капитаны. Так и стали мы не разлей вода. Вместе штурмовали Геок-Тепе, в один год женились. Не было у меня лучше друга, как неожиданно все переменилось. Володька… Что сказать? Скажу как есть. Связь с дрянной женщиной толкнула его на проступок. Денежный, нечистоплотный. И быть бы суду с последующим за тем позором, но поручик Перешивалов не дожил до суда. Его убили.
– За что?
– Да все случилось таким образом, что я и сам не пойму. Может, он решил покончить с собой чужими руками?
– Иван Осипович, разъясните.
– В несчастный день, в бесталанный час… Володя тогда пошел в караул, в военный госпиталь. Все офицеры ходят в такие караулы, и я там был много раз, а тут! Когда осматриваешь отделение для душевнобольных, оружие с себя полагается снимать. Мало ли! А он не снял… И на него напал психический.
– И убил…
– Да, его же шашкой зарубил. А затем себе ухитрился горло перерезать. Я потом пробовал для интересу, как такое возможно, – у меня бы не получилось! А у этого – легко. Почему Володя забыл снять? Каждый раз об этом предупреждают. И как санитары его туда впустили, почему они шашку не увидели? Кисмет, говорят туземцы. Судьба. А скорее, его решение. Ведь это случилось двадцатого февраля. Двадцать первого у нас батальонный праздник. А на двадцать второе был назначен суд чести. Он кончился бы для Перешивалова плохо… Теперь Ольга одна, вот уж несколько лет. Деток им Бог не дал. Что за жизнь? Вы ее не обижайте, Алексей Николаевич! Ей и так несладко.
– Но удобно ли это будет? – спросил Лыков. – Одинокая молодая женщина, к ней вселился приезжий мужчина…
– Ну, в вашей порядочности я не сомневаюсь, присмотрелся. И не одна она там, трое их с прислугой. А для пользы нашего предприятия будет лучше. Дело в том, что переулок Двенадцать Тополей находится в середине старого русского Ташкента. Там сады, между садами калитки, их никогда не запирают. Люди живут дружно, соседей не опасаются. И если вдруг за вами станут следить, вы через те калитки сможете перебраться на другую улицу.
– Вот это хорошо! – одобрил Алексей. – Едем знакомиться!
Так он попал на частную квартиру.
Ольга Феоктистовна Перешивалова оказалась женщиной одного с Лыковым возраста. Она ему сразу понравилась. Даже, возможно, слишком, учитывая его оторванность от жены… Симпатичная, с добрыми глазами и тихими грациозными движениями, внимательная, но несколько отстраненная. И первое время настороженная. Хозяйка показала жильцу его комнату, очень удобную и по-домашнему уютную, с окнами, выходящими в сад. По сравнению с номерами «Восток» это был просто рай… Сыщик охотно согласился и послал извозчика с запиской за вещами. Деликатный вопрос оплаты Ольга Феоктистовна едва сумела обсудить. Смущаясь, она сказала: «Ну, сколько для вас нетрудно…» Скобеев помог ей, сообщив, что в городе такая комната будет стоить двадцать рублей в месяц. Алексей запросил и стол, сказав, что соскучился по домашней еде. С питанием, уточнил Иван Осипович, выйдет тридцать пять, а то и сорок! Лыков махнул толстым бумажником и категорически заявил, что платить меньше пятидесяти рублей за такое чудесное жилище – преступление. И сразу же выдал деньги за месяц вперед.
Смущаясь по-девичьи (видимо, она отвыкла от общества мужчин), Перешивалова показала новому жильцу сад. Он был знатным! Прямо под окнами свисал виноград, еще незрелый. Над арыком склонились вишни, сливы и шелковицы, все увешанные плодами. В углу обнаружились грядки с зеленью и овощами. В маленьком хаузе кухарка, она же горничная, стирала белье. Вдоль забора ходил с метлой ее супруг, выполнявший работу и дворника, и садовника, и кухонного мужика. Это был крепкий дядька с медалями, бывший денщик покойного поручика. Жили все трое по-семейному, бедновато, но дружно. Деньги Лыкова, неожиданные и для них немалые, возбудили переполох: накопилось много отложенных трат. Женщины ушли обсудить их, а Лыков с капитаном Скобеевым пили в гостиной чай. Иван Осипович смотрел на собеседника грустно, словно говоря: вот ведь как бывает! Хорошие люди, а жизнь у них не идет…
Но пора было заняться делом. Выскользнув через другую калитку, капитан с отставным надворным советником отправились на железнодорожный телеграф. Алексей отбил в Москву экспресс, зашифрованный их с Горсткиным кодом. В нем он просил выслать сорок тысяч рублей взаймы, срочно, на имя доверенного Товарищества Викула Морозов с сыновьями. Доверенного звать Роберт Робертович Розалион-Смушальский. Он только что приехал в Ташкент и ожидает присылки денег. Телеграмму банку с приказом выдать средства нужно послать в почтово-телеграфную контору № 2. Банк лучше всего Карали и К°. Если с ним нет отношений, то приказ направить в отделение Волжско-Камского банка.
Запустив эту махинацию, Алексей вернулся в переулок Двенадцать Тополей. А Иван Осипович с Титусом отправились в Общественное собрание. Там они прошли в дальний коридор, где помещалась комната любительского Театрального общества. Полицмейстер встал на стрему (!), а лифляндец отмычкой ловко открыл замок и проник внутрь. Через пять минут он вышел, аккуратно запер за собой дверь и, подмигнув блюстителю порядка, коротко сообщил:
– Якши!
После чего сел со своими вещичками в тарантас и укатил прочь из города. Его путь лежал в Иски-Ташкент, в сорока верстах от столицы края. Там обыватель Титус исчезнет, а утром следующего дня в Ташкенте появится торговый человек Розалион-Смушальский…
Вечером Иван Осипович навестил Лыкова. Было заметно, что он относится к вдове своего погибшего товарища очень внимательно. Но от лишних сведений капитан Ольгу Феоктистовну оберегал. Чай сыщики пили вдвоем. Лыков рассуждал вслух.
– У нас нет никаких нитей, увязывающих убийства русских в одну цепь событий. Так?
– Вроде так, – кивнул Скобеев. – Но два из трех связаны!
