Проклятие принцессы Алтая - Юлия Ефимова

— Алексей, обещайте мне, что приедете летом с женой и ребенком на море! — кричала пожилая женщина с платформы, когда поезд уже тронулся. — Я буду ждать, не смейте обманывать старость!

В ответ Алексей лишь пьяно улыбался и махал рукой. Даже в таком состоянии он понимал, что кричать в ответ через плотное стекло вагона бесполезно и некрасиво. Он даже не понял, что это было с ним сегодня. Это он, Алексей Кропоткин обаял старую женщину и втерся к ней в доверие, или это она после тридцати лет затворничества вдруг поняла, как просто и легко общаться с людьми.

Когда они уже шли к станции — женщина настояла на том, что просто обязана его проводить — то были уже близкими друзьями, почти родственниками.

— Когда я была совсем маленькой, — говорила вдова, которая в отличие от Алексея совсем не опьянела от собственной настойки, ну или ему так казалось, — мне папа говорил: «Больше общайся с людьми, доченька». Абсолютно все люди встречаются нам пути не просто так, даже попутчики в поезде. Все мы — гости на этой планете и делимся друг с другом мудростью. Случайный человек в очереди, а у нас были очереди, представляете, — засмеялась она красивым и каким-то молодым смехом. — Так вот, даже в очереди тебе могут сказать то, что поможет в жизни.

Тогда Алексей уже понимал, какую жизнь пришлось прожить этой женщине, и смотрел на нее другими глазами, не как утром, когда они только сели пить кофе.

— Вы любите кофе? — спросила она, его разглядывая сквозь сигаретный дым. Вдова странно курила, словно весь смысл этого действа был именно в дыме, растягивая его и даже периодически выпуская его четкими кольцами.

— Люблю, — ответил Алексей. Он был расстроен, что не смог расшифровать записи Виталия Галопова, да и то, что под личиной пианиста в парке шнырял кто-то другой, не добавляло радости. Значит, ведется какая-то двойная игра, значит, группа в опасности.

— Тогда положите уже свою ветровку и рюкзак вон туда и не сидите с ними в обнимку, это оскорбляет меня как хозяйку.

Она поставила на стол кофейные чашечки и разлила в них содержимое большой турки. Из чашек сразу пошел пар, говоря, что кофе был только что сварен и еще не успел остыть.

— Если вы сейчас положите в чашку сахар, я буду разочарована. — Женщина словно изучала своего гостя. — У вас что-то упало, — вдруг сказала она и, наклонившись, подняла выпавший из ветровки лист, заботливо возвращенный Алексею проводницей. — Надо же! Теперь мне стало еще интереснее, кто вы. Не каждый день к тебе приходят люди, носящие в кармане рисунки тотемных животных пазырыкской культуры.

— А вот сейчас вы меня сразили! — искренне восхитился Алексей, отпив действительно вкусный кофе. — Едва взглянув на довольно схематичные линии вы вот так с ходу определили культурную принадлежность этих рисунков. Теперь уж не знаю, я должен вам что-то рассказывать или вы мне. По-моему, мой рассказ будет менее интересным.

— Вот, видите? — Женщина положила на стол листок и разгладила его загнувшиеся уголки. — Вот это животное — олень с клювом грифона и рогами козерога. Это главный символ пазырыкцев. Он обязательно наносился на плечо. Это своего рода герб, гражданство и паспорт.

— Вы знаток или любитель? — поинтересовался Алексей беззаботно, хотя внутри все клокотало. Неужели он нашел человека, разбирающегося в этом?

— Я написала докторскую по этой культуре, — гордо ответила дама и выпустила струю дыма Алексею прямо в лицо. — Когда вы, мальчик, еще читать не умели, я преподавала историю в лучшем университете Алтая. Или вы думаете, что я всегда была бесплатным приложением к таланту своего мужа?

— Даже не предполагал такую глупость! По вам сразу видно, что вы умный и образованный человек, — нагло польстил женщине Алексей.

