Внутри пивная оказалась обычным заведением такого рода. Их тысячи в России, грязных, неуютных. В центре зала за большим столом восседал мужчина лет тридцати пяти, одетый чище других. Лицо властное, взгляд совсем даже неглупый. Вокруг расположились четверо подручных. Все пили водку и закусывали, разговаривая вполголоса.
Появление незнакомца с охранником «на привязи» заставило их замолчать. Несколько человек вскочили, кто-то полез в карман с недобрым видом. Но главарь и бровью не шевельнул. Он ковырялся в еде и косился на Лыкова со спокойным любопытством.
Сыщик отпустил пленного и сел напротив маза. Они встретились взглядами. Рейтар спросил:
– Ну и кто ты такой?
Алексей вынул билет и протянул мазу. Тот почитал, посерьезнел.
– Чиновник особых поручений Департамента полиции? А здесь-то вы для какой надобности? Петербург далеко. С каких пор наши мелкие грешки интересуют столицу?
Бандит говорил правильно, держался спокойно. Наверняка он удивлен и взволнован, но виду не подает. Сильный характер. Такой выйдет в «иваны»…
– Я дознаю одно преступление. Убийство.
– Кого сложили?[51]
– Язепа Титуса.
– Эвона! – воскликнул маз. – Такая дрянь и вдруг. Что Питеру за интерес до этой сволочи? Зарезали и правильно сделали.
– Говорят, это ты его казнил.
Рейтер сразу насупился:
– Кто говорит?
– Парнишка один рассказывал, в пивной Лямиса.
– Это на Столбовой которая?
– Она самая. Зашел пивка пропустить, да и завел речь с другими. Мол, так и так, Язепа кончили по приказу Вовки Рейтара. За то, что барыга взял товар на реализацию да и сбежал с ним.
– Ну?
– Что ну?
Главарь раздраженно спросил:
– Так и было? Взаправду?
– Люди говорят.
– А что за парнишка?
– Неизвестный, – ответил сыщик. – Никогда его прежде там не видели.
– И он вот так вот пришел и начал свою басню излагать? Первым попавшимся людям?
– И я удивился. Дай, думаю, сам у Вовки спрошу, прежде чем его к ногтю взять.
При этих словах люди Рейтара начали заходить Лыкову за спину. Он не обратил на них ни малейшего внимания. Наоборот, сыщик пристально вглядывался в главаря. Реакция последнего была вполне естественной. Кажется, он не играл, а действительно был растерян.
– Что за черт? Еще мне чужих хомутов на шею не хватало…
– Скажи, что у вас с Титусом было на самом деле?
– Что и у всех мазов. Полезный человек был, оборотистый. Связи у него чуть не со всем миром. Вот только брал, сволочь, дорого.
– Имел ты к нему счеты? Обман, о котором парень говорил, – правда?
– Да там товару на двести рублей! – повысил голос бандит. – За такое не убивают.
– То есть Титус тебя все же объегорил?
– Он всех норовил надуть, такой был человек. Разок я ему за это морду начистил. Но чтобы сложить, тут уже перебор.
Лыков и Рейтар помолчали, каждый обдумывал то, что услышал.
– Ваше высокоблагородие, дозвольте спросить.
– Спрашивай.
– А почему вы из Петербурга за этим делом приехали? Титус – мелкий же человек.
– Секрет.
– А-а… Но ведь не я, не я его казнил! Зачем мне его смерть?
– Вот я и пытаюсь узнать.
– Вы меня сейчас арестуете?
– Улик пока нет, – вздохнул сыщик. – А слова, сказанные в пивной неизвестно кем, к делу не пришьешь.
– Я и говорю: что-то здесь не то. Темная сказка. Видать, кому-то меня оговорить понадобилось. И понятно, кому.
– Ну-ка, скажи.
– Ярышкину, черту дремучему, кому же еще. Видит, я его обхожу на вороных, решил руками полиции избавиться. Анчибал! Налью я ему сала за шкуру!
– Ты вот что, Рейтар. Открой-ка свое дознание. Я ведь просто так из Риги не уеду. Кого-нибудь должен в каторгу услать, и ты один из подозреваемых. Не хочешь на Сахалин прокатиться?
– Не хочу, тем более за чужую похмель.
– Вот и подсуетись. Разошли людей по форштадту. Пусть того разговорчивого сыщут. Он одет в железнодорожную шинель. Лет семнадцати, не больше. Волосы черные.
– Вот как на духу, ваше высокоблагородие, – маз вскочил и чуть не порвал на груди рубаху. – Для чего мне с Департаментом полиции связываться? Нам своих фараонов некуда девать. Не я это, не я, честное слово, не я!
– Ищи, кто.
