Ознакомительная версия.
— Какие ещё причины? — раздраженно спросил аббат, захрустев суставами. — Вы, что-то знали, но скрыли от меня! Что это у вас? — он выхватил из рук фаворита бумагу.
— Тут изложена вторая причина, в сокрытии которой вы меня напрасно подозреваете, — ответил брат Арман.
Настоятель несколько раз пробежал глазами корявые строчки.
— Этого ещё только не хватало, — он тяжело опустился на ближайший мешок с зерном. — Значит, викарий оказался прав. Нет, это невозможно. Ну, почему именно сейчас! Столько усилий и затрат может пойти прахом из-за какого-то болвана, которому пришло в голову повеситься.
— Вы мрачно настроены, святой отец, — голос брата Армана был спокоен.
— Да? В таком случае, возможно, вы знаете, как нам выбраться из этой кучи навоза, не замарав себя? — язвительно поинтересовался аббат.
Фаворит поклонился.
— Знаю, Ваше Преосвященство.
Аббат Симон вскочил, испуганно замахав руками.
— Замолчите!
— Не будьте так суеверны, ваше высокопреподобие, м осклабился брат Арман. м Но я и впрямь знаю, что нужно делать.
— Что же?
— Сжечь амбар, — спокойно заявил брат Арман.
— Сжечь амбар? Вы, верно, спятили?!
— Отнюдь, — фаворит зевнул и сел на то место, где прежде сидел аббат, теперь метавшийся по амбару. — Это наиболее разумное решение. Подумайте — амбар сгорит вместе с самоубийцей и тайной смерти пономаря. Сторожам заплатим, и они с удовольствием потеряют память, — брат Арман помолчал и с нажимом добавил, — разумеется, с этого дня их ни в коем случае нельзя отпускать из обители.
— А визитатор?
Брат Арман снисходительно пожал плечами.
— А что визитатор? Не век же ему здесь торчать. Доказать он всё равно ничего не сможет. Но, дабы обезопасить себя, мы нанесём удар первыми: распустим слух о том, что во время его визитации пропали тридцать золотых.
— Тридцать золотых?
— Угу, — многозначительно кивнул фаворит, слезая с мешка. — Те самые тридцать золотых. Ну как?
— Неплохо, — согласился аббат Симон, успокаиваясь. — Кстати, а где деньги, о которых написал этот идиот? — он кивнул в сторону висельника.
Брат Арман обошёл амбар, освещая факелом все углы.
— Здесь только пустой ларец, — он отбросил его ногой. — По-видимому, гадёныш Пьер успел поживиться.
Настоятель, устроившись на прежнем месте, склонил голову набок.
— У вас светлая голова, Арман. Может быть, вы захотите стать настоятелем аббатства Святого Аполлинария?
— Нет уж, увольте, — лениво потянулся фаворит. — Охота прозябать в такой глуши.
— Разве наше аббатство — это глушь?
— Для кого как, но я смотрю дальше. Для начала, неплохо было бы устроиться при дворе епископа Орлеанского.
— Для начала? — хохотнул аббат Симон. — Однако у вас и размах! Ну что ж, это мы, пожалуй, сможем устроить. Ну, а потом?
— Потом, ваше высокопреподобие…
— Не заглядывайте так далеко. Будущность, порой, бывает так обманчива, — раздался голос викария. Его высокая фигура возникла в дверном проёме на фоне посеревшего предрассветного неба.
Аббат вздрогнул. Брат Арман выпустил от неожиданности факел из рук и тихо чертыхнулся.
Викарий вошёл, озираясь по сторонам.
— Жакоб, подними факел, а то, не ровен час, амбар действительно загорится, — он остановился напротив брата Армана. м Должен признать, вам не откажешь в сообразительности. Такая фантазия, такой изворотливый ум, но, к сожалению, на службе у зла. Вы просто мастер плести интриги.
— Чего не скажешь о вас, — дерзко ответил, пришедший в себя, фаворит. — Вы, кажется, считаете себя неуязвимым умником. А что, если мы немного изменим придуманную мной историю, и вы останетесь в случайно загоревшемся амбаре?
— Не думаю, что вам это удастся воплотить в жизнь, — спокойно парировал викарий. — Пока вы здесь совещались, Жакоб успел позвать свидетелей. Заходите, — крикнул он через плечо.
В амбар вошли двое монахов и остановились у дверей.
— Я послал за камерарием и келарем, дабы прояснить некоторые детали, — пояснил викарий. — Вы же, господин аббат, можете идти, оставив письмо покойного. Скоро утро — время капитула. Да, и прихватите с собой брата Армана, он неважно выглядит — вид чужой смерти особенно тягостен для молодых людей.
Настоятель бросил беспокойный взгляд на фаворита.
