Селиверстов садиться не стал, похоже, за время сыскной работы он успел насладиться подобной роскошью, а потому предпочел расхаживать по кабинету и рассматривать статуэтки, во множестве расставленные на полках и тумбочках. Особенно приглянулась ему фигурка из лазурита – амазонка с мечом. Некоторое время он ходил вокруг нее, одобрительно хмыкая, а потом, взяв в руки, произнес:
– Тяжелая. – Затем аккуратно поставил на место.
Вошел молодой мужчина, более ранняя копия престарелого Карла Фаберже.
– Евгений Карлович Фаберже, – представился он. – Вы к нам по поводу ограбления?
Во внимательных глазах Бокия промелькнуло нечто похожее на сочувствие: никогда прежде ему не приходилось разговаривать с людьми, лишившимися в одночасье многих миллионов. Даже недвижимость, которая еще каких-то полгода назад ценилась весьма высоко, в настоящее время по декрету Совнаркома была национализирована и передана государству, а сам Фаберже пребывал в собственном доме на правах квартиросъемщика.
– Да, сегодня было ограблено норвежское посольство, и, как выяснилось, в нем находилось семь ваших чемоданов с ювелирными изделиями. У вас имеется опись этих изделий? – по-деловому спросил Бокий.
– Разумеется, – устало откликнулся Евгений Карлович. Он уже осознавал, что крах семейного бизнеса по-хозяйски распахнул двери особняка, по-барски расположился в его комнатах. И не стоит рассчитывать на чудо. – Вот, возьмите, – протянул он папку. – Здесь полный перечень ювелирных изделий.
Глеб Бокий, привыкший вникать во все тщательно и без торопливости, принялся перелистывать листки, его губы слегка подрагивали и поджимались, словно он перечитывал не скучную опись, а чувственную художественную литературу. Даже в нетерпении пролистал несколько страниц, чтобы взглянуть, чем все-таки закончится захватывающее действо. Наконец Бокий оторвался от чтения и бледно-голубыми глазами внимательно посмотрел на разволновавшегося Евгения Карло-вича:
– Впечатляющий список.
– Да… Это так, – сдержанно согласился Фаберже. – В этих чемоданах все наше состояние.
– Состояние, говорите… А вот только я одного не могу понять: под описью стоит цифра в сто тысяч рублей. Так? Но даже при самом беглом просмотре цифры будут значительно больше. Не менее семи-восьми миллионов рублей золотом.
Лицо Евгения Карловича болезненно сморщилось, обозначив в середине щек длинные кривые морщины. При первом знакомстве он напоминал юношу-переростка с длинными нитями седых волос, проходящими от макушки к вискам. Но сейчас было понятно, что это не так: в действительности перед ним был уже немолодой человек, изрядно побитый судьбой, сгорбившийся под тяжестью утраты. В этой жизни более всего ему хотелось покоя.
Чего, увы, отыскать уже не суждено.
– Но… но мы полагали, что так будет лучше.
– Сумма указана, больше этой суммы вы вряд ли получите. – Испив до капли растерянность Фаберже, Бокий произнес: – Вижу, что вы со мной не до конца откровенны, гражданин Фаберже. А ведь сумма ценностей потянет на многие миллионы. Сколько же здесь описанных предметов? Ага, две тысячи шестьсот тридцать четыре! Взять хотя бы этот папиросник из цветного золота с сапфировой застежкой… Здесь написана цена… Всего-то десять рублей! Полагаю, что такая вещь стоит не менее двух с половиной тысяч рублей! А вот это ожерелье из изумруда… Неужели его стоимость всего-то сто рублей! Вы кого обманываете? Полагаю, что вы чего-то недоговариваете или просто обманываете Советскую власть. Вы читали декрет за номером тридцать семь?
– Вы уж меня извините, но всех ваших декретов не упомнишь, – угрюмо буркнул Евгений Карлович, осознавая, сколь стремительно падает надежда отыскать хоть что-нибудь из пропавшего. – Вы их печете, как блины в Масленицу!
– А я вам напомню… Советские граждане немедленно должны сообщить о всех своих драгоценностях в органы ЧК. Так что мы будем разыскивать не ваше, господин Фаберже, а то, что вы утаили от Советской власти.
– Позвольте заметить, в этих чемоданах также были ценности людей, которые мне доверились.
Положив опись в портфель, Бокий поднялся и произнес напоследок:
– Мы будем держать вас в курсе расследования, гражданин Фаберже. А теперь позвольте откланяться, у нас много дел.
Оставшись в одиночестве, Евгений Карлович опустился на стул. После непродолжительного стука дверь приоткрылась и в комнату, смутившись, вошел Левушка.
