убийства – свинцовый кастет. Даже больше тебе скажу… кастет тот самый, которым убили сторожиху. В общем, два последних убийства никакого отношения к прошлым не имеют. По крайней мере, убийцы разные, хотя, возможно, и из одной банды.
– То, что они из одной банды, могу заверить тебя, Янгалычев, это точно, – поморщился Леонтий. – Только, если этих женщин убили из-за ограбления, то непонятно, за что убили тех людей. Как-то все тут запутанно.
Он шагнул ближе к столу, заглянул в лицо мертвой девушки. В глаза ему тотчас бросился ее заостренный нос с темными ноздрями и синие, как у утопленника, губы. Но поразило его совсем другое: в уголках ее твердо сжатых губ застыла хорошо заметная таинственная улыбка, как если бы девушка погибла не в схватке с бандитом, а при других, неожиданных и приятных обстоятельствах. Выходит, что даже смерть не смогла исказить ее красивого лица.
Леонтий растопыренной пятерней провел по своему потному от волнения лицу, буркнул:
– Такую красоту, сволочи, загубили.
Его взгляд все время невольно притягивал плоский живот еще не рожавшей девушки с темным мыском внизу аккуратной выемки округлого, как пуговка, пупка.
– Ей бы ребятишек плодить, а оно вон как… получилось.
В голову Леонтия внезапно плеснуло жаром, он побледнел, быстро отвернулся и поспешно вышел на улицу. Здесь было хоть и жарко, но воздух, настоянный на запахах разнотравья и липкой тополиной листвы, был бодрящий. Семенов сел на скамейку, принялся часто-часто дышать, чувствуя, как начинает медленно, с неохотой отпускать сердце.
Через минуту из морга вышел Шамиль, держа в одной руке граненый стакан с разведенным спиртом, в другой головку очищенного репчатого лука. Присев рядом с оперативником на скамейку, он молча протянул ему наполненный наполовину стакан. Не проронив ни слова, Семенов принял его и за два глотка опорожнил. Вернув пустой стакан судмедэксперту, он отодвинул его протянутую руку с луком, перекосился от отвращения, затем вытер мокрые губы ладонью и вновь откинулся на спинку, глядя перед собой горестными глазами.
– Я тебя понимаю, – заговорил после недолгого молчания Янгалычев, – жизнь несправедлива. Но так она устроена. Тут уж поделать ничего нельзя.
– Когда я этого гада найду, – зло проговорил Семенов, – я его собственными руками удавлю. Он у меня до суда не доживет, – твердо пообещал он, – мамой клянусь.
Они еще немного посидели, и Шамиль поднялся.
– Пошел я, – устало сказал он. – Дел еще полно… скоро одни трупы будут сниться. Ну, давай, – он вяло хлопнул Леонтия по плечу и ушел, тяжело вздыхая и сокрушенно качая породистой головой, которая вкупе с большими очками в металлической оправе придавала его сутулой фигуре дополнительную солидность.
Вскоре алкоголь ударил Семенову в голову, но окружающий мир от этого не изменился в лучшую сторону, и на душе не стало покойнее, зато перед глазами, приятно колеблясь, медленной чередой проплыли куст боярышника, отяжеленного спелыми ягодами, зеленые сочные листья молодого тополя, колышущиеся на ветру светлой серебристой изнанкой, сломанная ветка сирени…
Семенов задержал взгляд на месте слома, где торчала желтая, уже высохшая сердцевина, похожая на человеческую кость. Болезненно поморщившись, он с тоской подумал: «Вот и девушку, как эту ветку, сломали, а ей бы жить и жить».
– Сволочи, – вслух проговорил он злым голосом, и такая жажда деятельности в нем возникла, чтобы немедленно разыскать и наказать преступников, что у Леонтия сразу пропало гнетущее состояние. Он уперся руками в колени, резко поднялся и торопливо направился к дороге. «Это хорошо, что Илюха в банду внедрился, просто замечательно, – размышлял он по пути и, не замечая за собой, делал непроизвольные порывистые движения руками. – Теперь главное найти с ним контакт. А это, по всему видно, сделать будет затруднительно, потому что за ним небось ведется наблюдение».
Занятый своими мыслями, он не сразу услышал короткие сигналы автомобиля. И только когда ему с кузова разом закричали несколько одуревших от жары хриплых голосов: «Семенов, давай к нам!», он вскинул голову и посмотрел на дорогу, вдоль которой уже забывчиво шагал минут десять. Это кричали его коллеги из пятого отдела, которые на полуторке проезжали мимо, возвращаясь со стрельбищ в Управление.
– Леонтий, мать твою, оглох, что ль? – поинтересовался, свесившись через борт, младший лейтенант Часовских, добродушно сверкая белозубой улыбкой. – Мы тебе сигналим, сигналим, а ты как в рот воды набрал. – И сам же жизнерадостно захохотал, очень довольный своей остроумной шуткой. – Давай руку!
Семенов сокрушенно мотнул головой, дивясь своему промаху, хмыкнул, но забираться в кузов отказался, запрыгнул на подножку. Держась одной рукой за борт, другой за оконный проем, он подставил распаренное лицо под встречный ветерок, чувствуя, как воздух, тугой волной набегая, приятно холодит кожу.
Через полчаса лихой езды по выбитому асфальту они уже подъезжали к перекрестку улицы Революционной и проспекта Октября, где под бетонным балконом находился главный вход в Управление НКВД. Не дожидаясь, когда остановится машина, Леонтий на ходу спрыгнул с подножки, в знак благодарности махнул парням рукой и через минуту скрылся внутри серого громадного здания с круглыми колоннами высотой в четыре этажа. Стремительным шагом пройдя по безлюдным и гулким коридорам, он с удивительной легкостью (должно быть, оттого что в нем еще бурлила ярость) распахнул тяжелую дверь, которую в обычные дни он открывал, прикладывая некоторое усилие.
В кабинете, сутуло сгорбившись над большим канцелярским столом, подперев ввалившиеся щеки кулаками, в полном одиночестве сидел старший оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом капитан Сиротин, напряженно уставившись в лежавшие перед ним на поверхности зеленого сукна серого цвета бумаги. Он медленно шевелил губами, вдумчиво вчитывался в напечатанный на пишущей машинке не очень четкий текст, звучно шамкал губами, как человек не очень образованный. Его черные брови были хмуро сдвинуты над переносицей, между ними пролегла глубокая складка, что говорило о его озабоченности, а темные глаза то близоруко щурились, то, наоборот, широко распахивались, что ему было несвойственно. Если только в документах не говорилось о чем-нибудь уж совсем запредельном.
На стук двери Сиротин приподнял голову, рассеянно взглянул на вошедшего Семенова. Но вскоре его взгляд стал осмысленным, внимательным, он чутко повел носом и с раздражением спросил:
– Где тебя черти носят? Пил, что ль? Ты смотри, – предупредил он.
– В морге был, – также с неудовольствием ответил Леонтий. – Там эта девушка… что-то в груди засвербело.
