Защитники острожка прижались к брустверу, пытаясь через бойницы вести ответный огонь по наступающим. Однако тактика противника изменилась. Они не шли на приступ острожка, а, прикрываясь деревянными щитами и повозками, тащили к воротам какие-то странные сооружения, похожие на телеги без лошадей, с оглоблями, выставленными вперед, к концам которых были прикреплены непонятные механизмы, более всего напоминающие тали для подъема и перемещения тяжестей. При этом щиты настолько плотно прикрывали кирасир, тащивших на канатах это странное сооружение, что пули практически не достигали их, увязая в дереве или рикошетируя от металла. Среди поляков выделялся один офицер, одетый не по ситуации богато и броско. Один плюмаж на его шляпе стоил как хороший испанский жеребец чистых кровей. Вся остальная одежда была под стать плюмажу.
Феона и Андрей Мутр переглянулись.
– Что это? – спросил монах.
Капитан не ответил, только растерянно покачал головой.
К соседней амбразуре, свирепо сопя носом, пристроился Афанасий.
– Видели того петуха? – кивнул на поляка, мелькающего за щитами.
– Знаешь его?
– Встречались шесть лет назад у Сергиевой лавры. Мальтийский кавалер Бартоломей Новодворский. У меня должок к нему неоплаченный!
Афанасий показал рукой на сабельный рубец, тянувшийся от левого глаза к челюсти.
– Новодворский? – повторил за ним Феона, вспомнив показания французов. – Спитардный начальник! Тогда я начинаю понимать!
Увидев недоумение на лицах товарищей, отец Феона пояснил:
– Это что-то вроде брандера [126], только на земле. А проще говоря, каптан, начиненный порохом. Сейчас они подгонят телегу к стене, с помощью канатов подтянут петарду к воротам и, закрепив оглоблями, подорвут. Все просто!
Феона обернулся и неожиданно хлопнул друга по плечу.
– Подстрелишь, брат?
– Кого?
– Петуха!
Афанасий цепким взглядом оглядел окрестности и выразительно щелкнул языком.
– Отсюда далеко. Лях вертится, как вошь на гребешке. Ближе надо подобраться?
– Ну так подберись!
Говоря это, Феона не сомневался, что старый вояка обязательно придумает что-то особенное. Афанасий в ответ озорно рассмеялся и, схватив стоящую у стены тяжелую затинную пищаль, рванул к выходу.
– Это можно!
– Возьми кого-нибудь в помощь? – крикнул вдогонку отец Феона, но Афанасий решительно отмахнулся.
– Зачем мне? Морока одна!
Монах выбрался через калитку острожка и, стремглав скатившись в ров, словно растворился в нем.
Удивившись мастерству обычного инока, капитан Мутр тем не менее высказал сомнения:
– Трудное дело! Сможет ли?
– Этот человек сможет!
Отец Феона прильнул к бойнице.
– Приготовься, капитан, как только Афанасий дело сделает, мы пойдем! Прикрой нас со спины.
Какое-то время никаких изменений на поле боя не происходило. Отряд кавалера Новодворского, состоящий из саперов и спешенных гусар, прикрытый плотным огнем мушкетов, довел свой «брандер» до ворот и принялся готовить его к подрыву. Со стен города стрельцы безуспешно пытались не допустить этого, но ничего не могли противопоставить плотному огню двенадцатирядной караколи немецкой пехоты. При этом грохот от орудийных залпов, разносящийся по округе, стоял столь ужасающий, что у недостаточно подготовленных солдат лопались барабанные перепонки. А над землей стелился пороховой дым, плотный, как ночной туман над тихой рекой, не позволявший разглядеть что-либо без напряжения глаз уже на расстоянии двух десятков шагов.
