Ученики, опасно балансируя на табуретках, пытались повесить картину размером метр на два. В какой-то момент они едва не уронили ее, и Ломье завопил, воздевая руки к небу:
— За что Господь послал мне этих тупиц?! Неумехи! Вы сорвете МОЮ выставку!
Он пнул ногой стул, напоролся на гвоздь, взревел и задергался, как одержимый, изрыгая затейливые ругательства. Подмастерья ретировались за пианино.
— Со вчерашнего дня нервы у него ни к черту, — вполголоса сказала Нинон. — Пойдем, выпьем анисовки, Таша, это тебя взбодрит. Я ненадолго похищу ее у вас, мсье Легри?
Не дожидаясь ответа, она увлекла за собой подругу.
— Видеть его больше не могу! Знаешь, что он осмелился мне предложить, когда я уходила от него в полночь? «Птичка моя, учитывая, сколько времени мы проводим вместе, советую тебе переодеться сквознячком, будешь иметь шумный успех на карнавале». Все, кончено! Я сыта по горло. Если пожелаешь, могу сегодня же стать твоей личной натурщицей.
У Таша перехватило дыхание, и она не сразу ответила:
— Я еще не готова. Виктор предложил приютить мои картины, у меня стало слишком влажно. Поможешь нам переехать?
— С радостью, это избавит меня от общения с этим некоронованным королем, — согласилась Нинон, кивая на Мориса Ломье.
Тот уже немного успокоился.
— Только не спрашивайте, больно ли мне! — рявкнул он, отвечая на встревоженные взгляды своих горе-помощников. — Вы повесите наконец эту чертову картину? — Тут он заметил Виктора. — А, мсье Легри, вы тоже здесь?
Виктор кивнул. Он смотрел на одно из полотен Таша, где был изображен Париж на рассвете — янтарно-золотое, в туманной дымке, солнце над серыми крышами с печными трубами, выплывающими из ночи, как рангоуты кораблей.
— Я назвал бы ее «Что видит без очков слепой крот», — язвительно заметил Ломье.
— А мне кажется, Таша удалось изумительно поэтично передать цвета нашего неба, — ответил Виктор, стараясь подавить раздражение.
— Лучше бы оттачивала рисунок, вместо того чтобы отражать свое подсознание.
— Разве Поль Гоген, чьим горячим последователем вы являетесь, не утверждает, что писать надо по памяти, а не с натуры?
— Я разрабатываю собственную теорию, согласно которой память следует за натурой. Но главное — линия, линия и еще раз линия! В этом смысле ничто не заменит работу в мастерской.
— Тогда порадуйтесь за Таша — у нее скоро будет собственная мастерская.
Морис Ломье хмыкнул.
— Значит, она все-таки пошла на содержание! — Во взгляде, которым он смерил Виктора, был вызов. — Согласилась, как и все они. Приобщите ее к своему увлечению?
— Если она захочет. Знаете, что сказал о фотографии Энгр? «Она восхитительна, но говорить об этом вслух не следует».
Первым в поле зрения Кэндзи попал сдвинутый на затылок капор, украшенный фиалками и вишнями и увенчанный вуалеткой. Потом он охватил взглядом роскошную брюнетку в красном платье и черной накидке, окутанную ароматом пряных духов.
— Вы — Кэндзи Мори? — решительным тоном спросила она.
Он вежливо поклонился.
— Очень рада. Меня зовут Нинон де Морэ. Таша не упоминала мое имя?
Кэндзи молча покачал головой.
— Нет? Как жаль… Она хвалила ваши знания и утонченный вкус. Таша вами восхищается.
Это заявление ошеломило Кэндзи.
— Я не знал, — только и смог прошептать он.
— Вы родились в Японии, путешествовали на Востоке. Вы именно тот, кто мне нужен.
— Я… Не хотите присесть?
— Нет. Стоя мы становимся ближе. Я люблю ощущать дыхание пространства между собой и собеседником, — промолвила Нинон, поднимая вуаль.
Она не двинулась с места, но Кэндзи не покидало ощущение, что они оказались почти вплотную друг к другу, и он молился, чтобы в лавку не зашел какой-нибудь покупатель.
— Я в отчаянии, мсье Мори. Раз Таша ничего вам обо мне не рассказала, позвольте пояснить: моя внешность обманчива, на самом деле я не богата и сама зарабатываю на хлеб — пишу для художественного журнала. Мне поручили статью о японских эстампах. В вашей коллекции они есть?
— Конечно! — с энтузиазмом воскликнул Кэндзи. — Хокусай, Утамара, Кийонага — конец XVIII — начало XIX века.
— Вы мой спаситель! Я уже и не надеялась найти эротические эстампы!
Кэндзи переменился в лице.
— Я сказала глупость? Разве не все эстампы посвящены плотской любви?
