— А как же, Андрэ, логика? Взгляните на факты, затем порассуждайте. Чего же вы?
— Перестаньте. Вы ведёте себя просто… подло.
— Вот как? — усмехнулся Нальянов, и глаза его вдруг полыхнули злобой. — Вы уверены? — Он наклонился к Дибичу. — Беда-то в том, что погибшая девица может не быть девицей вовсе не из-за насилия. Ведь вчера покойница приходила к вам на встречу, не так ли?
— Что? — подлинно поразился, внутренне обмерев, Дибич.
Он оцепенел и почувствовал, как по всему телу прошла ледяная дрожь.
— Я видел, как вы вчера засунули записку в шляпку девицы, — усмехнулся Юлиан. — Просто вы ошиблись. Перепутали шляпку Анастасии Шевандиной со шляпкой мадемуазель Климентьевой. Они похожи. Так что, — он наклонился к самому ухи Дибича и насмешливо прошептал, — случись что, в расследовании вы заинтересованы не больше моего, дорогой Андрэ…
Глава 15. Кое-какие объяснения
Откровенность и ясность — такова правильная линия поведения, если вы хотите скрыть собственные мысли и запутать мысли других.
Б. Дизраэли
Нальянов, обронив, что зайдёт на почту, быстро ушёл, мелькнув тенью в свете фонаря в парке. Дибич же, несколько минут бездумно смотрел ему вслед, потом неожиданно ощутил, насколько устал. Лихорадочное напряжение и взвинченные нервы последних часов, оказывается, изнурили его до полного бессилия.
Но хуже всего было нежданное открытие, точнее, разоблачение, сделанное Нальяновым. Дибич понял, что обманулся, и это понимание усугубилось новой тяжёлой тоской: он был с Анастасией, а Елена по-прежнему была далека от него, а то, что его афронт оказался известен Нальянову, стократно злило и унижало. При этом Андрею Даниловичу достаточно чётко дали понять, что теперь его действия определяет Нальянов, в противном случае…
Впрочем, нет, это померещилось. Юлиан ничем не угрожал, просто очень жёстко отметил общность их интересов.
Дибич поплёлся к костру, где мелькали тени полицейских и участников пикника, подойдя, опустился на поваленный ствол, потёр лицо руками. Хотелось спать.
Полицейские расспрашивали молодых людей об их передвижениях, но, как понял Дибич, толку не добились. У берёзы стоял Харитонов, бледный и трясущийся, его пытался успокоить Вельчевский. Деветилевич, взволнованный и недоумевающий, силился растолковать стражам закона, что был на реке, а Анастасии не видел. Не видел её и младший Осоргин, бегавший в лавку за папиросами, а потом вернувшийся к Левашову на берег. Нигде не встречал её после ужина и Левашов, удивший рыбу по ту сторону реки. Осоргин-старший гулял с невестой, потом остановился поболтать с Аристархом, позже снова нашёл Лизу в парке. Гейзенберг, по его словам, искал Аннушку Шевандину, хотел отдать ей шаль, которую она забыла у костра, но нигде её не видел. Закусив губу и ничего не говоря, у огня сидела бледная Елена Климентьева. Она никого не видела, когда начался дождь, укрылась в беседке в парке, оттуда ей были видны господа Нальянов и Дибич, когда они переходили через мост. Харитонов тоже никого не видел, да и видеть не мог — снова потерял очки. Анны и Лизы не было, услышав слова Дибича о гибели сестры, они бросились к берегу, увидели тело, и с ними началась истерика, часть которой застал господин Вельчевский, велевший своим людям отвести рыдающих девушек в Мариинскую больницу к Игнатьеву.
Обе нигилистки на вопрос Вельчевского со странным презрением ответили, что убитую не знали вовсе, познакомились только на юбилее. Анна Шевандина, когда вернулась к костру, не могла ничего сказать о том, где она была около шести, она мельком видела только Елену, сидевшую в одной из аллей Сильвии и читавшую. Сама она тоже бродила по аллеям парка и никого не встретила. Ростоцкий же, выпив принесённой ему валерьянки, твёрдо сказал, что после того, как все разошлись, с ним осталась только Аннушка и Лизавета Шевандины. Девушки никуда от костра не уходили, Аннушка сидела с гитарой, Лиза — читала.
Остальных Ростоцкий не видел. Часов старик с собой не взял.
Публика была, что называется, «чистая», Ростоцкий — человек ранга высокого, задерживать никого не стали, но всех попросили никуда из Павловска не отлучаться. Дибич вздохнул, с трудом поднялся. Мысли его двоились, виски сжимало болью.
К нему подошла Елена. Она была босиком, держала в руках туфли, основательно где-то промочив их. Аромат её ландышевых духов фирмы Коти перебивался дымом костра и запахом мокрой травы. Она была не испугана, но словно удручена чем-то, Андрей подал ей руку и подвёл к скамье на дальней аллее, с горечью отметив, что ночью подлинно был дураком, если мог спутать во тьме эту прохладную тонкую длань с горячей рукой Шевандиной.
