— Аня, здесь ты права, — заюлил я. — Я глупость сморозил, когда тебя в кухарки позвал. Что люди скажут?
Я уже сам пожалел, что позвал девчонку в прислуги. Дело-то не только в том — кто чего скажет или подумает. На хрена мне прислуга, у которой в голове компьютер? Будет у меня кухарка, с компьютером, да еще с замашками кардинала Ришелье. Язык мой — враг мой.
— О вас никто плохого слова не скажет, — твердо заявила девчонка. — А скажут — так и плевать, с большой колокольни. А про приставание сдуру спросила.
Как бы мне отмазаться? Но так, чтобы девчонка сама отказалась.
— Но мне не только стряпуха нужна. Надо еще и полы мыть, воду с дровами носить, в лавку бегать, баню топить. Дрова закупать придется, насчет пиления договариваться. Да, еще придется мой мундир гладить. Так, чтобы на штанах стрелки! И жалованье большое не дам.
— Так это понятно, — отмахнулась девчонка и деловито спросила. — А харч чей?
— В смысле? — не понял я, потом дошло. — Что для меня станешь варить, то и сама будешь есть. Хочешь себе наособицу готовить, если у тебя диета — на здоровье. Да, тебе же у отца разрешение спрашивать нужно. Вот, давай-ка вначале с отцом посоветуйся…
Я уже обрадовался, что Нюшка откажется, но та только махнула свободной рукой.
— Если с такими условиями, так и неплохо… Отец разрешение даст, куда он денется? Но меньше, чем за пять рублей в месяц не соглашусь.
Нет, не откажется. Но пять просит — уже хорошо. Я-то хотел сразу семь предлагать.
— Годится, — обреченно кивнул я.
— А жить где? У вас в доме или приходящей?
— Хочешь приходящей кухаркой быть — отлично. Утром придешь, вечером уйдешь.
Кажется, девчонка собирается задать еще кучу вопросов. Но ей хорошо — у нее уши платком укрыты, и валенки на ногах.
— Знаешь, где я живу? На Покровской…
— Да знаю где вы живете. В доме Натальи Никифоровны, которая раньше квартиру реалистам сдавала, а теперь замуж выходит.
Ну все-то она знает!
— Но она пока дома, — предупредил я. — И приболела малость, простудилась.
— У бабки Дуни — моей двоюродной, травки хорошие есть. Заварю — враз вашу хозяйку на ноги поставим. Я тогда одежду Петьке занесу, потом к вам приду, дом смотреть.
Нюшка кивнула, развернулась и побежала. А я, вместо того, чтобы пойти в тепло, с грустью посмотрел ей вслед и подумал, что я, похоже, свалял дурака! Ну, ничему-то меня жизнь не учит. Чует мое сердце, что Нюшка меня застроит!
[1] На этом кладбище будут похоронены городской голова И. А. Милютин (1907 г.) и его зять — Н. В. Лентовский (в 1909 г.), ставший к тому времени тайным советником и сенатором. В советское время кладбище окажется заброшенным, в 1950-е годы на его месте разобьют парк имени Ленинского Комсомола. В 1990-е годы, на месте предполагаемой могилы Милютина будет установлен бюст.
[2] Стихотворение подлинное, автор мне неизвестен.
Эпилог
Дело, открытое по факту смерти Сомова Николая Сергеевича у меня принимал нынче не прокурор, а сам Председатель Окружного суда. Николай Викентьевич читал очень быстро, но внимательно. Закрыв дело, посмотрел на меня сказал:
— Вы свою работу выполнили добросовестно. Можно передавать дело прокурору.
— Так-то оно так… — промямлил я.
— И отчего вы так опечалены?
— Тем, что так и не сумел установить — было ли кольцо украдено Зуевой или его и на самом деле кто-то подложил под подушку Любовь Кирилловны?
— А ваша личная версия? — полюбопытствовал Лентовский, а потом предложил: — Представим себе, что вы не судебный следователь, а защитник госпожи Зуевой. Что бы вы стали делать?
Я сделал вид, что задумался, хотя, уже и составил в голове версию, которой мог бы придерживаться присяжный поверенный.
— Итак, будь я адвокатом госпожи Зуевой, исходил бы из того, что следует убедить присяжных оправдать бывшую гувернантку. Доказать ее невиновность не удастся — у нас имеются ее признание в полицейском участке, есть протокол допроса, в котором она подтверждает факт убийства, есть свидетели, имеется орудие убийства. Значит, нам нужен убедительный мотив в том, что эта женщина имела право убить Сомова. Странная фраза — имела право убить… Но я же сейчас защитник, верно?
