Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2

Ознакомительная версия.

Жестами показал: все трое там, и с ними Горбун. Бдительно смотрят во все стороны, врасплох их не возьмёшь.

Эраст Петрович оставил камердинера приглядывать за единственной дорожкой, что вела к храму. Сам же отправился за деревню, встречать японскую полицию.

Ещё три часа спустя вдали на дороге появилось тёмное пятно. Фандорин приложил к глазам бинокль и ахнул. Со стороны Йокогамы походным маршем приближалась целая войсковая колонна. В облаке пыли посверкивали штыки, сбоку покачивались в сёдлах офицеры.

Титулярный советник бросился навстречу войску бегом, ещё издали маша руками, чтобы остановились. Не дай Бог, с холма заметят эту ощетиненную многоножку!

Впереди ехал верхом сам вице-интендант полиции господин Кинсукэ Суга. Завидев фандоринскую жестикуляцию, поднял руку, и колонна остановилась.

Японские солдаты Эрасту Петровичу не понравились: малорослые, тщедушные, безусые, мундиры висят мешком, выправки никакой. Он вспомнил, как Всеволод Витальевич рассказывал, что воинская повинность в стране введена совсем недавно и крестьяне служить в армии не хотят. А как иначе? Триста лет простолюдинам запрещалось брать в руки оружие, за это самураи рубили голову с плеч. Вот и получилась нация, состоящая из огромного стада овец-крестьян и своры овчарок-самураев.

– Ваше превосходительство, вы бы ещё артиллерию п-пригнали! – сердито подлетел к большому начальнику Фандорин.

Тот довольно усмехнулся, подкрутил ус:

– Понадобится – пригоним. Браво, мистер Фандорин! Как только вам удалось выследить этих волков? Вы настоящий герой!

– Я просил инспектора о десятке т-толковых агентов. Зачем же вы привели целый полк солдат?

– Это батальон. – Суга перекинул ногу через седло, спрыгнул. Ординарец немедленно принял поводья. – Как только я получил телеграмму от Асагавы, сразу же телеграфировал в казармы 12-го пехотного батальона, он расквартирован в миле отсюда. Отличное изобретение – телеграф. А сам поспешил на железную дорогу. Тоже очень хорошее изобретение!

Вице-интендант излучал энергию и азарт. Он отдал какую-то команду по-японски, и вдоль строя пронеслось: «Тютайтё, тютайтё, тютайтё!»[16]. Придерживая у бока сабли, к голове колонны побежали три офицера.

– Армейские понадобятся нам для внешнего оцепления, – объяснил Суга. – Ни один из злодеев не должен ускользнуть. Вы, Фандорин, зря беспокоились, я не собирался подводить солдат ближе. Сейчас ротные командиры выстроят людей цепью и расположат по большому квадрату. С холма этого видно не будет.

Недотепистые на вид солдаты двигались на удивление дружно и проворно. «Конечно, не орлы, но в муштровке недурны», скорректировал первое впечатление Фандорин.

Батальон в какую-нибудь минуту перестроился в три длиннющие шеренги. Одна из них осталась на месте, две другие, сделав полуоборот в затылок, засеменили вправо и влево.

Только теперь стало видно, что в хвосте пехотной колонны кучкой стоят полицейские – десятка полтора, в том числе и Асагава, однако йокогамский инспектор среди них держался скромно, совсем не по-начальственному. По большей части это были немолодые, сурового вида служаки, из той породы, которую у нас называют «тёртыми калачами». Здесь же оказался и Сирота – судя по зеленоватому цвету лица он едва держался на ногах. Ещё бы: ночь без сна, нервы, да ещё бесконечная беготня отсюда в Йокогаму и обратно.

– Лучшие мастера нашей полиции, – гордо показал Суга. – Скоро вы увидите их в деле.

Он обернулся к одному из помощников, заговорил по-японски.

Письмоводитель встрепенулся, вспомнив о служебных обязанностях, и подошёл к титулярному советнику. Стал вполголоса переводить:

– Адьютант докладывает, что со старостой деревни уже поговорили. Крестьяне будут работать, как обычно, ничем не выдавая нашего присутствия. Сейчас будет проведено совещание. Есть очень удобное место.

«Очень удобное место» оказалось общинной конюшней, насквозь пропахшей навозом и лошадиным потом. Зато через щелястую стену открывался отличный вид на поле и холм.

Вице-интендант сел на складной табурет, прочие полицейские встали полукругом, и оперативный штаб приступил к разработке операции. Говорил в основном Суга. Уверенный, быстрый, улыбчивый, он явно был в своей стихии.

– … Его превосходительство возражает господину комиссару, что ждать ночи незачем, – бубнил Фандорину на ухо верный переводчик. – Погода ожидается ясная, луна почти полная, и поля будут, как зеркало – каждую тень видно издалека. Днём лучше. Можно подобраться к холму под видом крестьян, занимающихся прополкой.