— Как вам сказать… Нет. Художники, которых я вам назвал, разрабатывали множество разных сюжетов, но…
— Значит, у вас нет вещей этого жанра? Какая незадача, вы были моей последней надеждой, теперь все пропало!
— Вообще-то, я мог бы показать вам несколько образчиков, вот только…
— Да?
— Боюсь оскорбить вашу стыдливость. Живописные изображения полового акта оскорбляют чувства европейцев. Их считают неприличными, тогда как на Востоке эротизм воспринимают как искусство и…
— Я разделяю вашу точку зрения, мсье Мори. Ведь я не только журналистка, но и модель, причем часто позирую обнаженной.
Не будь ее тон таким спокойным и обыденным, Кэндзи мог бы подумать, что она хочет его смутить.
— Итак, вы согласны? Я обещала Таша и мсье Легри, что помогу им сегодня вечером переехать. Думаю, мы увидимся, вы ведь тоже придете?
— Приду? Я? Но куда? — растерянно пробормотал он.
— К Таша, забрать ее картины и перенести сюда. А потом вы уделите мне немного времени и покажете свои сокровища. Прошу вас, мсье Мори, скажите «да»!
— Идет. Скажем… сегодня вечером, в половине восьмого, после… переезда. Я живу на втором этаже.
— Замечательно! Вы просто прелесть, мсье Мори! Побегу переоденусь в альпинистский костюм — в мансарду Таша не так-то просто вскарабкаться!
Она послала ему воздушный поцелуй, и сердце Кэндзи затрепыхалось, как выскочившая из аквариума золотая рыбка.
Виктор свернул с улицы Жакоб на улицу Сен-Пер. Мадам Пиньо, которая пребывала в вынужденном простое из-за карнавала, не сразу, но все же согласилась одолжить ему свою тележку. Он был у дома № 18, когда из книжного магазина вышла женщина в большой шляпе с вуалеткой, украшенной цветами, дружески помахала Кэндзи и направилась в сторону набережной. Виктор поставил тележку во дворе, открыл дверь, и в нос ему ударил пряный аромат духов.
— Вы провели дезинфекцию? — спросил он стоявшего за прилавком Кэндзи и чихнул.
— Вам не нравится запах?
— Та, что пользуется этими духами, явно хотела сохранить инкогнито, — буркнул Виктор, прижимая к носу платок. Он нагулял аппетит и надеялся, что Жермена уже что-нибудь приготовила. — Вы обедали?
— Нет… еще нет… — рассеянно ответил Кэндзи.
«Та надушенная покупательница явно произвела на него впечатление», — подумал Виктор, принимаясь за утку с апельсинами.
Кэндзи присоединился к нему за столом.
— У вас есть планы на вторую половину дня? Герцог де Фриуль показывает свою коллекцию инкунабул, — небрежно бросил он, беря крылышко.
— Я предложил Таша перенести картины сюда, в ее комнате слишком сыро.
— Пожалуй, я вам помогу.
— Вы?! — Виктор застыл, не донеся салфетку до рта.
— Да, я. Не зачисляйте меня в инвалидную команду!
Они совершенно выбились из сил, пока добирались до улицы Сен-Пер. День был чудесный, идеальная погода для карнавала, но не для того, чтобы тащить тяжеленные картины через квартал, запруженный толпами участников карнавала.
— Ну разве они не прелесть? — воскликнула Нинон, указывая Таша на Виктора и Кэндзи. — Будь у меня твой талант, я написала бы с них картину и назвала ее «Реванш».
— Ты слишком сурова, они славно потрудились. Я зауважала Кэндзи.
Девушки шли за тележкой. В длинных ярких блузах, с распущенными волосами, они были похожи на цыганок.
— Не заблуждайся, Кэндзи оказался тут ради меня. Он думает, я репортерша, воспылавшая страстью к искусству Востока.
Таша подавилась смехом.
— Тс-с! Не выдавай меня, — шепнула Нинон, проходя в ворота дома № 18.
Мадам Баллю стояла посреди двора, уперев руки в бока, и с неудовольствием взирала на процессию.
— И что вы намерены делать со всем этим барахлом, хотела бы я знать? Надеюсь, не поволочете по лестнице? Я только что натерла ее воском!
Мужчины, не удостоив ее ответом, подхватили по несколько картин и цепочкой поплелись через двор к дому. Нинон потянула на себя ручку парадного, не удержала тяжелую дверь и прищемила палец. Кэндзи и Виктор кинулись на помощь.
— Вам больно?
Нинон безмятежно улыбалась и, казалось, вовсе не чувствовала боли.
— Ничего страшного, перчатка смягчила удар. Будет синяк, но это не беда.
— Нужно сразу же подставить пальцы под холодную воду. Идемте со мной, — приказал Кэндзи.
Он отвел ее в туалетную комнату.
— Покажите руку.
