— Чему вы улыбнулись, сестра? — спросила Элинор.
— Миледи, моя молитва была наконец услышана! Я хотела узреть — и вот я узрела: Он снизошел ко мне.
— Как это произошло, сестра? Объясните мне.
— Я молилась ночью в часовне и услышала, что Господь наш окликает меня!
— Вы услышали Его благословение или увидели Его самого?
— И то, и другое, миледи! — Лицо сестры Кристины утратило бледность, оно порозовело. — Сначала Он позвал меня, и я опустилась на колени в молитве. А когда повернулась, чтобы видеть, откуда раздается этот чудный голос, я увидела Его! Он стоял позади меня с распростертыми руками, и Он сказал: «Иди ко мне, жена моя возлюбленная. Я так давно мечтаю принять тебя в свои объятия». Вот так он говорил…
Как странно, подумала Элинор. Кто из находящихся в лазарете способен изъясняться таким языком?.. Если, конечно, сестра Кристина верно запомнила слова. Но ведь сама их придумать она вряд ли смогла бы.
— А в каком обличье наш Господь предстал пред вами, сестра? — спросила настоятельница.
Казалось, сестра Кристина не сразу поняла вопрос.
— Он был похож… — начала она потом. — Он был как обычный человек.
— Но как же вы узнали Его в таком случае?
— По голосу, миледи. Никогда раньше я не слышала такого волшебного голоса. Ни у кого из смертных. Каждое слово проникало в меня, словно гром небесный.
Не всё увязывается в этом описании чудесного пришествия, подумалось Элинор, но она оборвала себя: сейчас не до тонкостей! И тем не менее спросила:
— А не показывал ли Он вам язвы на ладонях рук и глубокую рану на своем боку?
Кристина задумалась, после чего покачала головой.
— Нет. Я вообще довольно плохо вижу. Ему это ведомо.
До сих пор Элинор не знала, что у бедной Кристины ко всему еще плохо со зрением. Возможно, поэтому всегда немного растерянный вид и не очень твердая походка. И поэтому она всем другим делам предпочитает молитвы.
— А дальше?.. Что случилось потом?
— Он стоял, раскинув руки и нарекая меня своей возлюбленной… Или я уже говорила это? Его величие ослепило меня, я опустилась на колени и поползла к Нему, рыдая от счастья и называя своим Женихом. А Он… Он ударил меня. Вот сюда… — Она показала на правый глаз. — Я закричала от боли, но Он ударил еще… — Она показала на другой глаз. — Наверное, я опять закричала, потому что Он схватил меня, поставил на ноги и велел открыть глаза и глядеть. Видно, я не сразу послушалась, и тогда Он ударил меня кулаком и обругал. Проклял…
— Проклял? За что?
Элинор с трудом сдерживала возмущение. Да разве может любящий свои чада Вседержитель так жестоко — такими словами и действиями — наказывать столь простодушных и беззащитных овечек, подобных сестре Кристине? И как посмел какой-то негодяй вести себя подобным образом, выступая от Его имени?
Кристина продолжала рассказ о своем видении — теперь уже было трудно ее остановить.
— …Вы спрашиваете, «за что», миледи? Я тоже своим слабым женским умом сначала не могла этого понять. Но теперь знаю. Он ударил меня и проклял за те страдания, которые я Ему принесла… Мы все принесли… Разве мы не сотканы из грехов? Не пропитаны ими насквозь? И разве в попытке спасти нас Он не принес в жертву Своего Сына, беспорочного Агнца?
Элинор нечего было на это возразить.
— Благодарю вас, сестра, — сказала она, — за ваши праведные слова. Но теперь постарайтесь ответить на более простые вопросы. Может быть, вы помните, была у него борода? И какого цвета волосы?.. — Что еще могла заметить женщина с таким слабым зрением? — И вообще, какое у него было лицо? Нам так хочется это знать!
— Увы, я видела так мало, миледи. Он больше был похож на тень, а в часовне так темно. Но все-таки… мне кажется, я…
— Говорите, сестра!
— У Него было лицо странного цвета. На Нем было…
— Что было?
Элинор оглянулась на Томаса и Анну, привлекая их внимание: заявление Кристины показалось ей важным.
Прежде чем ответить, та еще крепче прижала к груди крест.
— Его кожа была не такого цвета, как у обыкновенных людей… На ней лежал отсвет пурпура. Да! — радостно вскричала сестра Кристина. — Царской багряницы. О да, я сподобилась лицезреть Сына Царя Небесного!..
Уолтер стоял у входа в закуток, как бы загораживая его от посторонних.
— Он не мог сделать такое! — повторял он.
