– И она побежала за спичками?
– Нет, за спичками побежала я. Она растерялась и не могла действовать самостоятельно. Она спросила у меня совета, я дала ей его. Она попросила моей помощи, и я помогла.
– Это серьезное заявление.
– Не понимаю, что это меняет, – беспечно заявила миссис Верней.
Флавия бросила на нее осуждающий взгляд.
– Очень гуманный поступок, но, к сожалению, вы сказали неправду.
– Боюсь, на этот раз вы ошибаетесь. Я чуть не надорвала себе спину, перетаскивая стопки бумаг.
– Я имею в виду ваши побуждения. Вы не вкладывали Джессике в голову мысль избавиться от улик против Форстера. И вы ничего не говорили ей, когда она к вам пришла.
– Нет?
– Нет. Вы уничтожили бумаги, потому что Форстер не был вором. И именно этот факт вы хотели скрыть. Когда мы вернулись из Лондона и Джонатан сказал, что собирается выяснить, какие картины продавал Форстер, вы решили действовать.
– Но в тот день шел дождь.
– Когда мы приехали, он прекратился.
– А зачем мне это было нужно?
– Потому что документы Форстера могли навести нас на мысль, что он тянул из вас деньги, угрожая семье страшным позором; ему было известно, что ваша кузина страдала клептоманией и на протяжении многих лет колесила по всей Европе, похищая шедевры из частных коллекций.
– Боже, какая чудная идея! Откуда у вас основания делать подобные предположения?
– У меня достаточно оснований так думать.
– Например?
– Начнем с Форстера. Какие у нас есть аргументы в пользу того, что он был вором? Предположения трех людей, его разговор с Джонатаном и его смерть. Но скромный образ жизни Форстера опровергает эту версию; ему явно не хватало денег.
Картины пропадали по всей Европе – значит, и он должен был постоянно путешествовать по континенту. Однако его жена заявляет, что он терпеть не мог куда-то выезжать и с тех пор, как они переехали в Норфолк, он лишь изредка отлучался в Лондон. Он находился во Флоренции, когда там исчезла картина Уччелло. Но в это же время там была и ваша кузина Вероника, в пансионе синьоры делла Куэрция. Пансион находился в непосредственной близости от палаццо Страга, куда Вероника также имела доступ. Дальше. Ваша кузина числится в списке гостей, приглашенных на свадьбу Дункельда в семьдесят шестом году; Форстера в этом списке нет. Кроме того, доподлинно известно, что ваша кузина имела привычку присваивать чужие вещи; о Форстере подобных сведений до самого последнего времени не было.
Конечно, всего этого недостаточно, чтобы оправдать Форстера или обвинить вашу кузину. Но какие странные отношения их связывали! Во Флоренции она относилась к нему с неприязнью, спустя двадцать лет она нанимает его на работу. Зачем? Как теперь уже ясно видно, в его услугах не было никакой необходимости. Но она платит ему жалованье, отдает ему дом и постепенно переводит в его владение и другую собственность. Огромные деньги – за что? Если вором был он, ситуация кажется нелепой. Если же она была воровкой, а он – шантажистом, то все встает на свои места.
Мэри Верней отпила глоток из своего бокала и ласково посмотрела на Флавию. Она не заметила на ее лице ни тени негодования или волнения.
– Ваша мысль мне понятна. Интересно. Но я не советую вам обольщаться. Даже доктору Джонсону, этому болтливому старому хрычу, будет очень сложно убедить присяжных в том, что такая взбалмошная и рассеянная особа, как моя бедная кузина, могла успешно организовать похищение картин. И кроме того, картины нужно было еще продавать, верно?
– О да. Но я уверена: ее успех был обусловлен только тем, что она воровала картины, поддавшись порыву, будучи у кого-нибудь в гостях. А приглашали ее все больше такие же обедневшие аристократы, как она сама, у которых не было средств, чтобы как следует каталогизировать свои коллекции или проверить подлинность картин. То, что Боттандо считал идеально продуманной тактикой, на самом деле являлось следствием расстроенной психики. Что же касается реализации картин, то ей и не нужно было заниматься этим. Этот труд взял на себя Уинтертон.
При упоминании имени Уинтертона Мэри Верней удивленно приподняла брови:
– Почему именно он?
– Оставьте притворство, – сурово сказала Флавия, – у вас это неважно получается. Вы отлично знаете почему. Именно он три месяца назад приезжал в Италию и пытался выяснить у Сандано, что ему известно о похищении картины Фра Анджелико. Сандано описал его как мужчину лет пятидесяти или старше, с густыми черными волосами. Уинтертон подходит под это описание, а лысеющий и седеющий Форстер – никак. Уинтертон сделал ловкий ход, вручив Сандано визитную карточку Форстера.
