Договорить ему не дали, и то, Слава Богу, поскольку пространные сентенции генерала Селезнева в данном случае были, прямо скажу, не comme il faut. В дверь раздался тихий стук и через мгновение появился Сергей Александрович, собственной персоной, с серебряным подносом для корреспонденции, на котором лежала стопка нераспечатанных конвертов.
Совершенно неожиданно для себя самой, я отчего-то зарделась, едва только увидела Сержа. Возможно, это была реакция на нескромные слова Селезнева, но мне удалось взять себя в руки почти сразу же и, благодаря тому, что все внимание мужчин было приковано к подносу, мое смущение осталось незамеченным.
Серж поставил поднос на стол, а сам достал сигару и, раскурив, сел в одно из кресел. Селезнев вяло махнул рукой, Поздняков, истолковав этот жест генерала как разрешающий, встал и, пересев за стол, принялся просматривать конверты. В кабинете повисло гнетущее молчание. Некоторое время спустя Поздняков издал приглушенный звук и показал нам конверт, на котором уже знакомым нам размашистым почерком, по-французски был написан адрес Селезневых.
Валерий Никифорович закрыл глаза рукой и не смог подавить тяжелый вздох. Лопатин посмотрел на меня, в его глазах я увидела непонятный огонек, который так и не смогла никак истолковать.
– Это, должно быть, оно, – сказала я.
– Читайте, – тихо вымолвил его превосходительство, не отнимая руки от лица.
Поздняков вздохнул, надорвал конверт и прочел:
«Господа Селезневы, в воскресенье, с полудня до четырех часов, одна из ваших горничных должна двигаться по Большой Садовой улице от Астраханского переулка до улицы Симбирской и обратно. Она должна быть одна и с ней должны быть деньги, вся сумма – семьдесят тысяч рублей. К ней подойдут.
P.S. Соблюдайте условия неукоснительно, только в этом случае вы снова увидите ребенка».
Когда господин Поздняков дочитал, мы некоторое время молчали, обдумывая услышанное.
– Так-с, так-с, – забормотал Поздняков, – Астраханский переулок, Симбирская улица, Большая Садовая… Это у нас Пятый Мировой участок… Кто там? Там у нас Выжигин… Так-с…
– Значит, вы полагаете, что теперь уж это точно похититель? – спросил Серж.
Мы с Михаилом Дмитриевичем переглянулись.
– Да, полагаю, что так, – наконец вымолвила я. – Теперь сомнений нет. Это тот же человек или те же люди, что более вероятно, что и прежде. Почерк тот же?
– Да-с, – кивнул Поздняков. – Вот, извольте сами взглянуть, – и он протянул мне лист веленой бумаги.
– Да, никаких сомнений, это те же люди, – твердо сказала я.
– Интересно, каким образом письмо попало в дом? – произнес Поздняков, осматривая конверт. – На конверте нет штампа. Выходит, его подбросили, но когда? Вот что интересно.
– Опросите слуг, – посоветовал Лопатин.
– Непременно, – заверил Михаил Дмитриевич, – только завтра. Нынче уже поздненько. Ну, что скажете, Валерий Никифорович?
– А что я могу сказать? – произнес генерал все еще слабым голосом, только теперь его взгляд уже не был столь безучастен. – Очень надеюсь, что вы правы и что эти tas de salauds, наконец, вернут мне сына.
– Да уж, не волнуйтесь, Валерий Никифорович, – бодро заявил Поздняков, – теперь этим мерзавцам от нас никуда не скрыться. Я уж постараюсь. Понаставлю там вдоль дороги своих агентов, глаз они у меня с саней не спустят. Кстати, кого вы пошлете?
– Не знаю, – проговорил его превосходительство. – Не так-то много у меня служанок, способных выполнить этакое поручение…
– Позвольте мне, – вмешалась я, а мужчины посмотрели на меня со смесью недоверия и удивления. – Валерий Никифорович, вы ведь только что признались, что у вас не имеется девушки, которой можно было бы поручить это… А у меня, уверяю вас, это получится. Да и переодеться мне в служанку ничего не стоит. Вряд ли похитители знают меня в лицо.
– Но точно так же, – подал голос Поздняков, – и мы можем переодеть одного из лучших наших агентов…
– Полноте, Михаил Дмитриевич, – ласково упрекнула я господина подполковника. – Неужто вы на самом деле считаете похитителей людьми настолько глупыми и ненаблюдательными? Мне лично кажется наоборот, они очень внимательные и осторожные и, почуяв слежку, вряд ли станут рисковать.
– Вы говорили это уже относительно Пряхина, – парировал Поздняков.
– И что? Повторюсь, – холодно ответила я. – Однако, господа, мне кажется, что в любом случае, лучшей кандидатуры, чем я, вам не сыскать.