—…… — выругалась она в ответ на его лесть и тут же поправилась: — Пора отучаться материться. Мой покойный супруг был страшным матершинником, вот и я нахваталась. На самом деле мы не долго были вместе по общечеловеческим меркам, потому что встретились поздно, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. А хотите, я вам спою? — вдруг сказала дама, впервые выпустив из рук мундштук и взяв гитару.

— Не стоит, — попытался остановить ее Алексей, — я не очень люблю народное творчество.

— Вы сейчас говорите, как мой муж, — фыркнула хозяйка дома и запела:

— Знаете, Алексей, — сказала она задумчиво, отложив гитару и вновь взяв в руки свою сигарету в мундштуке, — я поняла в этой жизни одну интересную вещь: чем меньше в голове ожиданий, тем больше в жизни сюрпризов. Я не ждала от своей жизни ничего, и потому все, что в ней произошло, было для меня манной небесной. В институте, где я преподавала, коллеги уже записали меня в старые девы, и, знаете, я с ними не сразу, но все же согласилась, приняв свою участь. Но однажды к нам в город приехал мэтр, он даже не давал концерт, а просто мастер-класс для начинающих талантов. Моя сестра попросила сводить племянника, и я, немного возмутившись, все же пошла. Сидела я тихо в углу и не заметила ни одного взгляда в свою сторону от говорившего прописные истины пианиста. Я даже не слушала его, витала в облаках, где-то там, со своими пазырыкцами, но после мастер-касса он подошел ко мне и предложил выпить кофе. Мне было уже сорок, и, конечно, я не стала устраивать цирк с конями, а как только на третий день знакомства он предложил все бросить и поехать с ним, я так и поступила. У меня теперь был только он. Я поняла, что всю свою безрадостную жизнь готовилась к одному — служить ему. Мой муж не был, что называется, хорошим человеком, он был глобалистом. Он мечтал сделать для всего мира что-то такое, что сделает его лучше. Мечтал оставить след в истории.

— Но ведь он и так оставил, — удивился Алексей. — Он — лучший из лучших, мэтр, которого, как и Хворостовского, будут помнить века.

— Сравнение с Хворостовским его бы порадовало, — печально улыбнулась вдова. — Но он хотел другого. У него была теория, что если человеку дан талант, значит, он послан на эту планету, чтоб изменить то, что натворили менее умные и менее талантливые люди. Если хотите, он считал себя избранным Богом для управления на земле. Он мечтал, чтоб было меньше голода и войн, чтоб человечество выжило и перестало себя истреблять.

— Полезное, но, увы, неисполнимое желание, — грустно кивнул Алексей. — Человечество просто заточено на разрушение.

— А давайте мы с вами выпьем, — предложила хозяйка дома. Воспоминания сделали ее более мягкой.

— Простите, восемь утра, я вынужден отказаться. Вы лучше расскажите мне про этих животных, и кто из них считался самым сильным.

— Это здесь восемь, а в Бурятии, где я родилась, уже час дня, и мои двоюродные сестры, которые остались там, уже пьют наливку на обед. Представьте, что мы у меня на родине, и перестаньте истерить на этот счет.

— Но я…

— А если вы откажетесь, то никогда не узнаете о самом сильном звере, — явно не принимая отказ, женщина достала две маленькие рюмочки и пузатую бутылку с розовой жидкостью.

Алексей, трудно переносивший алкоголь и в принципе не влюбленный в это дело, вздохнул и улыбнулся:

— Вот умеете вы уговаривать.

— А то! — Женщина подняла свою рюмку: — Давайте, не чокаясь за Германа, царствие ему небесное.

— Так кто из нарисованных здесь зверей самый сильный? — спросил Алексей, выпив первую рюмку. Настойка действительно была потрясающей. Кисло-сладкая, холодная, она прошла через горло в желудок утолив горечь от кофе, словно живительная вода.

— Конечно, грифон, — ответила вдова, закурив очередную сигарету. — Это самые сильные звери, в которых