Известный с дореволюционных времен Владимир Сагилевич широко практиковал методы дознания, основанные на психотронном воздействии на человеческий мозг. С помощью этого метода из сознания находящегося в трансе человека принудительно изымались нужные сведения. После революции он продолжил исследования в Институте мозга в Петрограде под руководством своего учителя Бернарда Кажинского. Вскоре их деятельностью заинтересовалась ВЧК. Глеб Бокий, начальник спецотдела ОГПУ, принял на вооружение методику допросов Кажинского — Сагилевича. Отправляясь в инспекционную поездку в Сибирь, в связи с охватившими край крестьянскими волнениями, он взял с собой Сагилевича, решив, что тот будет ему полезен.
Допрос Унгерна специалисту не удался. Сработала психодуховная защита неведомых доктору буддийских практик, с которыми был прекрасно знаком барон. Сагилевич старался изо всех сил, вводил узника в транс, но, увы, тот говорил о чем угодно, только не о золоте, затем пускал слюни и тупо молчал, строя из себя сумасшедшего. Возиться с ним большевикам надоело, и по решению Сибирского бюро ЦК РКП (б) 15 сентября 1921 года Унгерна расстреляли.
«Да, не вышло у господина столичного фокусника, не вышло», — победно злорадствовал Блюхер, припоминая рассказ побывавшего на том допросе чекиста, когда якобы уснувший под гипнозом барон вдруг рассвирепел и плюнул в растерянную физиономию доктора. «Лучше бы я допросил золотопогонную сволочь и узнал тайну золота! Не то что этот ученый слизняк!» — с удовольствием смаковал неудачу ВЧК Блюхер. Военмин не питал теплых чувств к ведомству железного Феликса и лелеял надежду избавиться от его ставленников в местных органах Госохраны, заменив их на доморощенные, преданные лично ему кадры.
Дягур подошел к Урге за полночь, решив войти в город монахов с восходом солнца. Когда рассвело и туман окутывал величественную гору Богдо-Ула, не спеша сбрасывать с ее древних плеч свой посеревший саван, эскадроны кавалерии переправились на противоположный берег Толы, едва не обрушив массивный бревенчатый мост, соединивший монашескую обитель с резиденцией хутухты. Конные красноармейцы в одночасье запрудили пространство священного Да-Хурээ, тогда как Дягур во главе десятка всадников поскакал вперед.
Резкие отрывистые команды, топот копыт и поднявшаяся от движения войска буро-желтая пыль привнесли в размеренную жизнь монастыря суету и беспокойство. Столпившиеся возле храма монахи не ожидали ничего хорошего от визита иностранного воинства. Кидая опасливые взоры на остроконечные краснозвездные буденовки затянутых в шинели верховых, напуганные ламы шепотом переговаривались и инстинктивно вжимались в самые стены дацана. Покрашенные в черные и белые цвета, как по мановению волшебной палочки, они стали шафрановыми из-за монашеских одеяний. Предупрежденный ламами Замдзин Боло первым вышел к Дягуру и приветствовал гостя.
— Ты по-ихнему шпрехаешь? — толкнул локтем Самуила начдив.
— Не-а, но вот тот монах по-нашему разумеет, — писарь указал на молодого послушника, стоявшего позади настоятеля.
— Тогда дело сладим, — вполголоса отозвался Дягур и приблизился к ламе.
— Ваше высокопреподобие! — как к православному архимандриту обратился он к Замдзину Боло. — Ваше преосвященство! Владыко! — рукоположив ламу в сан епископа, начдив продолжил. — От имени правительства Дальневосточной республики довожу до вашего сведения, что белогвардейский барон Унгерн схвачен и расстрелян. Нашему правительству известно, что вышеупомянутый Унгерн оставил здесь ценности, награбленные у трудового народа, — Дягур замолчал, чтобы молодой монах успел перевести. — Предлагаю в добровольном порядке передать мне, командиру Народно-революционной армии Дальневосточной республики начдиву Дягуру, хранящееся у вас золото. В случае отказа имею полномочия обыскать дацан и изъять находящиеся в нем сокровища, — закончил он и посмотрел на писаря.
Тот одобрительно закивал, показывая глазами на ламу. Послушник еще переводил, и Дягур, переминаясь с ноги на ногу, силился увидеть на изборожденном морщинами лице настоятеля результат воздействия своих слов. К его разочарованию лицо настоятеля ничего не выражало, оставаясь умиротворенно-спокойным. Наконец его губы зашевелились.