— Но сестра Кристина ясно говорит: у того, кто ее избивал, часть лица была пурпурного цвета. Правда, она не называет это шрамом, но от нее сейчас нельзя ожидать точного описания.
Эти обвинительные слова в адрес его хозяина произносила Элинор. Ее серые глаза горели от гнева.
Уолтер кивнул в сторону Томаса, стоявшего позади настоятельницы:
— Спросите у вашего монаха. Ведь это был я, кто разыскал его, чтобы помочь монахине. И сразу же ответил на все его вопросы, ничего не утаивая. Разве я стал бы заниматься всем этим, если бы думал или знал, что виноват во всем мой хозяин? Да я бы затаился и помалкивал. А еще лучше — мы давно были бы уже далеко отсюда… Как вы можете с такой легкостью обвинять не виновных ни в чем людей?
Однако беспокойство и возмущение настолько овладели Элинор, что ее нисколько не убедили казавшиеся такими искренними слова Уолтера. Хотела она того или нет, сейчас она оказалась почти что в роли коронера Ральфа.
— Можете вы заверить нас, — спросила она, — что находились рядом со своим хозяином все ночные часы? Поклянетесь ли, что он не покидал этого помещения, пока вы спали? И есть ли у вас свидетели, наконец?
С презрительной гримасой он ответил:
— Последнее время я вообще почти не сплю по ночам, миледи. Что же до остального, то должен признаться, что, подчиняясь зову природы, я один раз оставил моего хозяина одного. Но весьма ненадолго.
— И когда вернулись, где он был?
— Там же, где вы его видите в данную минуту. На своей постели.
Уолтер посторонился, чтобы стоявшие напротив него могли увидеть в глубине комнатки спящего Мориса. Неподвижный, со сложенными на груди руками, он напоминал лежащий в часовне труп, что скоро станет прахом и в прах вернется.
Элинор продолжала исполнять взятую на себя роль.
— Скажите, сестра Кристина приходила прошлым вечером к вашему хозяину, чтобы как всегда читать молитву?
— Да, миледи. Стояла возле него на коленях и молилась. Но он не участвовал в молитве, а был нем, как вообще в последнее время. Особенно после встречи с вашим коронером.
— Сестра Кристина находилась близко от сэра Мориса? Я ведь просила вас следить за тем, чтобы она была по возможности на безопасном расстоянии. Вы сами говорили, что после своего страшного ранения он не выносит присутствия женщин.
— Ее молитвы, миледи, успокаивали его, я это заметил. И потом, извините меня, она ведь монахиня, а не женщина.
Это и про меня, — тоже с невольной горечью подумала Элинор, чувствуя рядом присутствие Томаса и боясь повернуть взгляд в его сторону.
— И все же, Уолтер, — мягко сказала она, — монахиня тоже женщина, а к женщинам у вашего хозяина болезненное отношение. Потому я позволяю себе расспрашивать вас о возможных его действиях.
— Он невиновен.
— В какое время сестра Кристина ушла от вас?
Уолтер устало качнул головой. Утомление, а возможно, и плохо сдерживаемое раздражение прозвучали в его голосе, когда он ответил:
— Не знаю. Не имею понятия. Она пришла, молилась, потом ушла. Пожалуй, обо всем этом лучше спросить у нее. Я не привык вычислять время по звездам, луне или солнцу. Даже по песочным часам. Не было необходимости.
Элинор простила ему и раздражение, и явную иронию.
— А после ее ухода, — так же мягко поинтересовалась она, — вы сразу вышли, оставив его одного?
— Не знаю! — выкрикнул он. И уже спокойней: — Не могу сказать.
— Значит, — тоже спокойно сказала Элинор, — он, пусть на короткое время, но оставался один в течение ночи, хотя, как вы сами говорили, у него появилась привычка… потребность… уходить. Бродить где-то в одиночестве. Простите меня, сэр, но я не совсем понимаю необходимость для вас выходить, когда в комнате есть специальный сосуд для этих нужд.
— И вы простите, миледи, — резко возразил он, — я не знал, что здесь принуждают мочиться только в этот сосуд и никуда больше… — Он сбавил тон. — Кроме того, мой хозяин не оставался совсем один. Неподалеку находился человек в монашеском одеянии. Если помните, миледи, я просил вас прислать по возможности монаха мне в помощь, и я был уверен, это он и есть.
Теперь Элинор повернулась к Томасу. Он ответил ей, не дожидаясь вопроса:
— Я ничего не знаю об этом, миледи. Впрочем, пока меня не было, сестра Анна могла подыскать кого-то нового.
— Я спрошу у нее, — сказала Элинор и вновь обратилась к Уолтеру: — Как он выглядел, вы не можете описать?
