Он увидел совершенно новое решение той проблемы, которая застопорила доказательство. Оно было неописуемо прекрасным, и в то же время простым и изящным. Не веря самому себе, он несколько часов молча таращился на него и не понимал, почему оно не приходило ему в голову раньше? Чувства, которые он переживал, не могли сравниться ни с одним самым счастливым мгновением в его жизни. Радостное возбуждение переполняло его умопомрачительными волнами восторга.
В первый вечер счастливый Эндрю Уайлс заснул прямо в кабинете. Утром он перепроверил доказательство и убедился, что всё в порядке. Уайлс поспешил к коллегам по математическому факультету и попросил их проверить его новое решение. Каждый подтвердил, что оно абсолютно правильное.
Это был триумф. Настоящий триумф Уайлса после преждевременных оваций в Институте Ньютона. Благодаря красивому решению прежнее доказательство удалось сократить на семьдесят страниц.
Обновленную статью вновь проштудировали эксперты. Претензий не было.
И в мае 1995 года доказательство Великой теоремы Ферма было опубликовано в журнале: "Annals of Mathematics".
Самая знаменитая математическая проблема была решена!
Но Великая тайна Ферма осталась неразгаданной.
Дверь в кабинет главного врача психиатрической больницы была закрыта на ключ. Дмитрий Борисович не хотел, чтобы кто-нибудь случайно услышал его телефонный разговор. Несмотря на претензии собеседника, он говорил тихо и вкрадчиво:
– Детка, мы копируем всё, что он написал. Всё! И передаем тебе. Я ничего не утаиваю. Тебе достается каждая страница, где есть хоть одна его закорючка. Если что-то перечеркивается и дополняется, мы копируем снова. Я не понимаю твоего недовольства, детка. Разве там мало формул? По-моему, тех записей, что уже собраны, достаточно для полноценной монографии!
Дмитрий Борисович выслушал новые аргументы раздраженного человека, но сам оставался ласковым.
– Не волнуйся так, детка. Я создал ему все условия. Благодаря мне он выдает блистательные россыпи математических идей, я не виноват, что тебе требуется какой-то особенный бриллиант. Ты пойми, я не могу заглянуть в его мозги и узнать, почему он увлечен этой теорией, а не той, которая требуется тебе! Да, я дважды проводил гипноз. Я даю ему лекарства, ослабляющие волю. По твоей просьбе я приказал ему записать доказательство теоремы Ферма. Он был в таком состоянии, что не мог ничего скрыть. У тебя же есть все результаты моих воздействий. Я сам видел, как Данин выводил эту проклятую формулу.
Дмитрий Борисович вытер пот со лба, несколько раз кивнул, соглашаясь с собеседником, и продолжил оправдываться:
– Я люблю тебя, детка. Но я же не математик, чтобы всё верно оценить. – Он слушал любимый голос, мечтая о встрече, и неожиданно решил: – Постой. Ты говоришь, что Данин несколько раз начинал писать нужные формулы, но потом срывался на другое. О чем это говорит? Я смял его волю. Он не способен врать и скрывать мысли, поэтому правильно реагирует на внешние приказы. Но его мозг сейчас увлечен чем-то другим. Чем-то более важным пресловутой теоремы Ферма… Я понимаю, что она Великая. И Данин это понимает. Но все ресурсы его мозга сейчас настолько полно задействованы в решении новой более важной проблемы, что кора головного мозга блокирует любые попытки переключиться на что-то старое и второстепенное. Это защитная реакция организма на клеточном уровне. Никакого злого умысла Данина в этом нет. Он начинает запись доказательства. Оно достаточно заковыристое. Необходимо подключение нейронов памяти, логического мышления и Бог знает чего еще, но мозг отказывается это делать. Подсознательно Данин боится расстаться с той задачей, которую решает сейчас. Я понятно излагаю?
Главврач выслушал комплимент и не удержался от ответного.
– Ты умница. Как я тебя хочу!
Но голос в телефоне был настроен на деловой лад
– Как это устранить? – переспросил Дмитрий Борисович и задумался. – Я и так уже применил столько психотропных средств, что организм пациента может не выдержать. Но раз тебе всё равно… Есть один способ, хотя и очень рискованный. – Главврач взглянул на дверь и понизил голос до шопота. – Нужна прямая инъекция в кору головного мозга. Подсознательная блокада рухнет. Пациент расскажет всё что знает, и ничто не сможет этому помещать.
Известие было встречено с энтузиазмом. Психиатр был вынужден разъяснить последствия.
