Ознакомительная версия.
В «дворянское» Фандорин и направился после того, как разошлись с Пожарским всяк по своему делу.
По утреннему времени посетителей в банях еще не было, и услужливый смотритель повел многообещающего съемщика показывать кабинеты.
Устроено «дворянское» было так: посередине общая зала с большущим мраморным бассейном, окруженным дорическими колоннами; вокруг бассейна галерея, куда выходят двери шести отдельных кабинетов. Однако главный вход в кабинеты не из общей залы, а с другой стороны, из опоясывающего здание широкого коридора. Осмотрел придирчивый чиновник и номера. На серебряные шайки и позолоченные краны не очень-то и взглянул, зато внимательно подергал задвижку на дверях, ведущих в бассейную залу, и прогулялся по внешнему коридору. Направо по нему можно было выйти к женской половине бань, налево коридор вел к служебной лестнице. Выхода на улицу с этой стороны не было, чем Фандорин почему-то остался особенно доволен.
Договоренность с Глебом Георгиевичем статский советник выполнил не совсем точно. Вернее сказать, перевыполнил — заказал на вечер не только обговоренный шестой номер, но и остальные пять, оставив для прочих посетителей лишь общую залу.
Но это была только первая из странностей поведения Фандорина.
Вторая состояла в том, что к главному делу нынешнего дня, встрече с Дианой, чиновник особых поручений отнесся как-то не очень обстоятельно, можно даже сказать, спустя рукава.
Протелефонировав «сотруднице» из банного вестибюля и условившись о немедленном свидании, Эраст Петрович сразу же и отправился в неприметный арбатский особняк.
В знакомой сумеречной комнате, где пахло мускусом и пылью от вечно задвинутых штор, гостя встретили совсем не так, как в прошлый и позапрошлый раз. Стоило Фандорину переступить порог тихого кабинета, как к нему, шелестя шелками, метнулась стремительная, узкая тень. Гибкие руки обхватили его за плечи, к груди прижалось закрытое вуалью лицо.
— Боже, боже, какое счастье, что вы пришли, — зашуршал сбивающийся голос. — Мне так страшно! Я глупо вела себя в прошлый раз, ради всего святого, простите. Вы должны извинить самоуверенность женщины, которая слишком увлекалась ролью разбивательницы сердец. Знаки внимания, которыми осыпали меня Станислав Филиппович и Петр Иванович, совсем вскружили мне голову. Бедные, бедные Пьер и Станислас! Могла ли я подумать… — шепот перешел во всхлипывание, на рубашку статского советника упала самая настоящая слеза, а за ней еще одна и еще.
Однако Эраст Петрович и не подумал использовать психологически выгодный момент в интересах расследования. Осторожно отстранив плачущую «сотрудницу», он прошел в комнату и сел не на диван, как в прошлый раз, а в кресло, возле письменного стола, на котором тускло поблескивала никелированными клавишами пишущая машина.
Впрочем, Диану сдержанность гостя нисколько не смутила. Стройная фигурка последовала за Фандориным, на миг замерла перед креслом и вдруг переломилась пополам — эксцентричная особа рухнула на колени и моляще воздела сцепленные руки:
— О, не будьте так холодны и жестоки! — поразительно, но шепот никоим образом не ограничивал драматических модуляций голоса — очевидно, сказывалась изрядная тренировка. — Вы не представляете, как много я пережила. Я осталась совсем одна, без защитника, без покровителя! Поверьте, я умею быть полезной и… благодарной. Не уходите! Останьтесь, побудьте у меня подольше! Утешьте меня, осушите мои слезы. Я чувствую в вас спокойную, уверенную силу. Только вы можете вернуть меня к жизни. С Бурляевым и Сверчинским я была госпожой, но я могу быть и рабыней! Я исполню любое ваше желание!
— В самом д-деле? — заинтересовался Фандорин, глядя на темный силуэт сверху вниз. — Тогда для начала снимите вуаль и зажгите свет.
— Нет, только не это! — отпрянула, вскочив на ноги, Диана. — Любое другое желание, любое, но только не это.
Статский советник молчал, глядя в сторону, что было уже и не очень учтиво.
— Вы останетесь? — жалобно выдохнула бывшая роковая женщина, прижимая руки к груди.
— Увы, не могу. Дела службы, — сказал Эраст Петрович, поднимаясь. — Я вижу, вы в расстроенных чувствах, а на долгий разговор у меня сейчас нет времени.
— Так приходите вечером, — маняще прошелестел голос. — Я буду ждать вас.
— Вечером тоже не могу, — объяснил Фандорин и доверительно сообщил: — А чтобы вы не восприняли мой отказ как оскорбление, поясню, чем буду занят. У меня назначено свидание совсем иного рода, куда менее романтическое. В десять часов встречаюсь с князем Пожарским, вице-директором Департамента полиции. Представьте себе, в Петросовских банях. Смешно, правда? Издержки к-конспирации. Зато обеспечены конфиденциальность и полнейший тет-а-тет. Первый номер, самый лучший во всем «дворянском» отделении. Вот, сударыня, в каких экзотических условиях вынуждены встречаться руководители расследования.
