Ознакомительная версия.
И, в-четвёртых, по наущению всё того же брата Армана господин аббат готов был уничтожить следы второго преступления, а именно сжечь амбар с повешенным в нём братом Гийомом.
Всё это, повторяю, могло бы стать веским доказательством в пользу его вины, если бы порез на его пальце не оказался результатом вскрытия фурункула, проделанного санитарным братом. Но к тому времени, когда я об этом узнал, господин аббат уже разжёг мой интерес к своей деятельности, как настоятеля. Позже, в Орлеане я смог полностью его удовлетворить, предприняв следствие, о результатах которого вы уже знаете.
Перейдём ко второму подозреваемому.
— Ох! — послышался в зале всхлип брата Юбера.
— На первый взгляд у брата Юбера была превосходная возможность подрезать верёвку, поскольку именно у него находятся на хранении бритвы, одна из которых накануне убийства исчезла из ларца. У него также была и причина желать смерти пономарю: всем известно об их недавнем столкновении. В ночь преступления, по словам брата Юбера, он страдал от жестокого расстройства желудка. Если бы не свидетельство санитарного брата, подтвердившее его недомогание, брат Юбер мог бы стать главным подозреваемым. Однако сомневаюсь, достало ли бы у него ума, чтобы придумать и осуществить столь хитроумный план.
По той же причине я отказался и от подозрений в адрес сторожа Пьера. Сей молодой человек, бесспорно, жаден и хитёр, но его умственные способности дают право усомниться в причастности к имевшим место преступлениям.
Итак, следующим в моём списке шёл покойный брат Гийом. Не буду останавливаться на моих подозрениях в его адрес, ибо своей насильственной смертью он их полностью рассеял.
В зале снова зашумели, но викарий твёрдо заявил:
— Да-да, святые отцы, я не оговорился и намерен доказать, что брат Гийом не покончил жизнь самоубийством, а был повешен и посмертно оклеветан. Ещё немного терпения, мы уже приближаемся к развязке.
Брат Антуан, ризничий аббатства, был последним, с кем я говорил. Он не скрывал своей неприязни к покойному пономарю, не имел подходящего объяснению порезу на руке и, вообще, держался враждебно, что можно было принять за желание кое-что скрыть.
В разговоре со мной ризничий упомянул об одном событии, которое произошло накануне визитации. Речь шла о том, как пономарь развлекал группу братьев рассказом о своих похождениях в миру. К сожалению, брат Антуан мог вспомнить лишь то, что пономарь упомянул Тур и соблазненную там девицу. Вот и всё. Однако это было уже второе упоминание «турской истории». Я решил разузнать о ней подробней, но болезнь помешала мне сделать это своевременно.
После выздоровления я познакомился с владениями санитарного брата. Из разговора с ним я почерпнул много интересного. Например, я понял, каким образом пономарь мог завладеть ключом от ризницы, что могло послужить причиной расстройства желудка у брата Юбера и, наконец, брат Жиль, сам того не подозревая, указал мне на преступника.
Всё это я понял после разговора с санитарным братом, но доказательства можно было получить только в Туре. Однако, прежде чем мы с Жакобом успели отправиться в этот славный город, в аббатстве было совершено новое преступление.
Поскольку абсолютное большинство монахов не были очевидцами, разыгравшихся в амбаре событий, я позволю себе вкратце остановиться на этом.
Итак, первое впечатление было следующее: брат Гийом, не выдержав мук совести, свёл счёты с жизнью, оставив при этом записку, в которой покаялся в убийстве пономаря и краже тридцати золотых. Кража действительно имела место за несколько дней до этого, о чём мне рассказал брат Жильбер, — викарий обернулся к камерарию, — будьте так добры, изложите нам суть дела.
— Да, в общем, — рат Жильбер выглядел бледным и напряжённым, — тут-то и рассказывать нечего. Из казны пропали тридцать золотых, отложенных на покупку винного склада. Кражу я заметил, потому как они хранились в специальном ларце, но вот, когда это было сделано, — не имею представления. Однако могу утверждать точно, что во время визитации.
Последнее замечание брата Жильбера прозвучало двусмысленно, и в зале послышались смешки. Викарий пропустил их мимо ушей и вернулся к смерти брата Гийома.
— Боюсь, святые отцы, вы сочтёте меня Фомой неверующим, но я снова усомнился в казавшемся очевидном самоубийстве. Во-первых, меня насторожила, так называемая, предсмертная записка брата Гийома. Уж, коль он хотел облегчить душу, терзаемую муками совести, то почему не объяснил, по какой причине ему понадобилось лишать жизни пономаря?