– Чего тебе?
– Из Москвы к вам от Александра Карловича, вашего братца, депеша пришла.
– Давай сюда, – уныло произнес Евгений Фаберже, уверенный, что ничего хорошего ждать не приходится.
Левушка отдал конверт. Распечатав его, Евгений Карлович быстро прочитал и, скомкав, швырнул в мусорную корзину.
Глава 13. Личность налетчика
Объявление, данное Селиверстовым в газеты, вскоре принесло плоды. На следующий день в уголовный розыск постучался немолодой сутулый человек с рыжеватыми пышными усами и трехдневной седой щетиной на впалых щеках.
– Я по объявлению о налетчиках, – произнес он, выкладывая на стол газету «Северная коммуна». – Вот здесь напечатано…
Сыщик равнодушно посмотрел на вошедшего. За прошедшие сутки к нему обратилось не менее двадцати граждан, и, судя по их рассказам, преступники должны были одновременно выезжать через все заставы города, прихватив с собой по полудюжине чемоданов. В действительности «свидетелей» интересовало только объявленное вознаграждение, а потому каждый из них нес откровенную нелепицу, чем только еще более запутывал розыск. Проверять подобную информацию уже не хватало ни сил, ни личного состава. Так что вошедший мужчина воспринимался Селиверстовым всего-то как обыкновенный искатель легких денег.
– Садитесь, – уныло предложил сыскарь.
Гость осторожно присел на краешек стула:
– Благодарствую.
– Как вас зовут?
– Кагарманов Петр Иванович.
– Так что вы видели, Петр Иванович?
– Вы там про экипаж писали и про чемоданы…
– Именно так.
– Так я видел их… И экипаж, и чемоданы…
Примерно так свой рассказ начинали все двадцать посетителей, отчего-то уверовавших, что в следующую минуту он должен выделить им обещанные пять тысяч рублей.
– Что вы видели? Как к посольству подъехал экипаж?
– Нет.
Селиверстов поскучнел.
– Тогда что?
– Как они из экипажа чемоданы выгружали, открывали их, лишнее в мусорку бросали, а то, что нужно было, в грузовик загружали. Я как-то сразу смекнул, что это именно те, что посольство ограбили. Ежели не так, к чему им тогда такие фортеля выделывать?
Это было нечто новенькое.
– И что же они бросали?
– Бумаги какие-то, – пожал плечами свидетель.
– Сколько их было?
– Трое. Один совсем молодой, другой – худой и тонкий, по всему видать, из бывших офицериков, а вот третий у них за главного. Это было сразу заметно. В машине, кажись, еще женщина сидела. Когда бумаги из чемоданов покидали, так молодой сел в экипаж и обратно в город поехал, офицерик в кузов запрыгнул к чемоданам, а этот старшой за руль сел, и грузовик дальше покатил.
– Куда же они поехали? – немного волнуясь, спросил Селиверстов.
– В сторону Московской заставы, – уверенно ответил Петр Иванович.
Это вполне походило на правду. Оставалось задать следующий вопрос:
– Значит, вы говорите, были чемоданы?
– Были.
– И какого же они были цвета?
– Серые.
– А может, вы помните какие-то отличительные признаки на этих чемоданах? – спросил сыскарь, почувствовав некоторое возбуждение.
– Помню, что чемоданы добротные были – уверенно заявил свидетель. – Такой хорошо бы в хозяйстве иметь.
– А кроме того, что они добротные, можете еще что-нибудь сказать о них? Может, царапины на них какие-то были или отметки на поверхности. Может, буквы были нарисованы?
– Буквы? – Мужчина на минуту задумался. – Точно! Были буквы.
– И что же это были за буквы?
– Две буквы были. Кожа-то на чемоданах серая, а вот буквы темно-коричневые. Это я сразу приметил. Крупные буквы «К» и «Ф».
В опубликованной заметке не сообщалось о том, что чемоданы принадлежали «Товариществу Фаберже», сказать о них мог только тот человек, который их действительно видел собственными глазами.
– Та-ак, – протянул сыскарь. – И где были проставлены эти буквы?
– В правом верхнем углу, – уверенно произнес свидетель. – Я еще подумал тогда, что же это за странные знаки. Я малость подслеповат… А когда очки надел, так сразу разобрал.
– Во сколько это было? – спросил Селиверстов.
– Светало уже, – ответил Петр Иванович, поправив на крупном пористом носу круглые очки. – У меня как раз смена закончилась, я истопником в депо работаю.
Петроград уже год находился в прифронтовой полосе: на улицах усилилось патрулирование, а выехать из него в ночное время было практически невозможно, разве что по специальному разрешению.