— Согласен, — кивнул Лентовский.
— Вот здесь защитнику поможет судьба отца госпожи Зуевой. Честный и благородный полковник, решивший помочь лучшему другу. Да, полковник Зуев украл деньги, но он их украл не у человека, а из казны. А кража казенных денег для большинства обывателей — это не кража. Полковник, для которого честь — не пустое слово, застрелился, не вынеся позора. Семья осталась без средств, дочка — урожденная дворянка, добывает пропитание для себя, и для старушки-матери. Она живет в нищете, но она — благородная барышня! Для нее немыслимо, чтобы кто-то усомнился в ее честности! Ее оскорбили, унизили! Барышня попыталась апеллировать к правосудию, но судебная машина забуксовала, а следователь-сухарь не пожелал ускорить дело по рассмотрению жалобы. Мог бы, между прочем, помчаться в уезд, отыскать следы двух подружек, взять у них показания. И Сомова он мог бы допросить, пусть даже тот и пребывал… в болезненном состоянии. И Любовь Кирилловна Зуева — дочь боевого офицера, не нашла иной возможности защитить свою честь, иначе, как застрелить обидчика. Заметим — она не стала скрываться, а сдалась правосудию.
— Будь я присяжным заседателем, я бы уже плакал, — хмыкнул Лентовский.
— Этого мало, — заметил я. — Нужен оправдательный приговор. Нужен мерзавец, который решил скомпрометировать Любовь Кирилловну.
— И кто же он?
— Здесь очевидно — поручик Сомов. Есть свидетель, слышавший, как Сомов-младший повел отца в комнату гувернантки, сам присутствовал при обыске.
В стиле Остапа Бендера (или Сергея Юрского в его роли), сделал красивый жест (или мне так показалось, что он красивый) рукой в сторону Лентовского:
— Да, господа присяжные, сделаю маленькое отступление — а законен ли был обыск? Имел ли право домовладелец произвести обыск, если он предоставил комнату в распоряжении своей гувернантки? Мы не сомневаемся в честности усопшего предводителя дворянства, но у нас имеется Уложение Российской империи! Производить обыски могут только лица, облаченные на то полномочиями! И в присутствии понятых. Поручик Сомов отрицает, заявляет, что он вообще ничего не знает об увольнении Зуевой, и не дело офицера вникать в дела вороватых гувернанток. Никакого обыска он не видел, ни в чем не участвовал. Если покойный отец посчитал, что Зуева виновна, что она воровка — так оно и есть. А дворецкий либо соврал, либо не расслышал. И дворецкий же на допросе заявил, что о кольце он ничего не знает, что в предварительной беседе со следователем соврал, не подумав. Но, мы понимаем, что дворецкого попросту запугали.
Его Превосходительство пару секунд обдумывал услышанное, затем спросил:
— Иван Александрович, а зачем Сомову-младшему подкидывать кольцо под подушку какой-то гувернантки? В чем его цель? Вот здесь я ума не приложу.
— Его цель — уволить Зуеву. И у меня, когда я еще занимался жалобой Зуевой, а не расследованием убийства, возникло несколько версий. Первая — поручик Сомов добивался расположения гувернантки, та ему отказала. Вторая — у пасынка и мачехи был роман, Зуева об этом узнала. Возникла опасность, что узнает отец и муж, поэтому гувернантку потребовалось срочно выгнать. Третья версия — Сомов-младший украл у отца некую сумму денег, а для прикрытия своего преступления бросил тень на гувернантку. Понятно, что если барышня украла кольцо, то она же украла и деньги.
— Версии неплохие, но, как я понимаю, ни одну из них нельзя теперь ни доказать, ни опровергнуть, — усмехнулся Лентовский.
— Именно так, Николай Викентьевич, — кивнул я.
Что тут говорить? Ну да, гувернантка далеко не красавица, чтобы на нее запал молодой офицер, но все в жизни бывает. Пока наблюдал на похоронах за мачехой и пасынком — тоже ничего крамольного не узрел. Да и мачеха старше пасынка на пятнадцать лет. Но, опять-таки это не факт. Связь могла быть, могло и не быть. Свечку никто не держал, а сами не признаются. Кража денег? Может она и случилась, а может и нет. Мария Ильинична ничего не поведала, не знает, а Сомова-старшего уже не спросишь.
