Хачиро бы вниз побежать — а он точно окаменел. Шевельнуться не мог, крикнуть был не в силах — только смотрел. Напавшие на деревню воины размахивали флажками и знаменами со странным рисунком — бриллиантом, окруженным шестью склоненными стеблями бамбуковыми. Никогда раньше не видел Хачиро подобного герба. Белый на черном фоне, он выглядел мерзко и пугающе — точь-в-точь злобное ядовитое насекомое. А поодаль, у околицы, стояла небольшая группка всадников, прямо из седел наблюдавших за уничтожением деревни. Человек в центре группы — высокий, худощавый — выделялся среди прочих роскошным чернокрылым шлемом. В руках он держал боевой веер черного металла — из тех, при помощи которых военачальники на поле битвы людям своим указывают, в каком направлении двигаться. Такие веера большими делались, чтоб каждый жест командующего издалека видеть было можно.
Худощавый самурай привстал в стременах. Решительно указал воинам веером в сторону еще не разграбленных домов в дальнем конце селения. И Хачиро с ужасом понял: сейчас солдаты доберутся до его дома.
В каком-то странном оцепенении наблюдал мальчишка, как люди человека в чернокрылом шлеме вламываются в дома его односельчан. Кое-кто из крестьян, видно, пытался запереться, да какое там! Ненадежные, легкие двери пришельцы запросто выбивали коленом или ударом кулака. Хачиро — оборвалось сердце — увидел: шестеро солдат высадили дверь его собственного дома и вбежали внутрь. Мучительно долго тянулись минуты — никто не выходил наружу. Хачиро кусал костяшки пальцев. Что ж они там так долго делают?! Увы. На этот вопрос он ответ получил, и довольно скоро.
В дверном проеме мальчик увидел фигуру матери, прижимавшей руки к животу и двигавшейся как-то нелепо, задом наперед. За ней показалось древко копья, следом — державший это копье воин. Поначалу Хачиро решил: солдат просто выгоняет копьем матушку из дома. Но через несколько шагов она упала наземь. Взметнулась пыль. И тогда он понял: вражеский солдат всадил в живот его матери острие копья, и она, пятясь, из последних сил пыталась обеими руками вырвать из раны смертоносную сталь.
— Мамочка-а!!! — закричал, срывая голос, Хачиро.
Но мать его, окровавленная, умирающая, уже лежала в теплой дворовой пыли, у самого родного порога. А вражеский воин, всем телом навалившись на копье, старался поглубже вонзить острие в тело еще шевелящейся и стонущей жертвы. Почти сразу же Хачиро услышал — в доме истошно, отчаянно закричали его сестры…
Мальчик дернулся, словно его ударили. Враз вернулись силы, взялась откуда-то совсем недетская отвага. Хачиро отшвырнул корзинку, которую все это время машинально прижимал к груди. Покрепче перехватил рукоять ножа для резки бамбука. И стремительно бросился вниз по склону. К дому! К телу убитой матери! К сестренкам, чья судьба — хуже смерти!
Однако он не успел пробежать и нескольких шагов. Споткнулся о толстый древесный корень, потерял равновесие и кубарем покатился вниз. Успел еще почувствовать острую боль, когда лезвие ножа вонзилось в бок. А потом ударился головой о камень и провалился в беспамятство.
Не скоро вернулось к Хачиро сознание. Поначалу, очнувшись, он решил, что, верно, уж умер и попал в ад. Один глаз просто невозможно было открыть, так плотно затянула его корка засохшей крови, лившейся из раны на разбитой голове. Но другой глаз видел. Только что он видел? Кругом — лишь тьма да рыжее пламя. В ноздри мальчика ударил едкий запах дыма. Он кое-как разлепил запекшиеся губы и тотчас же наглотался летающего в воздухе горького пепла. Закашлялся и чуть снова не потерял сознание, такой мучительной болью отозвался кашель в рассеченной голове и раненом боку. Хачиро протянул руку. Потрогал рану. Ладонь сразу же окрасилась липкой темной кровью.
Будь у него с собой обычный нож, а не маленький и кривой, которым только такэмоно и резать, он, пожалуй, давно бы уж в лучшем из миров оказался. А ножику хозяйственному, хоть и оставившему глубокий болезненный порез, попросту длины не хватило, чтоб задеть какой-нибудь жизненно важный орган. Впрочем, сам Хачиро вовсе не был уверен, что жив остался, — тьма, пламя, едкий дым, боль, кровь и звон в ушах говорили скорее об обратном. Он попытался было сесть, оглядеться, понять, где находится, но накатила страшная слабость, и мальчик беспомощно откинулся на спину. Вскоре он снова лишился чувств.
