– Ваше императорское величество, позвольте мне… Она перебила его:
– …сказать, что вы поражены и даже ошеломлены? Незачем. Давайте лучше сразу перейдем к делу. Если мы чересчур долго будем отсутствовать в бальном зале, нас, пожалуй, хватятся. Начнутся еще пересуды…
О Боже правый! Неужели она действительно сказала это? «Начнутся еще пересуды»! Ведь это в высшей степени двусмысленно.
Граф улыбнулся, однако она не нашла в его улыбке ничего предосудительного. Никакого намека!..
– Я пригласила вас сюда… – начала она и оборвала себя на полуслове. Как это неуместно! Ведь она Трона не в королевский дворец пригласила, а в часовню его собственного палаццо, в котором его матушка, графиня Трон, дает бал, куда, между прочим, ее, Елизавету, никто не звал. Наступила тяжелая пауза.
– Позвольте мне угостить ваше императорское величество каким-нибудь освежающим напитком?
Как он сказал? Угостить вас освежающим напитком? Ее? Императрицу? Как будто она графиня какая-то? Допустимо ли это? А если она примет от него этот бокал, не получится ли…
Но Елизавета не успела закончить мысль, потому что комиссарио уже направился к алтарю. И в самом деле, с каждым мгновением ей все больше хотелось пить.
– Пропустить глоточек было бы недурно.
«Пропустить глоточек было бы недурно». О небо! Что за выражение! Франц-Иосиф их употребляет, но ведь он мужчина Для женщины это совершенно недопустимо. Елизавета подавленно молчала, наблюдая за тем, как комиссарио (или граф – она пока не знала, к какой категории подданных его отнести, к дворянам или чиновникам) достал бутылку из красивой вазы в стиле Медичи, тщательно обтер ее чистой белой салфеткой, освободил от проволоки, а потом ловко, одним незаметным движением вынул пробку. Трон налил шампанское и вернулся к Елизавете с фужером. С одним фужером. Это тонко. Это придает шампанскому некий оттенок… гм-м… лекарства Если бы он вернулся с двумя наполненными доверху фужерами, это, безусловно, придало бы сугубо деловой встрече фривольный характер.
Елизавета приняла сосуд из его рук – граф протянул фужер с видом озабоченного ее состоянием врача, – поднесла к губам и мгновение спустя почувствовала, как защипало в носу от лопающихся пузырьков шампанского. После первых же глотков у нее чуть-чуть зашумело в голове, поэтому пришлось опуститься на стул.
– Прошу садиться, граф.
Не слишком ли она поспешила с предложением сесть? Может быть, лучше было бы с этим немного повременить? Но тогда он разговаривал бы с ней, глядя сверху вниз, – что совершенно недопустимо.
Граф немного отодвинул стул, стоявший рядом со стулом Елизаветы, и сел – свободно, непринужденно, с прямой спиной. Он сидел совершенно спокойно, не то что вечно озабоченный чем-то Тоггенбург. И ни тени фамильярности в позе Трона – несмотря на непринужденность – не было! Напротив, чувствовалось уважение, почтение.
– Я пригласила вас сюда, ибо я… – Она перевела дыхание. Ей хотелось сказать: «Ибо я ненавижу Хофбург и одна мысль о возвращении в Вену вызывает у меня головную 6оль! И еще потому, что я не верю в историю, которую выдумал Тоггенбург, чтобы выдворить меня из Венеции». Нет, так не годится.
Она отпила еще глоток из фужера и заметила, что шампанское приятным образом снимает напряжение.
– Я знаю, кто убил надворного советника и молодую женщину, – прямо сказала Елизавета. – Лучше всего будет, если вы просто выслушаете меня, а вопросы зададите потом.
Ей потребовалось полчаса, чтобы изложить Трону свою версию событий. Когда она завершила рассказ, то поняла, что за все время ни разу не назвала имя человека, о котором, собственно, шла речь. Эту ошибку необходимо было немедленно исправить.
Сначала Трону показалось, будто он ослышался.
– Вы сказали Хаслингер, ваше императорское величество?
Елизавета кивнула.
– Полковник Перген всякий раз покрывал Хаслингера. Это касается и инцидента в Гамбараре, и случая в Вене.
– Почему он его покрывал?
– Хаслингер и Перген учились вместе в офицерском училище в Граце. Возможно, Перген был чем-то обязан Хаслингеру. – Елизавета сделала паузу. – Но в данном случае Перген действовал не просто как старый друг, но и потому, что Хаслингер его шантажировал. Хаслингер пригрозил полковнику, что передаст документы из каюты надворного советника коменданту города. Так все истолковал Эннемозер, подслушавший их разговор под дверью.
