— Ужасно все, что здесь у вас происходит.
— Да что у нас такого происходит-то?
Аой навострила ушки: вот сейчас господин воин, верно, о разбойниках речь поведет, о том, как они убить его пытались. Она про засаду неудавшуюся уж все знала — вольные молодцы от подружки не особо таились. Но про бандитов Кадзэ даже не упомянул. Наклонился к ней поближе и прошептал, хрипло и страшно:
— Призраки!
Аой, выуживавшая из чайника с горячей водой вторую фляжку, от неожиданности даже из рук ее выпустила. Переспросила изумленно:
— Призраки?
— Да. — Кадзэ покачал сокрушенно годовой. — Призраки. Куда бы ни шел я, где бы ни странствовал, они — тут как тут, и их много. В вашей же провинции, вижу я, дела и вовсе обстоят хуже некуда.
— О чем вы толкуете, благородный господин самурай, никак не пойму!
— Направляясь в здешние места, я остановился ненадолго в деревне, откуда каппа недавно похитил ребенка. Знаешь, кто таков каппа[22], сестрица?
Глаза Аой испуганно расширились. Она замотала головкой — нет, мол, не знаю.
— Каппа — страшное, отвратительное чудовище, тощее и бледное. А морда у него — получеловеческая, полурыбья. Живут каппы либо под водой, либо близ воды, а чаще всего — в омутах тихих, озерах глубоких да под мостами, через реки перекинутыми. А на голове у каждого каппы, прямо на темени, — чашечка. И сделана чашечка эта не из глины, а из плоти.
Кадзэ легонько постучал себя по темени, чтоб Аой поняла, где именно у чудовища на голове чашечка растет.
— Каннон Милосердная! — ахнула Аой. — Чашечка-то зачем?!
— Как зачем? Для воды, конечно. Пока каппа находится близко от воды, человеку одолеть его никак невозможно. Вот он и носит всегда воду при себе. Оттого-то единственный способ справиться с каппой — это с ног его сбить. Вода прольется, и тогда каппу убить можно.
— И вы, господин, сами, своими глазами этакое чудище видели?!
— А то как же. Одного каппу я даже самолично зарубил. Но тот, в деревне по пути к вам, — нет, для меня он оказался слишком силен. Пришлось от него отступиться. Горько мне стало. Понимал же: он снова и снова детишек похищать будет.
— А зачем эти каппы детишек крадут? Что потом с ними делают?
— Никто толком не знает. Детей, которых каппы похитили, вскорости в реке находят, мертвыми. Утонувшими вроде. А вот что каппы перед смертью с ними делают — это в точности никому не известно. — Кадзэ окинул хижину быстрым взглядом, словно бы желая убедиться, что никто его не подслушивает. — Я, однако ж, думаю, что каппы, перед тем как детей утопить, их насилуют. Иначе откуда бы новым каппам взяться?
Аой всхлипнула от ужаса. Зажала ладошкой рот.
— Да добро бы это было все! Но ведь я тебе, сестрица, и половины еще не рассказал. В здешних местах, под носом у вас, и вовсе такое творится…
— А у нас-то что?
— Тебе что, и о демоне вашем слышать не доводилось?
— Вы, господин, про того демона, что будто бы через деревню Хигаши проскакал? Не верю я в это. Байки!
— Нет, милая. Не байки. Истинная правда. Говорил я недавно с человеком, собственными глазами демона того видевшим. Мерзок и страшен он был — жестокий взгляд, перекошенный рот, кожа алая, точно кровь, и длинные белые волосы, на ветру развевавшиеся. А на лбу — рога, примерно такие. — Кадзэ прижал к голове кулаки и выставил вперед мизинцы, довольно выразительно изобразив небольшие рожки. — Ужасно! Верно люди говорят: демона повстречать — к великой беде. Скакал он на огромном черном жеребце, и, говорили мне, вся деревня видела: у жеребца этого черного из-под копыт молнии голубые вылетали. А выехал тот демон на охоту за грешными душами. Через седло его душа одного бедного грешника уже перекинута была — верно, в ад ее, несчастную, демон вез.
— Да вы точно ли не шутки со мной шутить изволите?
Кадзэ промолчал, лишь покачал вновь мрачно головой и вздохнул тяжело:
— В страшные времена живем мы. Карают нас небеса за непокорство! При великом Хидэёси мир в стране царил и покой. А пришли к власти люди клана Токугава — и с чего править начали? С бойни кровавой! Тридцать тысяч людей погибли, слышишь, женщина? Тридцать тысяч, а то и боле! И это — в одной лишь битве при Секигахаре. Подумай сама, сколько еще было битв, поменьше, и сколько еще будет? Сколько людей еще погибло и скольким погибнуть суждено? Воины Токугава на всех, кто дерзнул им противостоять, как на диких зверей, охотятся. Кого отыщут — убивают. В реках вода скоро от крови покраснеет! Души невинно убиенных денно и нощно взывают к отмщению! По землям нашим призраки бродят, и не найти им покоя, ибо некому за них мстить. И ты, сестрица, еще дивишься, мол, в последнее время что-то много демонов развелось?
— А кто страшнее, господин, — демон или каппа?
