Ознакомительная версия.
Монах опустился на жёсткую постель, обхватил голову руками и застонал от бессильной злобы. Ненависть, которая, казалось, давно растворилась в водовороте монастырской жизни, воскресла и охватила всё его существо, как и в тот далёкий день, когда он узнал о своём позоре. Бесчестие и разрушенные планы нельзя оставлять безнаказанными. И он не оставил. Он отомстил, очень умно отомстил.
Прежде всего, он объявил, что Элоиз станет его женой, невзирая ни на что. Правда, с одним условием: в течение месяца она обязана посещать все церковные службы.
Новость быстро облетела Тур. Одни называли его глупцом, другие великодушным, но он не был ни тем, ни другим. Пока горожане судачили за его спиной, он за хорошие деньги нанял опытного человека, из тех, что коротают время в тавернах, ожидая подобных заказов.
Спустя пару дней после вечерней службы Элоиз вышла на церковную паперть. Нищие кинулись к ней, протягивая грязные заскорузлые руки. Она, как всегда, бросила им несколько монет, но неожиданно поднялся крик — нищие, не поделив гроши, учинили драку. Блеснул нож, и как уверяли потом свидетели, не понятно каким образом, Элоиз оказалась в центре потасовки, и смертельный удар достался именно ей.
Горе по поводу кончины невесты он разыграл столь искусно, что последующее решение — удалиться в аббатство — никого не удивило. А что ему оставалось делать? Стать купеческим прево Тура, где его имя навсегда покрыто несмываемым позором? Нет, подобная будущность его не привлекала. Поэтому, здраво рассудив, что славу можно обрести не только в мире, он поступил новицием в аббатство, где монахом был дядя Рауль, намереваясь с его помощью быстрее сделать карьеру. Пустые надежды — дядя был начисто лишён честолюбия, он довольствовался местом келаря и о большем не мечтал, да и влиянием не обладал. А ещё не хотел, чтобы его заподозрили в покровительстве, оттого и просил сохранить их родство в тайне — безмозглый святоша.
Первое время он вёл себя осторожно, не выпуская из виду цель — в один, не столь отдалённый день, он должен возглавит это аббатство. Но каким образом воплотить свой план в жизнь? Случай в лице брата Жана пришёл ему на помощь. Брат Жан — свинья и пустозвон, не обделённый однако хитрым умом, сумел попасть в милость к ничтожному аббату Симону.
Решив воспользоваться этим обстоятельством, он сблизился с братом Жаном и постепенно внушил ему идею сбыта монастырского вина на выгодных условиях. Дядя Рауль очень неодобрительно относился к их дружбе. Почему — он не понимал, а дядя не объяснял, за что впоследствии поплатился — и поделом ему.
Все были довольны. Аббат набивал сундук, лелея глупые мечты, брат Жан кроме колокольни, получил возможность есть и пить вволю, уезжая сбывать вино.
Ему было известно всё об их тёмные делишках, но время открыть на них глаза епископу ещё не пришло.
Брат Тома сидел на куче соломенных тюфяков и штопал старую саржевую простынь.
До чего же унизительно быть вестиарием! Что такое вестиарий? Мелкая сошка, которой все помыкают кому не лень, а перво-наперво камерарий. Сегодня, к примеру, отчитал за опоздание, загрузил работой, которую вовек не переделать, и был таков.
Брат Тома раздосадовано вонзил иглу в ткань и взвыл от боли. На подушечке пальца выступила капелька алой крови. Он вытер её о рясу и отбросил работу — пусть камерарий сам штопает это старьё!
Вот ведь повезло негоднику! Пришёл брат Жильбер в аббатство позже, а уже в камерарии выслужился. Должность камерария престижна, опять же доступ к монастырским деньгам прямой имеется. Впрочем, такой как брат Жильбер, вряд ли этим пользуется — «святоши», подобные ему, слишком пекутся о своём благочестии, надеясь пролезть в аббаты. А где оно, это самое благочестие? Не такой уж глупый брат Тома, чтобы поверить в его существование.
Да и как поверить, если сам владыка Папа не гнушается мздоимством? Причём дело в Вечном Городе по слухам дошло до того, что римляне, не таясь, распевают, порочащие папскую курию куплеты. И правильно, между прочим, делают! А то что же получается, как денежки прикарманивать, так их преосвященству можно, а простому, сирому и убогому монаху — нет? Не справедливо это!
Вестиарий снова принялся за простынь, штопая её вкривь и вкось.
