в кольце Белого города. В этом месте глубина рва и высота куртины были так велики, что лестницы в пять с половиной саженей [122], принесенные с собой, оказались коротки и едва достигали половины стены. Пришлось штурмующим город пехотинцам под непрерывным шквальным огнем русских пищалей и легких вертлюжных пушек связывать лестницы собственными ремнями и перевязями по две вместе. Однако те, кому все же удавалось это сделать, собственными жизнями расплачивались за неосмотрительную изобретательность. Связанные вместе лестницы не выдерживали собственного веса и веса карабкающихся по ним людей. Они складывались пополам, уничтожая атакующих столь же безжалостно и верно, как и оружейный огонь защитников города. Ряды венгерской пехоты стремительно таяли. Самые сообразительные из них, не дожидаясь команды, уже двигались вверх по рву в обратную от атаки сторону. Остальные в любой миг могли последовать их заразительному примеру.
Между тем в проделанные в палисаде проходы вошли шотландские мушкетеры и некоторая часть спешившихся драгун ротмистра Мартина Лесновольского – все они в меру возможностей обеспечивали безопасность подхода саперов Барбиера. Дело это было весьма опасным. Одна петарда в результате точного попадания пули взорвалась прямо в руках самого минера, разметав в клочья его и дюжину находившихся рядом солдат, но две петарды, несмотря на сопротивление русских, полякам все же удалось прикрепить к воротам.
В этот момент ворота города неожиданно распахнулись, выпустив наружу около сотни отчаянных бойцов. У них не было длинноствольных пищалей и мушкетов, в рукопашном бою совершенно бесполезных. Только пистолеты, топоры и сабли. Броситься в неприятельские ряды с белым оружием в руках способен был далеко не каждый воин. Непременным условием успеха такого опасного предприятия являлись специальные боевые навыки, помноженные на личное мужество. Кто обладал ими в большей мере, тот и побеждал. Количество противника в таком случае никогда не имело решающего значения.
Отец Феона, находясь во главе своего отряда, словно несокрушимый волнорез рассекал толпу потерявших строй солдат противника, оказавшихся в смертельной западне между городскими воротами и неразобранным палисадом. Искусно работая сразу двумя саблями, он казался им столь ужасным в своем мастерстве, что, кажется, никто всерьез даже не пытался противостоять ему, без долгих раздумий обращаясь в бегство. Когда-то на заре своей жизни Феона взращивал это смертельное умение для личной великой мести, но случилось всю жизнь использовать его только для великого служения!
Шотландские мушкетеры и польские драгуны, приспособленные по большей части палить из мушкетов, не выдержали напора отряда отца Феоны и, побросав оружие, бросились врассыпную. Создалась давка у проходов. Лишь немногим из них удалось выбраться за спасительный палисад. В кратчайшее время площадка перед стенами города была очищена от неприятеля. Следом из теперь уже настежь отворенных Тверских ворот появились пешие стрелецкие полки и, не останавливаясь, стали теснить врага уже за пределами палисада. Из Страстного монастыря вышла тайно пришедшая туда перед штурмом поместная конница Ивана Морозова и ударила в бок уже основательно павшим духом отрядам Ходкевича.
Попавшая под перекрестный огонь венгерская пехота уже помышляла только об одном: побросав все, выбраться живой из смертельной ловушки. Лишь ценой больших потерь им в конце концов удалось это сделать. Впрочем, оправившись от первого удара, поляки смогли сдержать наступательный порыв русских войск и, зацепившись за несколько удобных для обороны мест, продержались до рассвета, но, так и не дождавшись помощи от своего резерва, ушли по сигналу боевых барабанов.
Глядя на спешно отступающие польские войска, отцу Феоне показалось, что на возвышенности у Георгиевского девичьего монастыря он увидел могучую фигуру полковника Конши, смотрящего в его сторону. Впрочем, возможно, ему это только привиделось. Мимо, гордый собой, прошел Гришка Друковцев, упросивший Феону взять его в отряд. Он вел на аркане скулившего от страха минера, с трудом тащившего на себе громоздкую и тяжелую петарду.
– Не скули, лапоть! – сердился Гришка. – Кто виноват, что никто нам с тобой помогать не хочет?
Увидев отца Феону, он ощерил рот в счастливой улыбке.
– Тоже мне приступ, Григорий Федорович, правда? Раз, два и всё! То ли дело раньше!
– Не спеши, тезка, еще не конец. Да будь осторожен с этой штукой.
Монах погрозил пальцем десятнику:
– Семью без кормильца оставишь!
– Ладно! – махнул свободной рукой Гришка и скрылся за воротами.
– Ты куда прешься с бомбой? – донесся оттуда чей-то недовольный голос. – Совсем ошалел, дурень?
– А куда же мне тогда идти?
– А я почем знаю? Лучше взорви от греха!
– Чего сказал? Да ты знаешь, какая это полезная бомба!
Феона вздохнул и покачал головой. В этот момент к нему подошел отец Афанасий. Он слегка прихрамывал и нес в руках какой-то странный мушкет.
– Ранен? – спросил Феона.
– Пустяки! – отмахнулся Афанасий и протянул другу ружье. – Я его все-таки достал! Хозяин, правда, убег, но игрушку свою оставил.
Отец Феона осмотрел необычный трофей. Это был облегченный кремневый мушкет, над стволом которого неизвестные умельцы укрепили свечной фонарь со стеклянной линзой, собиравшей свет в яркий луч, направляемый стрелком на нужную цель. Сама свеча закрывалась сдвижной крышкой, которую неожиданно можно было открыть, чтобы ослепить и сбить с толку противника. Полка и огниво предусмотрительно также были закрыты пластиной, благодаря чему мушкет можно было применять и в непогоду.
– Это действительно пока просто игрушка, – разочарованно поморщился отец Феона, сразу оценив невысокую действенность стрельбы из подобного оружия.
– Однако, – добавил он, поразмыслив, – кто знает, к чему это может привести в будущем?
Они вошли в открытые настежь ворота, где сразу увидели толпу богато одетых начальных людей, среди которых выделялся не скрывавший своего торжества от быстрой победы над сильным противником князь Василий Семенович Куракин. Многочисленная свита наперебой поздравляла удачливого воеводу, когда неожиданно появился гонец от окольничего Никиты Васильевича Годунова, руководившего обороной Арбатских ворот. Дела у наших там, как выяснилось, с самого начала не заладились!
Оборона Арбатских ворот строилась точно так же, как и всех остальных проезжих ворот Москвы. Основу ее составляли предвратные деревянные острожки и палисады, составлявшие вместе хорошо укрепленный и организованный военный городок. Срубленный по всем правилам военного строительства, он представлял для вражеской армии весьма серьезное инженерное препятствие на пути к воротам города.
Но если у Тверских ворот князь Куракин сознательно пожертвовал палисадом, чтобы заманить поляков в ловушку между крепостной стеной и разрушенными острожками, в которых сложно было держать оборону отступающему противнику, то воевода Никита Васильевич Годунов решил биться за каждый острожек перед Арбатскими воротами в расчете на неприступность стен и обычные в таких случаях высокие потери наступающих, для которых каждый из острожков превращался в