— Ясное дело — демон! Каппу убить можно. Да и остеречься от него не так уж и сложно — держи детишек подальше от рек да озер, и никакой беды с ними не случится. А демоны носятся, где пожелают, и никакому человеку с ними не справиться. Захочет демон заполучить человека — заполучит. Тот в доме запрется — демон дверь выбьет. А знаешь ли, что хуже всего? Коли повадятся демоны где-то души грешные собирать, за ними в те края злосчастные и другая нечисть последует. Призраки, чудовища, другие-прочие… Не удивлюсь, если по вашим местам скоро драконы летать станут. Совсем не удивлюсь. Так и пойдет — все хуже и хуже, — пока, значит, души неупокоенные жертвоприношением человеческим не утихомирить.
— И вы столько ужасов навидались?!
На мгновение Кадзэ, с упоением вравший, что на ум придет, приуныл — вспомнилась, совсем не к месту, вполне реальная недавняя встреча с призраком погибшей госпожи.
— Да, — ответил он тихо.
Дурой Аой и злейший враг не назвал бы. Она уже давным-давно поняла: мужчины, почитай, всегда врут и верить историям их и клятвам не стоит. Но то, как просто и обреченно рассказывал заезжий самурай о своих встречах с порождениями Тьмы, заставляло невольно поежиться. Она посмотрела на Кадзэ — губы сжаты, зубы стиснуты. Темные глаза — непроглядные, словно омуты: так и кажется, что видели глаза эти наяву многое, что обычному человеку под силу увидеть лишь в мире ином, меж одним и другим перерождением. Аой неловко замялась, прикидывая — каких слов гость от нее теперь ждет? Наконец решилась все же переспросить чуть слышно:
— Да истинно ли так, господин?
Кадзэ точно ото сна пробудился — встряхнул головой, глаза, обращенные к испуганной девице, ожили. Так. Аой сейчас от ужаса зарыдает. Он, собственно, только того и добивался — неприятно, конечно, мучить бедную женщину, а придется!
— Да, истинно так, — бросил он коротко.
— Что ж нам теперь делать? — пролепетала Аой. Глаза ее наполнились слезами.
Кадзэ пожал устало плечами и залпом допил оставшееся в чашечке саке.
— Понятия не имею, сестрица. Просто рассказываю, что видел, что слышал, что испытал. А вообще-то сплетни ходят, что в соседней провинции следы драконьи не раз уже видели. Не знаю, не знаю. Горный дракон — не морской, не речной, с ним по-доброму не договориться. Коли уж такая тварь где поселится, спасения от нее не жди. Или беги, куда глаза глядят, или сожрет. А с женщинами красивыми драконы знаешь, как обходятся?
При этих словах Аой, ранее сидевшая скромницей, поджав под себя ноги, повалилась со страху на бок. Приподнялась на локте, да так и осталась полулежать, изнывая от тревоги и страха.
— Так что ж нам делать?! — спросила она снова.
— Сказал же — не знаю, не ведаю. Кто знает, что делать и чего не делать в нынешние печальные времена? Правил тайке Хидэёси — жили мы по-человечески, в мире и покое… ну, более-менее. А ныне люди клана Токугава весь порядок в стране порушили, небо и землю местами поменяли. Всюду лезут, везде нос суют, во все вмешиваются. Присвоили себе право судьбы людские вершить, а с чего? Вон на каждом углу болтают — мол, Иэясу со дня на день сёгуном себя провозгласит.
Кадзэ помолчал, махнул безнадежно рукой.
— Да ты, верно, и не понимаешь, о чем я толкую, — добавил он устало, но добродушно.
Аой замотала головкой. Она и правда не поняла ни слова. Деревенской веселой девице правители Японии казались далекими и недоступными, точно боги. Могущественные, таинственные, на людей непохожие… Вот призраки и демоны — дело другое: хоть и опасные, но близкие и вполне реальные. Призрак в селение, в горах затерянное, хоть сейчас нагрянуть может, а вот правитель — навряд ли!
Продолжать самурай не стал — к чему? Молча протянул Аой опустевшую чашечку. Задумавшаяся женщина заметила его жест не сразу. После подхватилась, вытащила из воды очередную флягу, налила торопливо гостю. А руки у нее при этом так тряслись, что фляга в них буквально прыгала, громко ударяясь о край чашечки…
Недолго юный цветок
Под солнцем нежиться будет.
Зима холодна!
Странный гость перепугал Аой вусмерть. Из дома выйти — и то страшно было. А уж на то, чтоб через лес в лагерь к бандитам отправиться, и вовсе несколько дней храбрости набиралась. Сначала она вообще клятву себе дала — никогда больше и ногой не ступать в заросли либо холмы. Но потом призадумалась. Самурай говорил — коли демоны по чью-то душу придут, так от них за дверью не укроешься: выломают, и все тут. И какая, спрашивается, разница — будет она дома сидеть или пойдет к вольным молодцам на промысел? Чем она рискует? И потом, у разбойников золота и серебра — навалом, а Аой уж так боги создали — когда речь шла о возможности подзаработать, плевать она хотела и на призраков, и на демонов, и даже на развратных драконов!