Этим утром, проходя мимо пекарни, он стал свидетелем перебранки келаря с арендатором. Келарь и так и эдак доказывал мужлану, что за ним ещё должок по муке с прошлого года остался, а Жак — дурак упирался. Дурак, потому как должен знать, что с келарем спорить проку никакого — всё равно он своё получит, а спорщику дороже выйдет. Поэтому лучше его не злить, а сразу дело уладить миром, так сказать, к обоюдному удовлетворению. Глядишь, он и скостит немного. Ну, а к упрямцам келарь не благоволит, нет, и взыскивает с них с лихвой.
Брат Тома мечтательно вздохнул.
Хорошо бы, когда-нибудь, стать келарем. Вот, где доходное место! А как же иначе, если келарь ведает продовольствием всего аббатства, взимает дорожную пошлину, следит за амбарами и мельницей, покупает и продаёт монастырские земли, да мало ли чего ещё проходит через его руки. И всё это не очень контролируется аббатом Симоном.
Хотя до брата Тома недавно дошёл слух, что келарь делит какие-то неучтённые доходы с отцом-настоятелем. Если это правда, тогда покровительство аббата келарю становилось вполне понятным.
Да и сам отец-настоятель уж больно часто в последнее время отлучается из обители. А спрашивается, куда и по какой надобности? Тоже подозрительно. Не иначе как нашёл прибыльное дельце, а паству оставил на попечение этого зануды приора. Не приведи Господи, такой станет аббатом — всех заставит соблюдать устав, на котором сам буквально помешался. Уж лучше пусть настоятелем остаётся Симон — этому за разъездами недосуг следить за своими монахами.
И пусть камерарий жалуется на брата Тома, как давеча грозился, он нисколько не боится, потому что знает — стоит визитатору покинуть стены обители, как аббат укатит за ним следом. И надо же было викарию заболеть, а то бы уж давно уехал.
Вот, этот тоже хорошо устроился при дяде епископе, который совсем недавно поручил ему визитации. Ездит теперь этот длинноносый викарий по аббатствам, жиреет на чужих харчах, а вместо благодарности всякие оплошности у братии подмечает и епископу потом докладывает.
Взять хотя бы смерть пономаря. Тот, конечно, был порядочным негодяем. А как же иначе? Разве честный и работящий монах может быть в таком фаворе у аббата, в каком был брат Жан? Нет, не может.
К примеру, брата Тома отец-настоятель, можно сказать, вовсе не замечает. Разве не оскорбительно подобное пренебрежение? А чем, спрашивается, покойный пономарь был лучше его, вестиария? Брат Тома, по крайней мере, по ночам мясо не уплетал.
Кстати, им с братом Гийомом всё-таки удалось выследить чревоугодника. Жаль только не успели воспользоваться плодами нескольких бессонных ночей — обжора свернул себе шею, а этот проныра викарий обыскал его келью и унюхал своим длинным носом кусок свежайшего мяса, да ещё придумал, что этого болвана кто-то нарочно столкнул с колокольни. Теперь рыскает по аббатству, всё выспрашивает и выведывает.
Но ничего, главное-то им с братом Гийомом стало известно — надо договориться со сторожем Пьером, а тот уж знает, как всё устроить. Вот только придётся подождать пока всё успокоится и визитатор наконец-то уедет.
Правда, брат Гийом после смерти пономаря, кажется, начал скрытничать. С чего бы это? Может, прав визитатор и это брат Гийом столкнул пономаря? Тьфу, какая глупость в голову лезет! Зачем бы это ему понадобилось?
Хотя нужно признать, брат Гийом намедни повёл себя очень странно. Перед шестым часом вестиарий, проходя мимо амбара (камерарий послал его отыскать ризничего), решил перекинуться парой слов с другом.
— Брат Гийом, — тихо позвал вестиарий, отворив дверь амбара.
Брат Гийом, сопя, вылез из-за мешков, сложенных в дальнем углу. Ряса его была перепачкана пылью и соломой. Он неестественно громко засмеялся.
— Ох, и напугали вы меня, брат Тома.
Преувеличенная радость хранителя амбаров была настораживающей. Сомнения, закравшись в душу, не давали покоя вестиарию. А так ли бескорыстен брат Гийом? Может быть, он всего лишь водит брата Тома за нос, а сам за его спиной успел сговориться с Пьером, и теперь объедается по ночам в своей келье?
Нет, в келье невозможно. После того, как проклятый визитатор вспорол тюфяк пономаря и обнаружил там мясо, аббат не погнушался и лично перетряс все кельи. Теперь там не спрячешь даже заплесневелый сухарь.
Тогда остаётся одно надёжное место — амбар, где брат Гийом проводит всё время, свободное от богослужений и сна. Возможно, в том дальнем углу за мешками, он и хранит свои припасы. Но не мешало бы подкрепить свои подозрения материальными доказательствами коварства брата Гийома. Однако, как это сделать?
Ознакомительная версия.
