была она сама. Несмотря на то, что Джузеппе предусмотрительно заткнул уши ватой, голос подружки пробивался через любые препоны.
– Господи Иисусе Христе и Пресвятая дева Мария, – говорила она, расчесывая спутанные черные волосы старым деревянным гребнем, – услышьте меня, наконец, я уже третий раз на этой неделе обращаюсь к вам с просьбой, а ответа никакого, проще до парижского префекта достучаться, чем до вас. А между прочим, если вы не будете исполнять желания бедных людей, то кто вообще будет их исполнять? Да, я знаю, я сама во всем виновата, я некрасивая и толстая. Но вокруг миллионы некрасивых и толстых, почему же страдаю я одна? Имей в виду, дорогой Господь, я не могу жить в таком бедламе. Здесь нет отопления и нет электричества, зимой здесь собачий холод, а по дому ходят крысы размером с бегемота. Сегодня одна такая остановилась рядом и поглядела мне в глаза. Ты слышишь, Джузеппе, она глядела мне прямо в глаза! Что она хотела этим сказать, как ты думаешь?
Джузеппе вздохнул и проговорил миролюбиво:
– Она хотела сказать: дорогая Кьяра, ни о чем не волнуйся, молитва твоя услышана Господом и Пречистой девой, мы с тобой заработаем кучу денег, и все у нас с тобой будет хорошо.
– Что ты несешь! – закричала Кьяра, вскидываясь, как от укуса ядовитой змеи. – Мы с крысой заработаем кучу денег, и все у нас с ней будет хорошо?!
Джузеппе хотел ответить, но в дверь постучали. Причем постучали не весело-развязно и не истерически, как это было принято у обитателей «Улья», а громко и властно.
– Стучат, – сказала подружка, указывая пальцем на дверь, – ты слышишь: стучат!
Джузеппе отложил свою работу, нож, вытащил вату из ушей и поднялся с кровати. Он подошел к двери и открыл ее настежь. На пороге стоял полицейский сержант с нафабренными усиками и два нижних чина: один долговязый, худой, и второй поменьше, кругленький.
– Мсье Джузеппе Ринальди? – осведомился сержант.
Джузеппе в ответ только головой кивнул недоуменно, глаза его часто моргали.
– Вы подозреваетесь в краже, – не чинясь, заявил полицейский. – Нам придется обыскать ваше жилье.
Джузеппе хотел ответить с присущей ему любезностью: «Делайте, синьор полицейский, все, что предписывает вам долг», однако не успел. Услышав про кражу и обыск, Кьяра закричала, как резаная.
– А-а! – кричала она. – Мерзавец! Негодяй! Ты втравил меня в какую-то грязную историю! Я так и знала, что тут что-то нечисто. Но почему же ты, скотина, скрывал это от меня? Мы доедаем последний кусок хлеба, а ты спрятал ворованное, и даже маленького колечка мне не купил! Бастардо! Ты хуже давешней крысы, будь ты проклят, я ухожу от тебя, ухожу немедленно, если ты не пообещаешь мне сейчас, вот тут же отвести меня в ресторан и потом в магазин, чтобы я купила себе там кружевное белье, сережки и все остальное, что мне понадобится впредь!
Услышав такое, сержант немедленно оживился, и усики его отчетливо шевельнулись в полумраке, словно ожившие от зимней спячки насекомые.
– Мадемуазель, – проговорил он со всей куртуазностью, на которую способны только французы, – не будете ли вы столь любезны сказать нам, что вам известно о краже, совершенной этим господином?
Кьяра смерила его оскорбленным взглядом.
– Вы что, оглохли? – воскликнула она. – Я же говорю вам, я ничего не знала, он все от меня скрывает! Если бы вы не сказали сейчас, я бы так ни о чем и не догадывалась!
Джузеппе хотел было вмешаться в разговор, но тут из-за стены донесся истошный крик: «Я гений! Гений!»
– Кто это? – с недоумением спросил сержант.
– Один русский художник по фамилии Грановский, – отвечал Джузеппе.
– Но почему он так орет?
– Потому что считает себя гением.
– И много у вас тут таких гениев?
– Каждый первый.
Сержант, кажется, хотел спросить что-то еще, но тут входная дверь распахнулась настежь. На пороге стоял грузный человек лет сорока с тяжелой короткой дубинкой в руках, правый глаз его был закрыт черной повязкой.
– В чем дело, дружище? – проревел он. – Что за крики тут? Тебя что, грабят?!
И он с угрозой устремил единственный глаз на полицейских, поигрывая своей дубинкой.
– Не совсем, – отвечал Джузеппе. – Эти господа из полиции.
– Кто это такой? – спросил сержант.
Оказалось, это коллега Джузеппе, член его бригады синьор Энрике Коста.
– Энрике Коста? – оживился полицейский и, вытащив из кармана небольшой блокнот, заглянул в него. На лице его выразилось удовлетворение, и он кивнул. – Отлично, вас мы тоже обыщем…
Впрочем, ни обыск у Энрике, ни обыск у Джузеппе так ничего и не дали. Собственно говоря, там и искать-то было негде, ну, разве что обшарить синьору Кьяру.
– Я пас, – решительно заявил маленький полицейский.
– Замолчите, дуралеи, – велел сержант. – Дело только начато.
Тут не выдержал одноглазый синьор Коста.
– Да что вы ищете, черт побери?! – воскликнул он с обидой, после того, как весь его нехитрый скарб был перевернут. – Скажите откровенно, синьор ажан, может, мы сами вам все отдадим!
Сержант отвечал, что они ищут похищенную из Лувра картину итальянского художника да Винчи, которая называется «Мона Лиза дель Джоконда».
– Джоконда?! – загрохотал Коста. – Так что же вы молчали?! Надо было сразу сказать. Я знаю, у кого надо искать…
Он перевел взгляд на Джузеппе, тот заморгал глазами.
– Не может быть…
– Еще как может! – проревел одноглазый. – Если кто и украл, так только он.
Сержант внимательно посмотрел на синьора Косту: кого тот имеет в виду?
– Винченцо Перуджу я имею в виду – вот кого!
– Вашего бригадира?
Коста махнул рукой: да какой это бригадир, это Божье наказание, а не бригадир! Он обещал им премию, а не выплатил, он все время пытался их обжулить, этот человек своей выгоды не упустит. Перуджа украл Джоконду, Перуджа – и больше никто!
Ничего удивительного, что спустя какой-нибудь час неизвестная, но решительная рука уже крутила звонок съемного жилья бывшего бригадира оформителей Винченцо Перуджи, которое располагалось в многоквартирном доме в Ситэ.
Из-за двери раздался осторожный голос:
– Кто там?
– Откройте, полиция, – отвечали снаружи.
– Одну секундочку, – заторопился голос, – я сейчас.
Однако открывать почему-то не торопились. Спустя полминуты снаружи нетерпеливо загрохотали кулаками.
– Открывайте, мсье, или вы вышибем дверь!
– Да-да, уже сейчас, – и спустя мгновение дверь все-таки открылась. На пороге стоял невысокий испуганный итальянец с темными волосами, крупными ушами, небольшими пушистыми усами под носом – и голый по пояс, в одних только кальсонах. В глазах его отражалось беспокойство.
– В чем дело, синьоры? – забормотал он, переводя взгляд с сержанта на нижних чинов и обратно. – Я законопослушный человек, все документы у меня в порядке.
– Почему
