знаю. Сколько Горкин водки пил, просто чудо, что так долго прожил, — второй разносчик сплюнул на дощатый настил. — Но ты прав, лучше от греха подальше. Изюм забирайте, уступлю.
Мармеладов высыпал горсть монет прямо в короб и спросил, стараясь не показать волнения:
— Дружок мой наняться хочет, — сыщик кивнул на Митю. — Про условия разузнать охота.
— А, тогда идите вот по тому ряду, слева под лестницей у них каморка. Эй! Калачи-то заберите.
XV
Видали вы, как засыпает старый мерин? Пегая спина провисает, нижняя губа оттопыривается, а голова кивает, кивает, кивает… да и опускается низко, к самым коленям. Это еще не глубокий сон — уши подрагивают, ловя окружающие звуки, а хвост время от времени хлещет по бокам, прогоняя назойливых слепней. Но ближе к полуночи, когда уже и мошкара угомонится, когда ничто не станет отвлекать и тревожить, конь опустится на потертые колени, а после завалится на бок, похрапывая и вытягивая копыта, как юный жеребенок.
Так же отходили ко сну и торговые ряды. Сторожа с колотушками вывели на Ильинку зазевавшуюся или хмельную публику, заперли двери на засовы, погасили фонари. Пару часов хрустели картами: кто проиграл, тому и на обход из тепла выползать. Потом пятеро разбежались по поздним кабакам и борделям. «А чегой всем кулючить-то? Ежели беда какая, свистите, мы рядом, вмиг примчим!» Ватага вернется часам к пяти утра, там уж и дворники подтянутся, чтобы прибраться на этажах и лестницах. Пока же спи, отдыхай, пегая громада. Завтра придется вновь тянуть лямку от рассвета до заката. Без выходных и праздников…
В полуподвальной каморке остались двое сторожей — молодой да пожилой. Мармеладов заглянул с улицы в низкое окошко, стараясь, чтоб его не заметили. Ираклия он узнал сразу, тот сидел за столом вполоборота, уставившись на огонь в жарко натопленной печи. Сгорбленный в три погибели старик, обсасывал рыбьи кости и складывал на край тарелки.
— Момент благоприятствует, — шепнул доктор. — Надо сейчас напасть, пока остальная гоп-компания не вернулась.
Сыщик снял с шеи вязаный шарф и передал ему.
— Возьмите, не то замерзнете. Вы, Вятцев, как и уговорились, встанете здесь. На шаг отойдите и не смотрите в окно постоянно, иначе заметят. Но если кто попытается сбежать, пните его ногой посильнее. Пусть обратно в сторожку свалится.
— Не беспокойтесь, уж отмечу прямо в лоб!
— А мы с тобой, братец, как внутрь попадем? — спросил Митя. — Закрыто же все.
— Это я предусмотрел. Идем!
В Рыбном переулке были устроены отдельные воротца, через которые закатывали бочки по двум наклонным доскам, широким, что корабельные трапы. Между ними оставалось пространства примерно с аршин. Мармеладов юркнул туда, прополз под створками и отбросил крючок. Почтмейстер шмыгнул внутрь.
— Глазастый! А я столько раз мимо ходил и не додумался до такого… Дальше куда? Темно, ни шиша не видно.
— Сорок пять шагов вдоль стены, потом налево и еще тридцать. А там уж спускаться к сторожке. Держи меня за плечо, первым пойду.
Перед лестницей остановились. Прислушались. Митя достал из кармана револьвер.
— Может все-таки нам вместе ворваться?! Да и сокрушить изувера.
— Нельзя, — еле слышно возразил сыщик. — Ираклий хитрый, наверняка много каверз наготове имеет. Ты оставайся снаружи стеречь, если вырвется — стреляй. Вообще как дверь начнет открываться — стреляй.
— А вдруг это ты идти будешь?
— Я крикну. Дважды крикну, чтоб наверняка мой голос признал. Но внутрь должен пойти один.
— Понимаю твой резон. А все же… Давай я пойду, вместо тебя. Должок хочу вернуть, — Митя потер подбородок, вспоминая удар Сабельянова. — Да и боевого опыта у меня поболее.
— Ты прав. Если бы стояла задача просто скрутить убийцу, то лучше тебя никто бы не справится. Но хорошо бы Ираклия прежде разговорить. Много вопросов осталось, а ответы на них выудить мне сподручнее.
— Согласен, братец. В этом ты сильнее. Что же, дерзай. Я затаюсь тут, впотьмах.
— И помни, откроет кто без упреждения — стреляй сразу, не жди!
Мармеладов снял пальто, чтоб не стесняло движений, взвел курок револьвера. Подкрался к двери и тихонько потянул на себя. Заглянул в щелку. Старик зажег свечу, воткнутую в горлышко недавно распитой бутылки, и теперь размешивал какую-то вязкую жижу в глубокой плошке. Ираклий по-прежнему смотрел на огонь. Сыщик замер, придерживая дверь, может удастся услышать или увидеть что-нибудь интересное, пока его не рассекретили.
Пожилой сторож подвинул свечу ближе к рыбной тарелке. Он постоянно тряс головой, но руки не дрожали. Разодрал шипастый плавник, — скорее всего, от ерша, — на тонкие полоски, а дальше началось что-то удивительное и непонятное. Ершиной иглой старик прокалывал кожу на затылке Ираклия. Потом окунал кость щуки в темно-красную жижу и снова бил в ту же точку. Это странное действие он повторил много раз, иногда меняя затупившуюся иглу или кость, Убийца терпел боль молча, даже зубами ни разу не скрипнул. Красные капли стекали на ворот домотканой рубахи. На лысине проступала татуировка — римская цифра V, у которой с каждого встопорщенного хвоста свисала витая загогулина. Что за узор? Снова какая-то магия или древний ритуал?
Сабельянов повернулся к свету и сыщик увидел, что это уже не первый рисунок на его голове. Над ухом наколоты волны, дальше что-то похожее на рыб. Так… В исковерканной пятерке, включив фантазию, можно увидеть бараний череп. Стало быть, это Зодияк, все знаки в нем идут по часовой стрелке и набивают их в ночь после очередного убийства. Почему не заранее? А, понятно. В плошке не просто красное варево…
Это кровь садовника.
Мармеладов скрипнул зубами. Как же омерзительно то, что вытворяет негодяй! С другой стороны, эти картинки — приговор извергу. Даже суд признает такое доказательство вины.
Ираклий о чем-то спросил старика, тот пространно ответил и в конце засмеялся, издавая сиплый клекот. Говорили они на незнакомом языке, скорее всего, грузинском, или на каком-то из его диалектов. Сплошная тарабарщина. Раз нет шансов услышать что-нибудь полезное, то и ждать больше незачем. Сыщик распахнул дверь и шагнул в сторожку.
— Ни