– А риск? – не сдавался господин подполковник. – Как насчет риска, дорогая Екатерина Алексеевна? – Неужто вы полагаете, что разбойники оставят свидетельницу в живых? Они, может, потому служанку-то и требуют, что за ее убийство и спросу – никакого… Крепостная. Другое дело – дама вашего положения, а ну как случится что?
– Михаил Дмитриевич, голубчик, – сказала я, – я, конечно же, ценю вашу заботу обо мне, но все же… Все же, если Валерий Никифорович не будет против, сама поеду. Уж не обессудьте…
Поздняков театрально вздохнул, как бы говоря: «Что ж, я сделал все, что смог…» Его превосходительство посмотрел на меня довольно долго и достаточно пристально и, перекрестив меня твердой рукой, сказал только одно:
– С Богом, Екатерина Алексеевна.
После этого разговор сам собой постепенно сошел на нет и пора было бы уже и честь знать. Господин подполковник заверил меня, что обязательно расставит вдоль улицы наилучших своих агентов, да и сам будет неподалеку. Господин генерал же велел завтра к полудню приехать за деньгами. Я волновалась, но все равно чувствовала себя не в пример лучше, чем до этого. Теперь мы, по крайней мере, могли быть уверены, что на сей раз дело придется иметь с настоящими похитителями.
Серж вызвался меня подвезти до дому. Я согласилась, правда, не совсем удачно пошутив, что на этот раз ему придется доставить меня сразу же до крыльца, во избежание… Он вспомнил тот день, когда мы, точно так же возвращались от Селезнева и отчего-то принялся извиняться.
– За что вы извиняетесь? – удивилась я.
– За все, Катенька, – вздохнул Серж. – С тех пор, как мы с вами знакомы я только и делаю, что совершаю какие-то нелепые поступки…
– Вы о чем? – не поняла я.
– Ну, сами посудите, – Сергей Александрович откинулся назад, на спинку саней. В лунном свете он казался чудо как хорош. – Стоило мне только приехать к вам с визитом, случилось несчастие с Натали… Затем, на вас напали… А сегодня… Я, кажется, проявил излишнее рвение… – его голос был тихим и печальным, и мое сердце вдруг захлестнула волна нежности. Я молча протянула ему руку и Серж сжал ее в своих. – Если бы вы знали, Катенька… – прошептал он, наклоняясь ко мне. Я смотрела в его черные глаза и ни о чем более не могла даже думать.
Небо над нами было высоким и чистым, звезды на нем сияли мерным ярким светом, луна нынче была в самом своем апогее, а погода была самая что ни на есть, прогулочная – легкий морозец. Признаюсь, я готова была ехать в этих санях, с этим мужчиной вечно…
Но, увы. Любой сон, любая, даже самая прекрасная сказка заканчивается. И, как правило, именно тогда, когда душа твоя переполняется ощущением счастья… Сани резко остановились и кучер с козел проворчал:
– Прибыли, барин!
Мы смущенно посмотрели друг на друга, и Серж вышел из саней, предложим мне руку.
– Жди, я сейчас! – бросил он кучеру. – Катенька, я все понимаю, – обратился он ко мне, держа меня под руку и ведя через аллейку, в которой на сей раз, фонари действительно горели, – завтра вам будет не до меня… Однако позвольте мне все же напомнить, что завтра планируется закладывать приют… Вы не могли бы пообещать?…
– Серж, милый, – проговорила я, – как только я смогу, я обещаю, что приеду… Правда, не могу обещать, когда именно…
– Это я понимаю, – кивнул он. – Главное, что вы обещались. А после закладки, вы ведь знаете, будет благотворительный бал в честь этого события и в честь открытия моего банка… – скромно добавил он.
– О, поздравляю, Серж! – воскликнула я. – Простите, что я совершенно об этом позабыла! Я знаю, как это важно для вас. Я непременно буду!
В этот момент мы уже дошли до крыльца, и пора было прощаться…
На следующее утро, которое выдалось на редкость солнечным и по-весеннему теплым, я, довольно рано проснувшись, позавтракав и закончив все необходимые приготовления, в начале одиннадцатого часа поехала к Селезневым.
В начале двенадцатого, как мы и условились накануне, я собиралась выехать на Большую Садовую улицу и двинуться по направлению к Симбирской. Этот маршрут проходил по пустынной местности, поскольку Большая Садовая улица знаменовала собой городскую окраину. Слева далее тянулись пустыри, а справа ютились дома небогатых мещан. Словом, как я уже обмолвилась, места эти и всегда были довольно пустынны, а нынче, в Прощеное воскресение – и вовсе. Как и положено, весь люд православный с утра двинул на обедню, а после, как и заведено – гуляния и посещения друзей и родных. Последний день широкой Масленицы, разговляются все. Завтра начало Великого поста, семь недель скудной однообразной пищи, никаких городских развлечений…