Трон встал и нетвердой походкой направился к окну часовни. Пол ее за столетия чуть наклонился в сторону протекавшего перед палаццо канала. Сейчас Трону казалась, будто он идет по скату – но вверх! Из бального зала опять донеслись звуки вальса, и несколько мгновений музыка звучала так отчетливо, будто оркестранты играли по соседству, в гобеленной. Трон вернулся от окна к своему стулу, сел и рассказал императрице обо всем, что ему было известно по этому делу.
Когда он закончил, Елизавета сказала:
– Выходит, вы тоже не поверили в покушение…
Трон пояснил:
– Поначалу я заподозрил лейтенанта Грильпарцера. А потом падре Томмасео.
– Что вы намерены предпринимать теперь?
– Я не имею права ничего предпринимать, – сказал Трон. – Шпаур меня уволит, если я буду заниматься этим делом на собственный страх и риск. Расследование убийства Моосбруггера в компетенции военной полиции, потому что пароходы «Ллойда» причислены к военному ведомству.
– Выходит, это дело для вас все равно что закрыто.
– Очень похоже на то.
– Эннемозер сказал, что Перген всячески старается завладеть этими документами. Выходит, что полковник отнюдь не уверен, что они у Хаслингера.
Трон кивнул.
– Я знаю. Именно по этой причине он и наведывался к Баллани.
– Вы представляете, комиссарио, что произойдет, если эти документы действительно попадут в руки полковника Пергена?
– Тогда Хаслингер не сможет больше его ими шантажировать.
– Верно. И если такой момент наступит, Хаслингер увидит в лице Пергена противника, от которого исходит смертельная угроза. В этом у нас сомнений быть не может.
Трон живо подхватил:
– Вы хотите этим сказать, что Хаслингер мог бы Пергена…
– Не только мог бы, комиссарио. Он непременно пойдет на это. Хаслингер убил стюарда потому что тому было известно о том, что произошло на пароходе Он убил женщину в Триесте, чтобы добраться до записок Моосбрутгера. Если Хаслингер поймет, что Перген больше от него не зависит, он и его захочет убить. Это примут за убийство по политическим мотивам. Никому и в голову не придет, что Пергена мог убить Хаслингер.
– Иными словами: если документы попадут к Пергену, он может быть убит?
Елизавета кивнула.
– Точно так же, как Моосбруггер и женщина из Триеста Жизнь каждого, кому становится что-то известно о Хаслингере, в опасности. – Она на мгновение задумалась. – Говорила я вам, что того унтер-офицера, который дал на процессе показания против Пергена, нашли два месяца спустя с перерезанным горлом?
– Нет, пока нет.
– Меня интересует вопрос а жив ли до сих пор священник?
– Какой священник?
– Падре Аббондио из Гамбараре Тот самый, который обратился тогда к властям…
– Одну секундочку. Вы сказали, э-э… из Гамбараре?
– Да, оттуда – Елизавета наморщила лоб. – Это маленькое селение поблизости от Миры. Разве я о нем прежде не упоминала?
Трон задумчиво покачал головой.
– Наверное, это я… по невнимательности пропустил мимо ушей… – Ему показалось, что мысли в мозгу окончательно перепутались и императрица, чего доброго, поймет это… – Известна ли судьба девушки, родителей которой расстреляли?
– Во время процесса она находилась в сиротском приюте в Венеции, – сказала Елизавета.
Трон болезненно улыбнулся, прежде чем негромко заговорил вновь:
– Пригласили ее в суд как свидетельницу?…
– Да, только она ничего не могла вспомнить. – Елизавета бросила на Трона озабоченный взгляд. – Вы хорошо себя чувствуете, комиссарио?
– Эта девушка… – медленно начал Трон, но на секунду умолк, плотно, до боли сжав губы и нахмурившись. – Эта девушка была среди пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда». И она опознала Хаслингера. Я говорю о княгине де Монтальчино.
– Откуда вы знаете, что княгиня опознала Хаслингера?
– Я был с княгиней в «Ла Фениче», и мы случайно встретились с Хаслингером Она сказала ему, что видела его на борту «Зигмунда». Но она имела в виду что-то большее! Только я не сразу об этом догадался…
– А как отреагировал на ее слова Хаслингер?
– Он вдруг куда-то заторопился и ретировался. Я не придал этому особенного значения. Зато сейчас я уверен, что он тоже узнал княгиню – или Марию Голотти, как ее звали когда-то. По ее веснушкам, светлым волосам и зеленым глазам.
– Но если княгиня знала, кто такой Хаслингер, почему она вам об этом ничего не сказала?
– Ей пришлось бы тогда рассказать мне обо всем, что произошло тогда в Гамбараре, – сказал Трон. – Чего она, разумеется, не хотела. Кроме того, она опасалась, что полковник Перген возьмет, по своему обыкновению, Хаслингера под свое крыло. Как и двенадцать лет назад.
