Акитада не знал, как вернулся в гостиницу, но не застал там ни Сэймэя, ни Тору. Смутно припомнив, что отправил их с поручением, он улегся на голый пол и закрыл глаза.
Очнувшись, он понял, что у него жар. Кое-как стянув одежду и оставшись лишь в пропотевшем, прилипшем к телу исподнем, он дополз до столика и выпил остатки холодного чая, после чего снова погрузился в беспокойный сон.
Когда он проснулся во второй раз, его бил озноб. Акитада попробовал позвать Сэймэя, но голос пропал, а зубы стучали так, что он бросил эту затею. В комнате было совершенно темно. Он попытался доползти до сундука, где хранилась свернутая постель, но ноги и руки не слушались. Его вдруг снова замутило, и он извергнул только что выпитый чай. Теперь немного полегчало, хотя горло саднило так, будто он проглотил раскаленные угли, а в висках стучали барабаны. Укрывшись собственной одеждой, он забылся.
Сон состоял из сплошных кошмаров. Ему мерещилась госпожа Татибана — склонившись над ним, она орлиными копями разрывала ему горло, нежно овевая крыльями бабочки его горящий лоб. В облаках пара появлялась и исчезала Аяко — манила его к себе и ускользала. Потом зеленый черепок в его пальцах вдруг превратился в листок и улетел вместе с синим цветком. «Вьюнок асагао», — подумал он. Цветок порхал в лунном свете, и капельки росы на его лепестках вдруг превратились в кровь.
ГЛАВА 15
Кровавая занавеска
Дородная служанка узнала Сэймэя мгновенно. Как только он появился в дверях, ее изъеденное оспой лицо расплылось в лукавой улыбке, обнажившей желтые зубы.
— Господин Сэймэй! — радостно крикнула она и с такой силой грохнула кувшин вина на стол перед носом посетителей, что почти все расплескалось. — Господин Сэймэй! — И бросилась ему навстречу, размахивая рукавами.
— Пошли отсюда скорее! — прошептал тот, прячась за спину Торы.
Кто-то в зале громко заржал.
— Проходите же, проходите! — кричала женщина, таща упирающегося Сэймэя за руку. — На улице-то такой холод, а у меня для вас найдется уютное местечко у огонька! Что будете кушать? Рыбка есть в соевом соусе. Грибочки соленые, маринованные баклажаны. Сладкого картофеля могу намять с медом.
— Нет-нет… — лепетал Сэймэй, пытаясь вырваться. — Мы очень спешим. Правда же, Тора? У нас совсем нет времени. Зашли только задать вам один вопрос.
Она снова сверкнула желтыми зубами и, продолжая цепко держать Сэймэя за руку, игриво ткнула в его костлявую грудь толстым пальцем.
— И задавать-то не надо. Я через час освобожусь.
У Сэймэя был крайне озадаченный вид. Тогда, заметно погрустнев, она жалобно предложила:
— Ну хоть просто зайдите, посидите. Пусть ноги отдохнут. Вы ведь уже давно не мальчик. — И, глянув на улыбающегося Тору, прибавила: — А тебе надо бы лучше заботиться о дядюшке. Человеку в его возрасте трудно без жены.
Сэймэй рассвирепел.
— Я ничуть не устал, — сердито буркнул он. — А называть человека старым невежливо.
Добродушно улыбаясь, она потрепала его по щеке.
— Да в вас еще жизнь бьет ключом! Вот как раз такие-то мужчины мне и нравятся.
Сэймэй снова попятился, пытаясь спрятаться за Тору, чем вызвал новый приступ смеха у окружающих.
— Лучше ты говори с ней, Тора, — только и сумел он выдавить.
Тора прогнал с лица улыбку и напустил на себя строгость.
— Послушай, женщина, мы здесь по важному государственному делу!
— Тогда спрашивайте, — растерялась она.
— В тот день, когда мы здесь столовались, сюда заходил лоточник. Кто-то пнул его, и весь товар рассыпался в грязи. Помнишь ты это?
Глаза ее увлажнились от избытка чувств.
— Да как же мне не помнить?! — воскликнула служанка, поглядывая на Сэймэя, прячущегося за Торой. — Было так мило с вашей стороны, господин Сэймэй, подарить мне эти вещицы. Вот посмотрите-ка! — указала она на волосы. — Вот он, милый гребешок, что вы мне подарили. Я ношу его каждый день и все вас вспоминаю.
Кто-то из окружающих громко захлопал в ладоши и выкрикнул непристойность.
Сэймэй, сгорая от стыда, еще крепче ухватился за Тору, и тот оборвал болтунью:
— Не надо сейчас об этом. Лучше скажи, где мы можем найти лоточника.
— Обязательно скажу, если господин Сэймэй пообещает, что вернется сюда, — хитро прищурилась она.
Тора толкнул Сэймэя локтем, и тот выдавил:
— Придем. Как только сможем.