– Может быть, он хотел выручить старого друга?
Флавия состроила скептическую гримасу.
– Что заставило Уинтертона сдать площадь в своей эксклюзивной галерее какому-то второразрядному дельцу? Он рискнул карьерой, поехав в Италию, заплатив грабителю деньги и назвав Форстера организатором кражи полотна Поллайоло. Зачем ему это? Он не стал бы заниматься подобными вещами, не будь он в безвыходном положении. И уж конечно, не ради старого друга – он не тот человек. Может быть, вы сами расскажете мне, зачем ему это понадобилось? Вы сэкономили бы нам время.
– Что ж, неплохая мысль. – Мэри сделала еще глоток из бокала, затем поставила его на подлокотник и приготовилась к откровенному разговору.
«Слава Богу, – подумала Флавия, – похоже, нам не придется продираться сквозь нагромождения лжи и недомолвок». У Мэри Верней было одно очень ценное качество – умение вовремя понять, что игра проиграна, и признать поражение.
– Вся карьера Уинтертона построена на несчастье бедной Вероники, – со вздохом сказала она. – Он брал с нее огромный процент, как я полагаю. Во всяком случае, она не получала почти никакого дохода от своего «хобби». Ей хватало денег, чтобы только-только прожить. Если бы она действительно занималась этим ради наживы, то было бы логично иметь какую-то прибыль, иначе какой смысл?
– Убийство Форстера входило в часть плана?
– Нет, конечно, – резко ответила Мэри. – Если бы я была на это способна, то уже давным-давно убила бы его и положила конец его притязаниям. Нет. Я просто хотела, чтобы он слез с моей шеи. Его смерть, напротив, чрезвычайно осложнила мне жизнь.
– А каким образом он сел вам на шею?
– Форстер был знаком с Вероникой в Италии, и когда она прихватила Уччелло, он предложил ей помочь избавиться от картины. Таким образом он завоевал ее расположение, хотя я подозреваю, он извлек из этой дружбы еще и немалое количество денег. Затем связь между ними прервалась на долгие годы. Потом однажды его пригласили в Бельгию привести в порядок частную коллекцию картин. Он справился со своей задачей блестяще. На нашу беду, у него вызвала сомнение картина Поллайоло. Он поднял все документы и, выяснив происхождение картины, скрылся, прихватив бумаги, связанные с ее продажей.
– И что же он обнаружил в этих бумагах?
– То, что продавцом картины была Вероника, а посредником – Уинтертон. Там же было разрешение на вывоз, где было сказано, что картина продана из коллекции Уэллер-Хауса.
– Довольно рискованный способ продавать краденые картины.
– Очевидно, да, раз мы с вами сейчас говорим об этом, – сухо заметила Мэри. – Не мне судить. Но с другой стороны, никаких сведений о прежнем владельце не имелось, и, следовательно, никто не смог бы доказать, что в коллекции Уэллер-Хауса этой картины никогда не было. Тем более что опись картин из коллекции Уэллер-Хауса была недостаточно подробной. К несчастью, Форстер лично составлял опись картин в Уэллере после смерти дяди Годфри и наверняка знал, что картины Поллайоло там не было. Веронике с Уинтертоном просто не повезло.
Смекнув, что дело нечисто, Форстер решил шантажировать их. Он написал Веронике письмо, затем явился к ней и выложил карты на стол: «Привет, помнишь меня? Мы познакомились во Флоренции, где ты украла Уччелло. Рад, что ты не оставила своего хобби. На этот раз Поллайоло? Я могу доказать, у меня есть документы, подтверждающие твою вину. Как ты думаешь: сколько они стоят?»
Сначала он даже не знал, как именно он будет давить на Веронику, но, попав в дом, быстро нашел способ. Он как бы невзначай ронял намеки: то о каких-то услугах, то о деньгах, потом о доме.
– Но ваша кузина присвоила столько чужих картин! Разве ее нельзя было остановить?
– Какой смысл спрашивать об этом у меня? Я могла бы ее остановить, но меня никто не просил. По возвращении из Италии она все рассказала дяде. Тот запаниковал и спросил совета у Уинтертона. Я-то считаю, что нужно было идти в полицию и просить их помочь без шума вернуть картину владельцам. «Простите, на нее опять что-то нашло – знаете, как это бывает». После чего я заперла бы ее на ключ или отправила лечиться к хорошему психиатру.