— Досточтимый Замдзин Боло приглашает господина красного командира пройти в дацан для дружеской беседы, — перевел молодой монах. Дягур пожал плечами и сделал знак Самуилу следовать за ним. Храмовое убранство поразило его. Ему не раз доводилось видеть бурятские храмы с их вогнутыми крышами, скульптурами священных животных и многочисленными барабанами хурдэ, в которых верующие оставляли молитвы, но побывать внутри, в самом святилище, так и не пришлось.
Боговдохновенная статуя Тары, казалось, испускала неземной свет. Ее лицо было погружено в отрешенное созерцание. Юная богиня восседала на лотосовом троне, ее правая нога была чуть приспущена, а покоившаяся на колене рука удерживала стебель цветущей утпалы. Другой стебель с еще не раскрывшимся бутоном был зажат пальцами левой руки богини. Пятилепестковая диадема венчала голову Тары, а убранные узлом волосы обвивались рядами жемчужных нитей с цветами и гирляндами. Законченной формы груди были открыты, стройные бедра богини облегало невесомое дхоти [11]. Непривычная для европейского уха музыка, звучавшая в храме, сопровождалась позвякиванием молитвенных колокольчиков хонхо и горловыми песнопениями лам.
— Ом Таре Туттаре Туре Соха, — методично тянули монахи воспевающую богиню мантру. Высокие голоса сменяли низкие; глубокие протяжные звуки, изливавшиеся из длинных труб, сопровождались мелкой дробью барабанов, смешанной с мелодией цимбал и надрывным воем морских раковин. Фимиам курившихся благовоний одурманивал, заставляя забыть о мирском и предаться созерцанию…
— Верует ли красный командир в Бога? — задав такой необычный для буддиста вопрос, настоятель вывел из сокровенного забытья Дягура. Начдив смутился. Он еще не пришел в себя от увиденного и, пребывая в легком трансе, пробурчал сквозь зубы нечто невразумительное. Толмач только развел руками. Старик повторил вопрос, и Дягуру ничего не оставалось, как признать себя атеистом. Эта ложь далась ему с трудом, слова застревали в горле, будто кто-то клещами вытаскивал их. Не будь рядом писаря, он, быть может, ответил иначе, но в присутствии Самуила не осмелился сказать ламе правду. Повторив прославляющую Тару мантру, Замдзин Боло изрек:
— Все, что находится в храме, принадлежит Богу. Забирая у Бога, ты навлекаешь на себя неисчислимые несчастья и горести. И неважно, веруешь ли ты или нет. Колесо сансары овладеет тобой, и не разорвать тебе цепи перерождений! Хитроумный лама категорически не хотел отдавать сокровищ и решил перейти на язык, понятный незваному пришельцу. А то, что его слова, мягко говоря, не совсем отвечают воззрениям буддизма, в данный момент не заботило настоятеля.
Когда до Дягура дошел смысл мрачного пророчества Замдзина Боло, он поднял голову и произнес глухим надтреснутым голосом:
— Как обычный человек, я понимаю, что сказал мне досточтимый. Но как красный командир, связанный присягой и долгом перед народом, должен выполнить приказ моего правительства.
Монах еще не закончил переводить, как Замдзин Боло властным жестом остановил его.
— Храбрый воин Будды, благородный Унгерн отвоевал у нечестивых китайцев награбленные в наших храмах сокровища и отдал их под покровительство милосердной Тары. Ты же, бряцая оружием, хочешь вновь покуситься на наши реликвии и святыни, — слово в слово перевел ответ ламы послушник.
Дягур колебался. «Ежели старик не отдаст золото по-хорошему, беспорядков не избежать. В дивизии полно бурят, и бог знает, как они поведут, когда придется применить силу. А коли бунт приключится? Да еще на глазах бдительных товарищей из московского ЧК, будь они неладны! Свалились на мою голову, контролеры хреновы!» — сетовал на судьбу начдив.
Перед рейдом на Гандан в дивизию влился отряд латышских стрелков, призванных сопровождать ценный груз до Верхнеудинска. Их командир товарищ Мартенс весь поход проявлял нетерпение и, щеголяя подписанным самим Дзержинским мандатом, требовал от Дягура решительных и беспощадных действий. «Лам повесить, а храм сжечь к чертовой бабушке!» — надоедал начдиву латыш идиотскими советами. Мартенс неспроста появился у Дягура. Перед этим он успел побывать в Новониколаевской тюрьме, где навестил Унгерна и попробовал допросить его, но, подобно Сагилевичу, потерпел неудачу. После расстрела барона упертый комиссар с санкции Дзержинского отправился к Блюхеру, дабы на месте разузнать о золоте. В ответ военмин включил его людей в дивизию Дягура. Ссориться с Дзержинским он не посмел.