Полицейские чины одобрительно загудели, соглашаясь. Суга снова заговорил:

– Его превосходительство говорит, что ударных групп будет две, в каждой всего по два человека. Больше нельзя – подозрительно. Остальные участники операции должны держаться от холма на расстоянии и ждать сигнала. После сигнала бежать прямо по воде, уже не соблюдая маскировки. Тут главное – скорость.

Теперь зашумели все разом, причём очень горячо, а инспектор Асагава, до сей минуты не раскрывавший рта, вышел вперёд и принялся кланяться, будто заводной, и всё повторял: «Какка, таномимас нодэ! Какка, таномимас нодэ!»

– Все хотят попасть в ударную группу, – сообщил Сирота. – Господин Асагава просит позволения искупить свою вину, говорит, что иначе ему будет очень трудно жить на свете.

Вице-интендант поднял руку, и сразу наступила тишина.

– Я хочу спросить мнение господина русского вице-консула, – обратился Суга по-английски к Фандорину. – Что вы думаете о моем плане? Это ведь наша с вами общая операция. Операция двух «вице».

Он улыбнулся. Все теперь смотрели на Фандорина.

– Честно говоря, я удивлён, – медленно произнёс титулярный советник. – Ударные г-группы, оцепление из пехотинцев – всё это замечательно. Но где же меры для того, чтобы взять заговорщиков живьём? Ведь нам важны не столько они сами, сколько их связи.

Сирота перевёл сказанное – очевидно, не все полицейские знали английский.

Японцы как-то странно переглянулись, один седоусый даже крякнул, будто гайдзин сморозил глупость.

– Мы, конечно, попытаемся взять преступников, – вздохнул вице-интендант, – но вряд ли получится. Людей этого сорта почти никогда не удаётся захватить живьём.

Реплика Фандорину не понравилась, в нем с новой силой шевельнулись подозрения.

– Тогда вот что, – заявил он. – Я должен быть в одной из ударных групп. В этом случае даю гарантию, что по крайней мере одного з-заговорщика вы получите не мёртвым, а живым.

– Могу я спросить, каким образом вы это сделаете?

Чиновник уклончиво ответил:

– Когда я был в плену у турок, меня там научили одной штуке, но лучше заранее не рассказывать, сами увидите.

Его слова произвели на японцев странное действие. Полицейские зашушукались, а Суга недоверчиво переспросил:

– Вы были в плену?

– Ну да. Во время недавней балканской кампании.

Давешний седоусый посмотрел на Эраста Петровича с явным презрением. Взгляды остальных тоже никак нельзя было назвать лестными.

Вице-интендант подошёл, великодушно похлопал Фандорина по плечу:

– Ничего, на войне всякое бывает. Во время экспедиции на Формозу гвардейский поручик Татибана, храбрейший офицер, тоже попал в плен. Он был тяжело ранен, без сознания, китайцы взяли его прямо в госпитальной повозке. Конечно, потом, придя в себя, он удавился на бинте. Но не всегда под рукой есть бинт.

Потом он повторил то же самое остальным (Эраст Петрович разобрал имя «Татибана»), а Сирота тихонько объяснил:

– В Японии считается, что самурай не может попадать в плен. Дикость, конечно. Предрассудок, – поспешно добавил письмоводитель.

Титулярный советник разозлился. Повысив голос, упрямо повторил:

– Я должен быть в ударной группе. Настаиваю на этом. П-позволю себе напомнить, что без меня и моих помощников никакой операции вообще бы не было.

Между японцами возникла дискуссия, предметом которой явно был Фандорин, но переводчик изложил суть спора коротко и немного сконфуженно:

– Это… Ну в общем… Господа полицейские обсуждают ваш цвет кожи, рост, величину носа…

– Могу я попросить вас раздеться до пояса, – вдруг обратился к титулярному советнику Суга.

И, подав пример, первым снял китель с рубашкой. Тело у вице-интенданта было плотно сбитое, крепкое, а живот хоть и большой, но совсем не дряблый. Внимание Эраста Петровича, впрочем, привлекли не столько особенности генеральской анатомии, сколько старинный золотой крестик, свисавший на выпуклую безволосую грудь. Поймав взгляд Фандорина, Суга пояснил:

– Триста лет назад наш род был христианским. Потом, когда европейских миссионеров изгнали из страны, а их веру запретили, мои предки отреклись от чужеземной религии, но крестик сохранили как реликвию. Его носила моя прапрапрабабка, донна Мария Суга, которая предпочла отречению смерть. В память о ней я тоже принял христианство – теперь это никому не возбраняется. Разделись? А теперь посмотрите на меня и на себя.

Ознакомительная версия.