Это моё сомнение нашло подтверждение в разговоре с вестиарием, из которого следовало, что они с братом Гийомом уже некоторое время следили за пономарём в надежде выведать способ, благодаря коему брат Жан по ночам лакомился недозволенным мясом. Как видите, живой пономарь был для них предпочтительней, ибо давал возможность брату Гийому и брату Тома шантажировать себя, и таким образом делиться с ними провиантом.
Когда я подумал об этом, то понял, почему поплатился жизнью брат Гийом. Он просто-напросто оказался неудачливым шантажистом. Мою догадку снова подтвердил вестиарий, рассказав о том, как на днях застал брата Гийома, что-то прятавшим в дальнем углу амбара. Мы с братом Жакобом немедленно отправились в амбар и в указанном углу обнаружили ещё тридцать золотых. Воистину скромный монастырский амбар превратился в настоящую сокровищницу.
Теперь, всё происшедшее в аббатстве Святого Аполлинария, прояснилось, не доставало лишь кое-каких деталей. Вот за этими-то деталями мы с братом Жакобом и отправились в Тур, а затем в Орлеан.
Мне удалось встретиться и поговорить с родственниками и домашними слугами семейства Богарре и Донжей. Таким образом, я узнал, под каким именем принял постриг Кристоф Донж, и что толкнуло его совершить столь тяжкие грехи, ибо оба преступления совершены одним и тем же человеком. Смерть пономаря стала исполнением давней мести, а брат Гийом, случайный свидетель первого злодейства, поплатился жизнью за попытку шантажировать преступника.
Пришло время ответить на ваш вопрос, брат Жильбер, — обратился Матье де Нель к камерарию, — хотя, право, не понимаю, зачем вы его задали. Ведь вы и сами прекрасно знаете ответ, не так ли? Поскольку вы и есть Кристоф Донж! — указательный палец Матье де Неля был нацелен прямо в окаменевшее лицо камерария.
Зал капитулов на мгновение замер, потом со всех сторон послышались удивлённые и недоверчивые восклицания, постепенно переросшие в крики. Епископу пришлось несколько раз постучать посохом, призывая монахов к соблюдению тишины.
— Ваше обвинение очень серьёзно. Вы можете его обосновать, господин викарий? — спросил епископ.
— Могу, Ваше Преосвященство, но признаюсь, мне это будет нелегко, поскольку со дня моего приезда в этот монастырь камерарий был мне симпатичен. Впрочем, истина требует беспристрастности и нелицеприятия.
Не буду возвращаться к причинам, толкнувшим брата Жильбера на путь греха, об этом уже было сказано довольно. Поговорим о том, как ему удалось осуществить свой план, и что послужило толчком к оному.
Накануне визитации ризничий советуется с братом Жильбером, мнение которого высоко ценит, по поводу кражи кадильницы и подсвечника, при этом рассказывает только что подслушанную им «историйку» пономаря.
Камерарий ошеломлён, он понимает, что человек, разрушивший его жизнь, оказывается, уже несколько лет живёт с ним под одной крышей и ест с ним за одним столом. Под действием душевного волнения он выдаёт себя, заверяя, что ему-де точно известно, что пономарь не из Тура. Но, откуда такая уверенность у камерария, который при поступлении в аббатство назвал совсем другое место рождения, он ведь по его словам никогда не бывал в Туре?
Далее можем только представить, что творилось в его душе! Жажда мести, давно похороненная в сердце, воскресла с новой силой и требовала решительных действий. Несколько дней камерарий размышляет над тем, как отомстить пономарю и при этом самому остаться вне подозрений, пока в его уме не созрел план, простой и надёжный, и подсказал его, как это ни странно, сам брат Жан, попросивший новую верёвку для колокола. Верёвка была ему выдана, но брату Жану она так и не понадобилась, ибо прежде чем он успел заменить старую, его постигла расплата.
Брат Жильбер продумал всё до мелочей, даже визитация не стала помехой, наоборот, она давала ему шанс быть избранным новым аббатом.
Брат Юбер, как известно, находится в прямом подчинении у камерария, поэтому последний отлично знал, где хранятся бритвенные приборы, но как взять бритву и при этом избежать неминуемых расспросов брата Юбера? Только нейтрализовав его на некоторое время. И опять всё складывается удачно для камерария.
Ознакомительная версия.