— Пойдёмте, ваше высокопреподобие. Визитатор прав — нам есть, что обсудить на капитуле, — процедил брат Арман.
Аббат послушно направился к выходу.
Викарий обратился к Жакобу:
— Будь так любезен, сбегай за сторожами, — затем он повернулся к камерарию и келарю. — Итак, вы и сами видите, по какому печальному поводу я велел разбудить вас раньше времени. Вот письмо, написанное братом Гийомом перед смертью. Кстати, кому из вас знаком почерк хранителя амбаров?
— Мне знаком, господин викарий, — тихо ответил камерарий.
— В таком случае, не засвидетельствуете ли вы его подлинность, брат Жильбер?
Камерарий склонился над листом. Келарь напряжённо молчал, стараясь не смотреть в сторону висельника.
— Да, думаю, это писал он. Видите ли, в своё время брат Гийом хотел получить назначение в скрипторий, но из-за неразборчивого почерка и безграмотности, не смог доказать свою пригодность. Конечно, это признание, по-видимому, написано второпях, но я всё равно узнаю его руку.
— Благодарю вас. Если вас не затруднит, брат Жильбер, прочтите нам его.
Камерарий повернул мятый лист к факелу, который Жакоб уходя, воткнул в землю, и стал читать:
— «Я признаюсь в том, что, движимый дьяволом, подстроил смерть пономаря, а потом я украл из ларца тридцать золотых и хотел бежать. Но совесть всё равно не даст мне жить спокойно. Мне нет прощения, и есть только один выход». Это всё, святой отец. Есть ещё, правда, закорючка, вероятно, означающая подпись.
Камерарий отдал письмо. Матье де Нель тщательно осмотрел его со всех сторон.
— Ну, вот и нашлись ваши тридцать золотых, брат Жильбер, и даже ларец.
— Где же они? — камерарий посмотрел по сторонам.
— У Пьера, сторожа.
— Почему у него? Я думал брат Гийом…
— Пьер оставался наедине с покойником и вестиарием, пока Дидье бегал за аббатом, — объяснил викарий. — Думаю, произошло следующее: войдя в амбар, он увидел деньги, а поскольку читать он не умеет, то ему и невдомёк было, что покойник написал о них в своём предсмертном письме. Да, если бы Пьер и знал, то вряд ли устоял бы перед соблазном — его жадность должна быть вам хорошо известна.
— Алчный змей, — прошипел, молчавший до этого келарь.
— Кстати, — повернулся к нему викарий, — как вы считаете, мог ли брат Гийом покончить с собой?
— Почём я могу знать, — огрызнулся келарь.
— Ну как же, он ведь был в вашем непосредственном подчинении, кому, как не вам лучше знать, на что он был способен.
— На безделье он был способен — вот на что. Это я знаю точно, а мог ли он повеситься, не могу знать, — келарь не скрывал своей враждебности.
— Вы, господин викарий, кажется, не верите в самоубийство хранителя амбаров? — вкрадчиво спросил камерарий.
— Меня смущает эта записка, — Матье де Нель повертел в руках мятый листок.
— А что в ней не так?
— Скажите, почему он ничего не объяснил? — спросил викарий. — Я нахожу это странным.
— Но он ведь написал, что подстроил смерть пономаря и украл деньги, — удивился камерарий.
— Вот именно, — подчеркнул Матье де Нель, — вы очень верно заметили, брат Жильбер, — написал. Но не объяснил, что его толкнуло совершить преступление и каким образом он украл деньги? А ещё та старая турская история. Она никак сюда не вписывается.
— Что вы имеете ввиду под турской историей? — спросил камерарий.
— Разве вы о ней ничего не знаете? Это одна из «историек» покойного пономаря. За несколько дней до смерти ризничий слышал как…
— Ах, да-да, конечно, теперь припоминаю, — перебил камерарий, — брат Антуан что-то такое мне рассказывал, но я, признаться, не придал этому значения. А сам я в Туре никогда не бывал.
— А мне вообще не понятно, — сварливо вмешался келарь, — причём здесь Тур и пономарь с его «историйками». Между прочим, господин викарий, хочу вам заметить, что с тех пор как вы приехали в нашу обитель…
Возвращение Жакоба и сторожей помешало келарю закончить. Он что-то недовольно проворчал и отвернулся.
Викарий, обращаясь главным образом к сторожам, развернул предсмертное письмо брата Гийома и прочёл его вслух.
— Итак, Пьер, передай тридцать экю брату Жильберу, который вернёт их в казну аббатства.
Пьер, не ожидавший такого поворота событий, растерялся, переводя взгляд с одного монаха на другого.
— Ах, ты стервец! — Дидье отвесил напарнику увесистый подзатыльник. — Ничего тебе доверить нельзя. Ну-ка, выкладывай деньги!
Ознакомительная версия.
