Ознакомительная версия.
— А решающую улику, отсутствие скальпеля, обнаружила британская. Он отправится на виселицу, — перевел лейтенант.
— Главное преступление совершено в Париже! На гильотину!
— Но лорд Литтлби — британский подданный. Профессор Свитчайлд тоже. На виселицу.
Казалось, японец не слышит этой дискуссии, грозившей перерасти в международный конфликт. Глаза его были по-прежнему закрыты, лицо ровным счетом ничего не выражало. Все-таки эти желтые не такие, как мы, подумал Гош. А еще возись с ним: прокурор, адвокат, присяжные, судьи в мантиях. То есть, конечно, все правильно, демократия есть демократия, но по-простому это называется «метать бисер перед свиньями».
После паузы Фандорин спросил:
— Вы закончили прения? Я могу п-продолжить?
— Валяйте, — угрюмо сказал Гош, думая о предстоящих баталиях с британцами.
— Пожалуй, разбитые тыквы д-давайте тоже обсуждать не будем. Это еще ничего не доказывает.
Вся эта комедия комиссару начинала надоедать.
— Ладно. Не будем мелочиться.
— П-превосходно. Остается пять пунктов: скрывал, что врач; нет эмблемы; нет скальпеля; пытался сбежать; не дает объяснений.
— И каждого пункта достаточно, чтобы парня отправили… на эшафот.
— Все дело в том, комиссар, что вы мыслите по-европейски, а у г-господина Аоно логика иная, японская, и п-проникнуть в нее вы не удосужились. Я же имел честь не раз беседовать с этим человеком и представляю себе его душевное устройство лучше, чем вы. Мсье Аоно не просто японец, он — самурай, причем из д-древнего и влиятельного рода. В данном случае это важно. На протяжении пятисот лет мужчины рода Аоно были только воинами, все прочие профессии почитались недостойными членов т-такой родовитой фамилии. Обвиняемый — третий сын в семье. Когда Япония решила сделать шаг навстречу Европе, многие знатные семьи стали п-посылать сыновей учиться за границу. Так же поступил и отец господина Аоно. Своего старшего сына он послал учиться в Англию на морского офицера. Дело в том, что княжество Сацума, где обитает род Аоно, поставляет к-кадры в военно-морской флот Японии, и именно морская служба считается в Сацуме самой престижной. Своего второго сына Аоно-старший отправил в Германию, в военную академию. После франко-германской войны 1870 года японцы решили взять за образец г-германскую модель устройства армии, и все военные советники у них немцы. Эти сведения о семье Аоно мне сообщил сам обвиняемый.
— Ну и на кой черт нам знать все эти аристократические подробности? — раздраженно спросил Гош.
— Я обратил внимание, что о своих предках и о старших б-братьях обвиняемый рассказывает с гордостью, о себе же предпочитает не распространяться. Я д-давно заметил, что для выпускника Сен-Сира мсье Аоно удивительно несведущ в военных делах. Да и с какой стати его стали бы посылать во французскую военную академию, если он сам говорил, что японская армия строится по г-германскому образцу? Мое предположение сводится к следующему. Следуя веяниям эпохи, своему третьему сыну Аоно-старший решил дать сугубо мирную профессию — сделать его врачом. Насколько я знаю из книг, в Японии не п-принято оспаривать решение главы семейства, и обвиняемый покорно поехал учиться на медицинский факультет. Однако чувствовал себя при этом глубоко несчастным и даже опозоренным. Он, отпрыск воинственного рода Аоно, вынужден возиться с бинтами и к-клистирными трубками! Вот почему он назвался нам военным. Ему просто было стыдно признаться в своей нерыцарской профессии. С европейской точки зрения это возможно, нелепо, но постарайтесь взглянуть на дело его г-глазами. Как чувствовал бы себя ваш соотечественник д'Артаньян, если б мечтал о мушкетерском плаще, а вместо этого попал в лекари?
Гош увидел, что в японце произошла перемена. Он открыл глаза и смотрел на Фандорина с явным волнением, а на щеках выступили багровые пятна. Краснеет что ли? Бред!
— Ах, какие нежности, — фыркнул Гош. — Но не буду придираться. Расскажите-ка мне лучше, месье защитник, про эмблему. Куда ее дел ваш застенчивый подзащитный? Постыдился надеть?
— Вы абсолютно правы, — невозмутимо кивнул самозваный адвокат. — Именно п-постыдился. Вы видите, что написано на этом значке?
Гош взглянул на лацкан.
— Ничего тут такого не написано. Только три начальные буквы пароходства «Джаспер-Арто партнершип».