— Тогда пока только вот это…
Она быстро сделала шаг вперед и, чуть приподняв вуаль, коснулась влажными губами его щеки.
От этого прикосновения Эраст Петрович вздрогнул, посмотрел на «сотрудницу» с некоторым испугом и, поклонившись, вышел.
Дальше статский советник повел себя еще чудней.
С Арбата заехал в Жандармское управление, однако безо всякого видимого дела. Попил кофею со Смольяниновым, окончательно превратившимся в телефонного оператора, ибо положение в большом доме на Никитской сложилось в высшей степени странное: все подразделения и службы действовали в чрезвычайном режиме, однако начальства по сути дела не имелось. Временный начальник князь Пожарский на месте не сидел, а если заезжал, то коротко — выслушать донесения адъютанта, оставить распоряжения — и снова исчезал в неведомом направлении.
Вспомнили покойника Станислава Филипповича, поговорили о раненой руке поручика, о дерзости террористов. Поручик придерживался мнения, что нужно проявить рыцарственность.
— Будь я на месте господина Пожарского, — сказал он горячо, — я бы не стал подсылать к этому Грину шпионов и провокаторов, а напечатал в газете: «Хватит охотиться на нас, слуг престола. Хватит стрелять в нас из-за угла и бросать бомбы, от которых гибнут невинные люди. Я от вас не прячусь. Если вы, милостивый государь, действительно, верите в свою правду и хотите пожертвовать собой ради блага человечества, то давайте сойдемся в честном поединке, ибо я тоже свято верю в свою правоту и для России не пожалею жизни. Так перестанем же проливать русскую кровь. Пусть Бог — а если вы атеист, то неважно, пусть Фатум или Рок — решит, кто из нас прав». Я уверен, что Грин на такое условие согласится.
Статский советник выслушал суждение молодого человека и с серьезным видом спросил:
— А ну как Грин к-князя убьет? Тогда что?
— Как что? — Смольянинов попробовал взмахнуть раненой рукой и сморщился от боли. — Кого в России больше, террористов или защитников порядка? Если бы Пожарский пал в поединке, то Грина, конечно, следовало бы беспрепятственно отпустить, это дело чести. Но на следующий же день вызов ему послали бы вы. А если бы и вам не повезло, то нашлись бы и другие, — офицер покраснел. — И у революционеров не осталось бы выхода. Уклониться от вызова им было бы невозможно, ибо тогда в глазах общества они потеряли бы репутацию людей храбрых и самоотверженных. И не осталось бы никаких террористов: фанатики погибли бы в поединках, а прочие вынуждены были бы отказаться от насильственных методов.
— Во второй раз за последнее время п-приходится выслушивать оригинальную идею уничтожения терроризма. И не знаю, какая из них мне нравится больше, — Фандорин поднялся. — Приятно было поговорить, но пора. Сегодня же изложу Глебу Георгиевичу вашу идею.
Он оглянулся на пустую приемную и понизил голос:
— Только вам, по строжайшему секрету. Сегодня в десять вечера у нас с князем важная встреча наедине, где определится весь дальнейший план действий. В Петросовских банях, в «дворянском» отделении.
— Почему в банях? — изумленно захлопал бархатными ресницами поручик.
— Для к-конспиративности. Там отдельные номера, никого постороннего. Мы специально сняли самый лучший кабинет, второй. Непременно предложу Пожарскому попробовать с картелем через газету. Но, еще раз повторяю, о встрече никому ни слова.
Из Управления Фандорин поехал в Гнездниковский.
Здесь роль инстанции, связующей работу всех филерских групп, исполнял титулярный советник Зубцов.
С ним Эраст Петрович выпил не кофею, а чаю. Поговорили о покойном Петре Ивановиче, человеке горячем и грубоватом, но честном и искренне преданном делу. Посетовали о репутации древнепрестольного города, безнадежно подмоченной в глазах государя последними печальными событиями.
— Я вот чего не возьму в толк, — осторожно молвил Сергей Витальевич. — Вся розыскная машина работает на полных оборотах, люди не спят ночами, сбиваются с ног. Следим за Лобастовым, за всеми неблагонадежными, подозрительными и четвертьподозрительными, перлюстрируем почту, подслушиваем, подглядываем. Вся эта рутинная деятельность, конечно, необходима, но как-то не прослеживается единой линии. Разумеется, мне не по чину вторгаться в область высшей тактики — это компетенция ваша и Глеба Георгиевича, однако же, если бы получить представление хотя бы об основном направлении поисков, то я, со своей стороны и в меру отпущенных мне способностей, тоже мог бы принести некоторую пользу…
Ознакомительная версия.