— Как… как это произошло? — голос Елены дрожал.
Дибич коротко рассказал о происшествии.
— Юлиан Витольдович сказал, что её… задушили?
Андрей кивнул, заметив, что девушка не бледна, а, напротив, на щеках её пылал яркий и несколько болезненный румянец. Он предложил проводить Елену до дома, но она покачала головой, обронив, что вернётся с подругами. И точно — девушки показались из-за деревьев, сопровождаемые Левашовым и Деветилевичем. Сергей Осоргин нёс снасти и сак с мелкой рыбой, Леонид вёл под руку невесту, Гейзенберг на ходу что-то жевал. Харитонова не было, и на вопрос Дибича, где он, Левашов мрачно обронил, что его тоже повели в больницу — стало дурно с сердцем. Полицейские с Ростоцким и экономкой ушли другой аллеей. Эмансипированные девицы шли за ними следом.
Дибич на слабеющих ногах поплёлся домой.
* * *
Чалокаевский дом был освещён по первому этажу. Подходя, Дибич заметил, что в столовой суетится прислуга, а за столом, сжав в руке салфетку, с вымытыми и набриолиненными волосами, в костюме и галстуке сидит Нальянов и, смеясь, что-то рассказывает тётке. Чалокаева, кутаясь в шаль, слушает племянника, и время от времени что-то спрашивает. Дибич с досадой подумал, что этот наглый барич в своём циничном равнодушии к совершившемуся выглядит подлинно царственно. При этом снова ощутил приступ ледяного бешенства, почувствовав в поведении Нальянова нечто, унижающее его самого. Андрей Данилович почти без сил вошёл в дом, потом, приведя себя в порядок, спустился в гостиную.
Чалокаева с Юлианом всё ещё были там: племянник играл тётке ноктюрн Шопена. Ни Нальянов, ни Лидия Витольдовна не задали Дибичу ни одного вопроса и даже не поинтересовались ходом расследования. Причём в этом совсем не было ничего нарочитого, было заметно, что их это подлинно не волнует.
Есть Дибич совсем не хотел, он попросил у хозяев порошок от головной боли и поторопился лечь, едва пробило девять. Болело за грудиной, его трясло. Вначале усталость взяла своё, Андрей Данилович провалился в сон, но едва часы в гостиной отбили четыре, проснулся и, с досадой понял, что больше не уснёт. Тогда сел на кровати и задумался. Он снова вспомнил взгляд Нальянова, устремлённый на тело утопленницы и его грязную ругань. Злоба, раздражение, непомерное ожесточение и даже бешенство промелькнули в том коротком сквернословии. И тут же всё погасло. Юлиан потянулся к куртке, глаза засияли, губы дрогнули в улыбке. Почему он обозлился — и почему так быстро успокоился? Ведь он… почти ликовал, дошло вдруг до Дибича.
Размышления о Шевандиной не заняли много времени. То, что он провёл с ней предыдущую ночь, было известно только Нальянову. Она же сама едва ли понимала, что ошиблась: на пикнике она к нему вообще не подходила. А раз так — не было и особого смысла тревожится.
Чёрт не выдаст — свинья не съест.
* * *
Не спал в эту ночь и Вениамин Вельчевский, терпеливо расспрашивая сестёр убитой. Лизавета Шевандина на все его вопросы отвечала, что в этот день почти не видела сестры. Она бродила по парку, читала, потом с рыбалки вернулся её жених и они гуляли вдвоём по Сильвии. Аннушка же, к его немалому удивлению, о жизни Анастасии не могла сказать почти ничего. Анастасия никогда не была ни болтливой, ни откровенной. Мыслями ни с кем не делилась.
— А что сестра любила?
Аннушка, недоумевая, пожала плечами. Анастасия любила курагу к чаю и розовые платья, ненавидела пенки на молоке и грязь на подошвах туфель. Дружила с Еленой Климентьевой, других подруг не имела. Анна подлинно была потрясена. Анастасия, по её мнению, была себе на уме, но кто мог убить её? Она знала, что сестра нравилась Иллариону, но ни минуты не допускала, что он — убийца. Он так оплакивал её…
Вельчевский, после часовой беседы знавший почти то же, что и до неё, попросил разрешения осмотреть вещи и комнату Анастасии. Анна проводила его на второй этаж и указала на дверь. Ключ был в замке. Полицейский отпустил девушку спать.
На многое Вениамин Осипович не рассчитывал: девица едва ли взяла с собой в чужой дом что-то компрометирующее. Он методично обыскал саквояж, осмотрел одежду в шкафу. Потом ощупал постель, но под матрацем ничего не было. Пусто было и под подушкой. Шляпные картонки ничего, кроме шляп, не таили. На столе лежали несколько книг, он пролистал их. Ничего. Вельчевский задумался.