Снова в себя Хачиро пришел не скоро. Однако на сей раз ему было чуть лучше — понимал по крайней мере, что темно вокруг просто потому, что сейчас ночь. Дымом и гарью воняло по-прежнему, пепел все еще носился в воздухе, но хоть рыжее пламя, хвала богам, больше не плясало во мраке. Хачиро сел. Голова кружилась ужасно. Тошнило. Сил, казалось, не хватит даже на то, чтоб просто подняться на ноги, — верно, много он крови потерял. Несколько минут он сидел, уткнувшись лицом в поднятые колени, стараясь дышать ровнее и борясь с подступающей дурнотой. А потом вспомнил — матушка убита! Недавно, еще несколько часов назад, шумная богатая деревня превратилась ныне в гигантское пожарище. Сразу стало понятно — то, что он ночью в полубеспамятстве принял за адские огни, было пламенем, в котором догорали дома селения. Не так уж он и ошибся, в сущности, — ад может наступить и на земле.
Мальчик кое-как встал. Зашатался. Чуть не упал. Но все же удержался на ногах и медленно, стиснув зубы, зажимая пальцами рану в боку, побрел вниз по склону — назад, к руинам селения, к останкам своего дома. Пожар уже утих, одни угли остались, но рухнувшие стропила еще тлели, и в слабом свете догорающего пламени можно еще было что-то разглядеть. Подойдя поближе, Хачиро едва не споткнулся обо что-то бесформенное — поначалу он даже подивился: откуда бы здесь груде тряпья взяться? А потом всмотрелся, упал на колени и припал окровавленной щекой к холодному уже телу матери. Дрожащими пальцами он снова и снова гладил ее лицо, волосы и рыдал первыми в своей жизни взрослыми слезами, слезами боли, бессильного гнева и невосполнимой утраты.
Ночь, казалось, не кончится никогда, но наконец все-таки рассвело, и Хачиро спустился к ближней речке, чтоб напиться и умыться. Склонился над водой и, охнув, отпрянул в ужасе. Принял на миг собственное отражение за призрак неупокоенный! Да ведь и было с чего — очень уж страшное лицо в мутноватой речной воде отразилось: под спутанными волосами — сплошь засохшая кровь, синяки да ссадины. До Хачиро дошло: повезло ему. Мальчишку, лежавшего в бесчувствии, сровнявшие его деревню с землей солдаты приняли за мертвого. Чудом уцелел, не иначе!
Сколько лет прошло — а Хачиро до сих пор не знает, чьи воины то были, на чьей стороне сражались, по чьему приказу беззащитных крестьян перебили? И за какую вину? Может, и вовсе ни за что?
А тогда — погибли отец, матушка и братья Хачиро, бесследно исчезли сестры, сгорело селение, ни единой живой души на пепелище не осталось. Истерзанный мальчишка попытался укрыться в горах, там-то вскорости и наткнулись на него вольные молодцы из шайки господина Куэмона. Добивать не стали. С собой взяли, в лагере выходили. Поначалу работать на них заставляли, а потом как-то привязались к пареньку и взяли его в «младшие братцы»[24]. Надеялись вырастить из паренька настоящего гостя с рек и озер, отчаянного и безжалостного, но до сей поры пока не сильно в том преуспели.
Хачиро вздохнул. С детства учили его: страшнее бандитов никого на свете нет, а ныне разбойники — семья его единственная, и даже обязанности свои у него есть — по большей части информацию передавать. Читать и писать ни Хачиро, ни сам господин Куэмон, ясно, не умели, так что приказы и наводки передавались на словах, чаще всего — на воровском жаргоне, обычному человеку непонятном. И во что его, спрашивается, жизнь подлая втянула, отчего у него карма такая паршивая? Неужто, снова и снова спрашивал себя парнишка, он в прошлой жизни какое-то ужасное преступление совершил и теперь расплачивается за него столь жестоко? А впрочем — да ну их совсем! Хачиро снова ускорил шаг.
Дойдя до родника, юноша окинул взглядом бескрайние заросли вокруг и невольно просветлел душой, заулыбался. Уж очень весело журчала вырывавшаяся из земли и бежавшая по камушкам свежая, прозрачная водица! И впрямь — чего кукситься? Ест Хачиро каждый день досыта, саке запивает, а остался бы крестьянином — так и не факт, что с голоду бы не пух. Аой опять же… красивая… Нет уж. Конечно, «младшему братцу» в шайке нелегко приходится, а вольные молодцы — народ крутой, на расправу скорый. Но если вдуматься, жизнь бандитская вовсе даже не плоха!
Хачиро опустил кадушку в ручей, набирая воды, и случайно глянул вниз, себе под ноги. Глаза его так расширились — чуть из орбит не вылезли. На несколько секунд изумленный, перепуганный паренек застыл, точно парализованный. Бежать — ноги не слушались. Кричать, звать на помощь — горло свело. Наконец первый ужас прошел. Хачиро бросил кадушку и, сверкая пятками, во всю мочь припустил к лагерю, оглашая воздух громкими воплями.
