такая щеколда мощная, для чего-то она нужна!
– Ты предлагаешь закрыть наш… морг? – догадался Стас, которого от озноба начало потрясывать.
– Как ты точно выразился, – оценил фразу журналист, примеряя петли щеколды и двери к висячему замку. – Именно морг. А то мало ли что, вдруг нагрянет кто… гость нежданный, к примеру.
– Ты, пожалуй, прав. И замок как родной подошел.
– И у нас на душе спокойно будет, – заключил Макс, проворачивая ключ в скважине замка. – Только возвращаться надо ни в коем случае не через парадный вход.
– Потому что Лёвик включил сигнализацию? – шагая за журналистом по хрустящему снегу, поинтересовался Стас. – Заорет, всех в округе разбудит.
Макс внезапно остановился, сыщик налетел на него, едва не повалив в снег.
– Что? Сигнализацию? – стряхнув пепел на снег, переспросил он. – Если бы! Ты помнишь его изуродованное ухо? Разве сигнализация так может?
– А как его разорванное ухо связано с кнопкой?
– И это ему еще повезло как-то, – продолжал мысль Макс, многозначительно подняв вверх зажатую между пальцев сигарету. – То ли он горбатый, то ли вообще юродивый какой-то, недомерок, огрызок, короче.
– Да объясни ты толком! – Стас хлопнул его по плечу. – А то говоришь загадками! Я должен голову ломать. Она у меня после всего, что здесь случилось, соображать отказывается.
– Объясню, только не здесь, а в комнате. Там намного теплее и спокойнее. Здесь мы как на ладони.
– Как мы попадем в комнату, если через парадный вход нельзя? Ты знаешь запасной, так сказать, хозяйственный?
– Знаю, только он не запасной и не хозяйственный.
– А какой тогда?
– Веревочный, – подмигнул Макс, выдыхая дым едва ли не в лицо некурящему сыщику. – Пойдем к нашему балкону. Ну, под которым мы уже с тобой стояли как-то и трепались об Андропове.
– Да, – вздохнул Стас, еле успевая следом за Максом. – И девчонки наши были живы. И твоя, и моя, и Жанна. Если бы знать тогда, как всё обернется.
– Ты эту рыжую сучку с первыми двумя не ровняй! И вообще, при мне больше не заикайся о ней.
– Так она же мертва.
– К счастью! – сказал Макс. – Я ее придушил. И придушил бы снова, появись такая возможность.
От услышанного Стас даже замедлил ход. Вот это кульбит! Макс придушил Жанну и готов придушить ее снова, появись такая возможность. Сыщик даже не знал, что сказать. Услышанное только что никак не укладывалось ни в один из известных ему мотивов.
Приблизившись к балкончику, Стас увидел свешивающуюся веревку. Взявшись за нее, спросил:
– Та самая, на которой совсем недавно висела Жанна?
– Ага, с моей помощью. У тебя поразительная зрительная память! – с иронией заметил журналист, выкинув сигарету в снег и озираясь по сторонам. – Теперь вперед и с песней. Привязана надежно, можешь не сомневаться, выдержит. Ты спортсмен, думаю, силенок хватит.
– Еще как хватит! – заверил Стас, хватаясь за веревку обеими руками.
К счастью, на балконе и в коридоре им никто не встретился. Оказавшись через пару минут в теплой комнате Макса, сыщик наконец дал волю своим эмоциям:
– Почему нельзя было сразу во всё меня посвятить? У тебя детство в одном месте играет! Зачем нужны эти намеки про Гранта, негативы в бутылке и прочее?
Журналист приложил палец к губам:
– Тихо, вполголоса, ради бога! Успокойся! И тогда всё узнаешь.
– Хорошо, извини. – Сыщик сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, уселся на табурет и заявил: – Слушаю внимательно. Я спокоен.
Макс подошел к двери, проверил, насколько прочно та заперта, вернулся и сел рядом с бывшим одноклассником. В этот момент Стас заметил в углу комнаты странное возвышение, занавешенное простыней.
– Разговор будет долгим. Сейчас, думаю, тебе можно все рассказать… Приготовься, хотя… Я тоже не всё знаю. Ты спрашиваешь, к чему все эти мои ухищрения? Если бы я тогда тебе выложил всё, что узнал к тому времени, ты бы мне не дал придушить эту сучку! Я прав или нет? Признайся, ведь не дал бы?
– Нет, конечно, это самосуд, – ответил сыщик.
– Вот видишь, значит, я поступил правильно, что тебя не посвятил раньше времени. – С этими словами Макс зажмурился, на лице появилась улыбка. – Своими… вот этими руками. О, как она извивалась! Ты бы видел! Да ради этого удовольствия… Непередаваемый кайф, скажу я тебе!
От услышанного сыщик испытал шок.
– Это самосуд, Максим! Ты маньяк, получаешь удовольствие от удушения человека! – Готовый взорваться подобно бочке с порохом, Стас вскочил и начал ходить туда-сюда перед журналистом. – Как ты мог?! От тебя я подобного точно не ожидал.
– Просто мы разные. Можно назвать это и самосудом. Задушить гадину – это нормально. Лично я это называю возмездием. Теперь слушай предысторию. Да сядь ты, не мельтеши!
Едва Стас сел рядом с журналистом, тот продолжил:
– Начнем с того момента, когда у Ленки заболела голова. У нее упало давление, она обратилась, естественно, к Валентине. Та сказала, что десять кубиков глюкозы в вену ей не повредят. Глюкоза нашлась у Жанки. Как потом выяснилось, не случайно. Они все втроем пошли наверх. Потом зачем-то за ними увязался Лёвик. Теперь я знаю – зачем. Всё по разработанному ими плану!
– А я-то где был? – мотнул головой Стас. – Почему ни фига не помню?
– Мы с тобой в это время беседовали на крыльце об Андропове. Когда вернулись, Ленка сидела за столом, ей становилось всё хуже и хуже. Когда она сказала, что ее всю трясет, я велел подняться в комнату и полежать. Я тогда еще ни о чем не подозревал! Думал, полежит и пройдет, как раньше бывало. Правда, раньше ее не трясло.
– Да, – горячо вставил Стас, – а я тебе велел бежать следом.
– Велел, но я бы вряд ли чем-то помог. Ты в тот миг, насколько я помню, хорошо поругался с бородатым. Когда я поднялся минут через десять в комнату, Ленка была уже мертва.
– Валентина ввела ей инсулин? – с замиранием сердца спросил Стас, всё же в глубине души надеясь, что его супруга не виновна в смерти одноклассницы.
Ответ Макса рассеял все надежды.
– Да, сделала. – Он выдержал небольшую паузу, видимо, ему было нелегко говорить. – Но она не виновата. Игнатенки ее разыграли. Как по нотам, мне Валентина потом рассказывала. Я обалдел от такой изощренности.
– Почему тебе? – ревниво спросил супруг. – Почему не мне? Я ведь могу и обидеться!
– На мертвых не обижаются. Это, во-первых. Жанка убила мою жену, а не твою, это во-вторых, – методично, как математичка в школе, объясняющая теорему Пифагора, начал разжевывать журналист. – Поэтому Валентина чувствовала свою вину передо мной. Она оправдывалась, понимаешь?