– Правда, этот метод сродни ювелирному взрыву атомной бомбы. Представь себе, надо разрушить одну единственную преграду, но сохранить в целости остальные здания, которые стоят впритык. Короче говоря, кратковременный эффект я гарантирую, но… Данин может не вернуться в нормальное состояние. Из гения он превратится в дебила. В полного дебила!
Вопреки столь мрачной перспективе, последовала настойчивая просьба. Дмитрий Борисович не стал более спорить. Он разглядел и положительный момент в предстоящей опасной операции.
– В этом случае, детка, тебе надо лично присутствовать в больнице. Пациент сможет рассказать всё только один раз. Хватит ли у него сил, чтобы хоть что-то записать, я не уверен. Приезжай, а я всё организую. Будем только ты и я.
1995 год. Снакт-Петербург. Россия.
Грузно хлопнула высокая дверь. В лабораторию алгебры и теории чисел, в которой работал Данин, ворвался Михаил Фищук.
– Константин, взгляните!
С недавнего времени Фищук стал аспирантом института математики. Его рука потрясала толстую пачку бумаг. Он шлепнул ее под нос Данину.
– Я снял копию в библиотеке. Это статья Уайлса с доказательством теоремы Ферма. Подход очень похож на ваш. Но он его довел до конца! Вы смотрите, смотрите.
Фищук опустился на стул, Данин медленно перебирал принесенные листы.
– Если бы вы тогда напряглись и нашли способ обойти ошибочное утверждение, вы бы опередили англичанина, – уже спокойнее говорил аспирант. – Почему вы отступили и не занимались этим вопросом? Я был всего лишь студентом, и то старался. Но… кто я, а кто вы.
Константин просматривал объемную статью. В ней содержалось доказательство важной современной гипотезы, а уже из нее вытекала справедливость теоремы Ферма. Многогранность логических связок между различными разделами математики действительно напоминала его подход. Громоздкое здание доказательства опиралось на множество разномастных выводов и представляло в глазах Данина не очень эстетичное зрелище.
Формально великая цель была достигнута. Уайлс первым пересек финишную черту в многовековой гонке за призом, но он напоминал мотоциклиста, вклинившегося в соревнование бегунов.
Данин с плохо скрываемой брезгливостью отодвинул ксерокопию статьи.
– Это не то, что подразумевал Ферма.
– В каком смысле? – не понял Фищук.
– Доказательство Уайлса основано на методах, которые стали известны только в двадцатом веке. Ферма не мог их знать.
– Какая разница! Великая теорема доказана, деньги и слава получены. А мы… а вы остались не у дел. Ну почему вы всё забросили тогда? Это была непростительная ошибка.
– Миша, – Данин хрустнул пальцами, – Ферма придумал иное доказательство. Я уверен, оно тонкое и изящное. Оно должно быть прекрасным. Если ты его найдешь, то увидишь истинную Красоту!
– Я?
– А почему бы и нет? Дерзай.
– Зачем? Теорема уже доказана. Вы предлагаете мне стать пятиклассником, которому задали на дом всем известную теорему Пифагора? Это никто не оценит.
– А ты сам? Я хорошо помню то удивительное чувство, когда в первый раз сам доказал теорему Пифагора. Я парил над землей! Как ты думаешь, почему Ферма не публиковал свои доказательства?
Фищук пожал плесами.
– Наверное, он был чудаком.
– Нет. Пьер де Ферма поступил очень мудро. Он не желал отнимать у других радость собственного открытия. Каждый, на кого снизойдет озарение, получит заряд такого неповторимого наслаждения, что ради этого счастливого момента и стоит жить.
– Странно вы говорите. А как же слава?
– Слава – это отпевание, когда достижения и заслуги уже в прошлом. А вот божественное озарение посещает нас вместе с рождением нового открытия. Это мгновение восхитительно, его нельзя заменить ничем. Вот и решай. Когда радость больше: в первый день рождения или на похоронах?
Посветлевшие глаза Константина Данина мягко наблюдали за сконфуженным Михаилом Фищуком. Тот не смел ничего возразить. Лишь удивлялся необычной разговорчивости математика-виртуоза, каковым искренне еще со студенческих лет почитал Константина Данина.
– То-то! – назидательно произнес Константин. – Решая задачи, мы должны помнить о Красоте.
И его лицо вновь окутала тень молчаливой сосредоточенности. Он знал, что никогда не свернет со своего пути к великой цели.
После получения милиционером неожиданной информации, о самостоятельном визите Валентины Ипполитовны в психиатрическую клинику и речи быть не могло. Стрельников, Матыкин и Вишневская подъехали к воротам закрытого медучреждения на служебном автомобиле. Так неофициальный визит выглядел убедительней.