– Весь форштадт переверну, а эту гадюку найду. И спрошу, кто подучил такую ложь разводить. В железнодорожной шинели? Семнадцать годов?
– Да. Ты сходи на Столбовую, очевидцы там сидят. И учти, они уже повсюду рассказывают, что это ты Титуса приговорил. Как узнаешь интересное, сообщи мне. Я остановился во «Франкфурте-на-Майне».
Лыков кивнул бандиту и ушел. Скомандовал извозчику отвезти его в гостиницу. Сидя в пролетке, он думал: соврал Вовка или нет? Никто из убийц не признается, всякий свалит на другого. Но тут похоже на правду. Молодой парнишка – откуда у него доступ к таким сведениям? Все в недоумении, а он один знает. А главное, железнодорожник. Не с его ли шинели Язеп оторвал пуговицу? Эх, Титус… Всю жизнь людей обманывал. А сейчас черт разберет, кто из них тебя убил. В пору недругам в очередь становиться. Дал Бог Яше такого брата…
Вспомнив о товарище, сыщик улыбнулся. Как он там? Должен уже приехать.
В Риге появился новый человек. Сошел он с псковского поезда и поселился в номерах Мишке на Антонинской улице. Так себе номера, ни плохие, ни хорошие. Но по-немецки чистые и с буфетом.
Мужчине на вид было сорок с небольшим. Рыжеватые волосы с залысиной, косые бачки, взгляд неприятный, бегающий. Эдакая смесь угодливости с нахальством, как бывает у нечистоплотных людей. В паспорте, который постоялец сдал на прописку, значилось: Юрис Гулбис. Лютеранского вероисповедания, мещанин города Санкт-Петербурга.
Первые несколько дней гость гулял по улицам, словно присматривался. Ригу он, видимо, знал хорошо и обходился без провожатых. В средствах господин Гулбис был стеснен и питался в основном в ресторане номер десять купца Краузе, что на Известковой улице. Рестораном заведение было лишь по названию, а больше походило на столовую с дежурными блюдами. И там не требовалось оставлять на чай, что привлекало людей со скромным достатком.
Однажды Гулбис зашел в магазин табачной фабрики Саатчи и Мангуби близ Дома Шварцгауптеров[52]. И предложил распорядителю купить у него задешево немецких папирос. Хорошие папиросы, только не франкированы…[53] Распорядитель указал гостю на дверь. Тот вышел задумчивый, долго пересчитывал в бумажнике купюры и совсем расстроился.
На третий день петербургский мещанин отправился на Большую Соборную. Отыскал неброскую вывеску посреднической конторы «Дюна» для лиц, ищущих занятий. И с нахальным видом зашел туда.
Его встретил молодой человек с идеальным пробором, вежливый и внимательный.
– По какой причине изволили пожаловать? – спросил он по-русски.
– Да вот, ищу места.
– Вы рижанин?
– Бывший. Последние двадцать лет жил в Петербурге. А теперь заскучал по родным местам и решил вернуться.
Конторщик перешел на немецкий:
– А каким ремеслом владеете? Есть ли дипломы, патенты или иные документы, подтверждающие вашу профессиональную принадлежность?
Посетитель ответил на том же языке без малейшего акцента:
– Вообще-то я химик, но недоучившийся. Почти закончил наш Политехникум, однако семейные обстоятельства… Знаете, как это бывает…
– Позвольте паспорт. И кто вы по национальности? Латыш?
– Да.
Клерк перешел на латышский:
– В городе много химических предприятий, и получить там место относительно легко. Каким именно видом химии вы занимались?
Гулбис так же без запинки ответил на предложенном языке:
– В последнее время я служил на Охтинских казенных пороховых заводах.
– Какими еще наречиями владеете? – опять перешел на русский его собеседник.
– Эстонским хорошо, а польским чуть похуже.
– Четыре с половиной языка… Уже кое-что! Ну а теперь расскажите мне про Охту. Какую должность вы там занимали? Взяли ли оттуда рекомендательные письма?
Гулбис смутился:
– Насчет писем вышла у меня промашка. Нету писем.
– Так запросите. Без них трудно будет отыскать вам хорошее место.
– М-м… Даже не знаю, как сказать…
– Что такое? – удивился конторщик.
– Видите ли, я ушел с Охты не по своей воле. Был рассчитан… Все моя слабость.
– Какая слабость?
– Я люблю помогать людям. От этого происходят иногда недоразумения.
– Поясните, что вы имеете в виду?
– Там, в Петербурге, у меня были приятели, – начал Гулбис, тщательно выбирая слова. – Они люди веселые, любят карты… И охоту еще любят. Вот. А славные такие ребята, только не очень денежные. И попросили меня вынести им с завода пороху. Дорог он в магазинах, сами понимаете. А тут на заводе его тысячи пудов. Ну, взял я немного… для товарищей.