— Дзисаи не появлялся здесь с тех пор, как ваш хозяин заплатил ему деньги, но вы можете спросить о нем у его друга.
Другом оказался не кто иной, как Крыса, расслаблявшийся за чашечкой вина.
— Ну что, уже набрался? — приветствовал его Тора.
— Нет, просто греюсь, — прохрипел Крыса, разглядывая Сэймэя. — А это что еще за старый хмырь?
— Я подожду на улице, — не выдержал Сэймэй и собрался выйти, но Тора ухватил его за рукав.
— Постой, мы выйдем вместе. Крыса тоже пойдет с нами — покажет, где живет Дзисаи.
— Дзисаи? — заинтересовался Крыса. — А что он натворил?
— Просто у нас есть к нему несколько вопросов, — пояснил Тора. — Так ты идешь или нет?
— А что я с этого получу?
— Оплатим твою выпивку, если поторопишься.
Крыса вскочил, схватил свой костыль и заковылял к выходу.
Желтозубая служанка лучилась улыбкой.
— Он заказывал три кувшина лучшего вина и миску маринованных слив, — поспешила сообщить она Торе.
— У твоего милого дружка есть деньжата, только будь с ним поласковей, потому как не любит он с ними расставаться. — шепнул тот на ухо ей и громко прибавил: — Заплати ей, Сэймэй. Слово есть слово, к тому же нам надо спешить.
Осторожно поглядывая на женщину, Сэймэй достал связку монет.
— Этот человек — ходячий пример того, как пьянство доводит до нищеты, — изрек он. — Сколько он тебе должен?
— Сорок пять монет.
От такой цифры Сэймэй опешил и прижал деньги к груди.
Женщина игриво потрепала его по щеке и, кокетливо стреляя глазками, сказала:
— Но для вас, мой дорогой, я назначу особую цену.
Сэймэй таращился на ее желтые зубы, как утопающий на разверстую пасть акулы.
— Гони десять монет, любовь моя, а остальное потратим вместе!
Вокруг шумно зааплодировали.
Сэймэй дрожащими руками отсчитал десять монет, вручил их кокетке и бросился прочь.
— Не забудьте про свое обещание! — крикнула она ему вслед.
— Всего десять монет за такую порцию винища! — удивлялся на улице Тора, похлопывая Сэймэя по спине. — Придется тебе, старик, поделиться со мной своим секретом обольщения женщин.
Сэймэй свирепо зыркнул на него, но предпочел перенести свой гнев на весело насвистывающего Крысу.
— Давай, ты, пошевеливайся! Даже собака, сколько бы ни виляла хвостом, может получить пинка.
Крыса притих. Ковыляя на своем костыле и жалуясь на холод, долгую дорогу и слабое здоровье, он вел их грязными переулками, через заброшенные кладбища и трущобы, где на веревках висело обледеневшее белье и повсюду валялись горы мусора и объедков. Наконец он решил расстаться со своим костылем, спрятав его на время в дупло старого дерева. Сэймэй хранил презрительное молчание.
Промерзшие и сердитые, они наконец добрались до пустыря на южной окраине Фудзисавы, возле городской стены. Здесь в самодельных хибарах и лачугах жили те, кому не нашлось места в городе. От костров, разведенных под открытым небом, поднимался черный дым. Женщины с ребятишками суетились возле огня, и здесь же кучками сидели мужчины, выпивая и кидая кости.
Здороваясь с ними по-свойски, Крыса обошел веревку с промерзшим тряпьем, пнул рычащую собаку и остановился перед самой отвратительной лачугой.
Вход прикрывала драная циновка, сломанная кухонная утварь валялась повсюду на земле. Откинув циновку, Крыса бесцеремонно шмыгнул внутрь, Тора последовал за ним. Сэймэй, сраженный чудовищной вонью, остался ждать снаружи. Из-за циновки донеслись возбужденные голоса.
Стайка чумазых ребятишек вмиг окружила Сэймэя.
— Монетку! Дай монетку! — жалобно ныли они. — Пожалуйста, господин, всего одну монетку на мисочку супа! — И тянулись к нему ручонками, щупали одежду, норовя запустить пальцы в рукава и под пояс.
Отмахиваясь из последних сил, Сэймэй заорал:
— Давай поскорее, Тора!
Вместо ответа тот вытянул из-под циновки руку и втащил старика вовнутрь. Сэймэй едва не задохнулся. Почти ослепнув от неожиданного полумрака, он чувствовал себя так, словно его проглотило какое-то огромное зловонное чудовище. Постепенно он разглядел в потемках убогое человеческое существо, съежившееся на тюфяке под драными одеялами. Одеяла эти давным-давно выцвели и посерели от грязи, и щуплое созданьице под ними имело тот же оттенок — серая кожа, реденькие седые волосы, паутиной липшие ко лбу, серая убогая одежонка. Глубоко посаженные черные глазки равнодушно устремились на Сэймэя.