Феона терпеливо ждал, жестами успокаивая особо несдержанных, рвущихся в бой воинов. Наконец он увидел то, что хотел. Новодворский, командовавший установкой петарды, неожиданно дернулся всем телом, раскрутился волчком на месте, потеряв свою роскошную шляпу, и упал на негнущихся ногах ничком в изрытую колесами и солдатскими сапогами землю. Его окружение бросилось на помощь своему командиру, забыв о продвижении вперед, а сводная хоругвь гусар-охотников, прекратив обстрел стены города, все как один стали палить по неизвестной цели на дне крепостного рва.
– Вперед! – коротко скомандовал Феона своему отряду и, вынув саблю из ножен, решительно направился к выходу.
Началось побоище. Жестокая резня белым оружием, ужасающая своей кровожадностью. Пережить такую атаку во все времена удавалось немногим. Отец Феона шел впереди, как ангел мщения архангел Акрасиэль [127], сея ужас и трепет в стане врагов. Он мастерски использовал особенности местности, различные преграды из предметов, животных и даже людей, вынуждая противников в каждом эпизоде боя вставать против себя в колонну по одному или два бойца и лишая их при этом возможностей создавать угрозы по флангам. Подступиться к нему было невероятно сложно и смертельно опасно.
В бою за ним следовали воины, возможно не столь искушенные в сабельной сече, как их многоопытный командир, но их боевой дух и сплоченность с лихвой возмещали некоторые недостатки в отношении личного умения. К тому же спины им надежно прикрыли мушкеты бельских немцев, имевших богатый опыт большой войны.
Удар был стремительным. Саперный вагенбург [128] пал первым, не выдержав напора атакующих. Щиты оказались разметаны, «брандер» с петардой и мешками с селитрой и серой порублен и опрокинут набок. Двадцать подрывников легли на месте, а обе хоругви немецких пехотинцев оказались рассеяны по округе. Часть их, не желая дальше испытывать ратную судьбу, просто сдались. И только гусары, ощетинившись копьями, организованно отступили, на руках вынеся тяжелораненого кавалера Бартоломея Новодворского в тыл своих войск.
Не останавливаясь, наши с ходу захватили соседний острожек, ворвавшись внутрь сквозь пролом в частоколе. Засевшие в нем рейтары, избегая рукопашной схватки, в которой они особым мастерством никогда не отличались, вскочив на коней, откатились до Кормовых дворов Арбата. Но собравшись вместе, подгоняемые своими офицерами, они попытались еще раз отбить только что утерянные позиции. Лихой конной лавой они вновь устремились на приступ, нещадно паля из мощных, достигавших двух локтей длины, рейтарских пистолетов.
Неожиданно им наперерез вышел большой конный отряд казаков, присланный из Замоскворечья князем Иваном Катыревым-Ростовским. Казаки, используя свою излюбленную тактику, выйдя на расстояние выстрела, быстро и слаженно забатовали коней и под их прикрытием открыли убийственный огонь по не ожидавшим такого поворота рейтарам. Налет захлебнулся по-настоящему, так и не начавшись. Две роты поляков, рассеянные плотным огнем казаков, поспешно отступили в темные переулки Поварской слободы, но отдельные очаги сопротивления на отвоеванных нашими войсками укреплениях еще сохранялись.
С предельной осторожностью пробираясь вдоль дымящегося и местами в дребезги разметанного пушечными ядрами частокола предвратного палисада, отряд отца Феоны внезапно столкнулся с крупным отрядом польских драгун, забаррикадировавшихся внутри острожка и открывших огонь при первом их появлении. Кровь обильно лилась с обеих сторон. В конечном счете исход решила рота шотландцев, ударившая полякам в спину.
Не выдержав атаки с двух сторон, враг побежал, бросив лошадей, оружие и полковой штандарт. Наступила короткая передышка. Наши воины собирали оружие и раненых. К отцу Феоне подбежал довольный Андрей Мутр.
– Афанасия не видел? – спросил его озабоченный Феона.
Капитан отрицательно