— Именно. — Фандорин начертил в воздухе три большие буквы. — J-А-Р. Получается «джап». Это презрительная кличка, которой иностранцы называют японцев. Вот вы, комиссар, согласились бы носить на груди значок с надписью «лягушатник»?
Капитан Клифф запрокинул голову и зычно расхохотался. Улыбнулись даже кисломордый Джексон и чопорная мисс Стамп. Зато у японца багровые пятна расползлись еще шире.
Сердце Гоша сжалось от недоброго предчувствия. Голос подернуло несолидной сипотцой:
— А сам он не мог все это объяснить?
— Это невозможно. Видите ли, насколько я мог понять из п-прочитанных книг, главное отличие европейцев от японцев состоит в нравственной основе социального поведения.
— Что-то больно мудрено, — заметил капитан.
Дипломат обернулся к нему:
— Вовсе нет. Христианская культура построена на чувстве вины. Грешить плохо, потому что потом б-будешь терзаться раскаянием. Чтобы избежать ощущения вины, нормальный европеец старается вести себя нравственно. Точно так же и японец стремится не нарушать этических норм, но по другой причине. В их обществе роль морального сдерживателя играет стыд. Хуже всего для японца оказаться в стыдном п-положении, подвергнуться осуждению или, того хуже, осмеянию общества. Поэтому японец очень боится совершить какое-нибудь непотребство. Уверяю вас: в качестве общественного цивилизатора стыд эффективнее, чем совесть. С точки зрения мсье Аоно было совершенно невообразимо говорить о «стыдном» вслух, да еще с чужаками. Быть врачом, а не военным стыдно. Признаваться в том, что солгал, еще стыдней. Допустить, что он, японский самурай, может придавать хоть какое-то значение обидным кличкам, — это и подавно исключается.
— Спасибо за лекцию, — иронически поклонился Гош. — А сбежать из-под стражи ваш подзащитный пытался тоже от стыда?
— That's the point,[20] — одобрил Джексон, из врага вновь превращаясь в союзника. — The yellow bastard almost broke my wrist[21].
— Вы опять угадали, к-комиссар. Бежать с парохода невозможно, да и некуда. Считая свое положение безвыходным и предвидя впереди лишь новые унижения, мой подзащитный (если уж вам угодно так его называть) наверняка хотел з-запереться у себя в каюте и покончить с собой по самурайскому обряду. Не правда ли, мсье Аоно? — впервые обратился Фандорин напрямую к японцу.
Тот не ответил, однако опустил голову.
— Вас ждало бы разочарование, — мягко сказал ему дипломат. — Вы, должно быть, прослушали: ваш ритуальный к-кинжал был изъят полицией во время обыска.
— А-а, вы про это, как его, хиракира, харикари, — ухмыльнулся в усы Гош. — Ерунда, не верю, чтобы человек мог сам себе вспороть брюхо. Сказки. Если уж приспичило на тот свет, лучше расколотить башку об стенку. Но я и здесь не стану с вами препираться. У меня есть улика, против которой не попрешь — отсутствие среди его инструментов скальпеля. Что вы на это скажете? Что настоящий преступник заранее стащил у вашего подзащитного скальпель, собираясь совершить убийство и свалить ответственность на Аоно? Не вытанцовывается! Откуда убийце было знать, что профессор вздумает делиться с нами своим открытием именно за обедом? Да Свитчайлд и сам только-только сообразил, в чем фокус с платком. Помните, каким встрепанным он вбежал в салон?
— Ну, отсутствие скальпеля мне объяснить п-проще простого. Причем это уже не из области предположений, а п-прямой факт. Вы помните, как после Порт-Саида из кают вдруг загадочным образом стали исчезать вещи? Потом это т-таинственное поветрие прекратилось так же внезапно, как началось. И знаете когда? После смерти нашего чернокожего б-безбилетника. Я долго размышлял, почему и каким образом он оказался на «Левиафане», и вот моя версия. Этот негр, вероятнее всего, был вывезен из глубин Африки арабскими работорговцами, причем в Порт-Саид его привезли водным путем. Почему я так д-думаю? Потому что сбежав от своих хозяев, негр забрался не куда-нибудь, а на корабль. Видимо, он верил, что раз к-корабль увез его из дома, значит, может и доставить обратно.
— Какое это имеет отношение к нашему делу? — не выдержал Гош. — Ваш негр погиб еще 5 апреля, а Свитчайлда убили вчера! Да и вообще ну вас к черту с вашими сказками! Джексон, уводите арестованного!
Он решительно двинулся к выходу, но дипломат вдруг крепко взял комиссара за локоть и с отвратительной вежливостью сказал:
— Дорогой мсье Гош, я хотел бы д-довести свою аргументацию до конца. Потерпите еще чуть-чуть, осталось недолго.
Ознакомительная версия.
