Повстречав на рынке Белую Орхидею, госпожа Ли убедила девушку заглянуть к ней в гости. Там она запугала робкую девушку и полностью подчинила своей власти, заставляя Белую Орхидею исполнять все ее прихоти и прислуживать ей по хозяйству. При малейшей провинности она избивала свою жертву тростью.
Когда госпожа Ли обнаружила, что Белая Орхидея тайком посетила заброшенный храм и повстречала там незнакомца, она пришла в неистовство. Затащив несчастную в пустую кладовую с толстыми стенами, которые заглушали любые крики, госпожа Ли раздела девушку догола и привязала ремнями к столбу.
Затем она принялась ее допрашивать, задавая беспрестанно один и тот нее вопрос: не выдала ли Белая Орхидея незнакомцу, кто держит ее в плену и где? Каждый раз, когда девушка утверждала, что ничего об этом не говорила, госпожа Ли избивала ее тонким ротанговым прутом, изрыгая при этом ужасные проклятия. Корчась от боли, страдалица молила о пощаде, но от этого госпожа Ли только распалялась пуще прежнего. Она хлестала девушку по нагим бедрам, пока у нее не устала рука. К этому времени Белая Орхидея уже ничего не соображала от страха и боли, но продолжала утверждать, что ни в чем не повинна.
Но госпожа Ли так и не поверила ей до конца. На следующее утро она переодела Белую Орхидею монахиней и отвезла в сельскую усадьбу наместника. Там она заперла девушку в комнату, где раньше жили старики садовники, и сняла с нее всю одежду для того, чтобы пленница не попыталась бежать. Госпожа Ли навещала ее через день, принося корзину пампушек и сушеных бобов и кувшин воды. Она собиралась держать девушку там до тех пор, пока не выяснится, что ночная прогулка не привела ни к каким серьезным последствиям.
Но тут произошла облава в восточном квартале. Госпожа Ли начала волноваться. На следующий день поутру она поспешила в сельскую усадьбу. Безжалостно осыпая Белую Орхидею ударами тростью, она заставила ее дойти до тайного павильона. Там госпожа Ли заставила девушку лечь на мраморную скамью, после чего вонзила ей нож в сердце. Извращенное желание заставило ее отрезать у трупа голову. Затем госпожа Ли спихнула тело за скамью, а голову отнесла домой в корзине. В спешке она не обратила внимания на шкатулку, стоявшую на столе.
Все это госпожа Ли поведала безо всякого давления; судья Ди обратил внимание, что она даже упивалась рассказом о своих ужасных поступках. Также она сообщила, что тридцать лет тому назад убила собственного мужа, подмешав ему яд в вино.
Судья чувствовал глубокое отвращение к этой закоренелой в преступлениях женщине. Он облегченно вздохнул, когда та наконец приложила палец к протоколу и была уведена в тюремную камеру.
На том же заседании судья Ди допросил трех лавочников-китайцев, которые вступили в сговор с уйгурами. Выяснилось, что они ничего не знали об истинных намерениях заговорщиков и думали, что речь идет всего лишь о создании беспорядков с целью ограбления ювелирных лавок.
Судья назначил каждому по пятьдесят ударов бамбуковой палкой и повелел носить месяц на шее тяжелую деревянную кангу.
Во второй половине дня в суд примчался домоправитель из усадьбы Динов, который сообщил, что сюцай Дин повесился, а четвертая жена покойного генерала приняла яд. Ни тот, ни другая не оставили предсмертной записки. Мнение горожан сошлось на том, что родственники генерала были до глубины души потрясены его трагической смертью. Те же, кто твердо придерживались обычаев древних, восхищались поступком вдовы, в знак высшей преданности последовавшей за мужем в могилу. Они даже организовали подписку, чтобы установить памятную каменную таблицу.
Все следующие десять дней судья Ди посвятил дорасследованию дел Цзянь Моу и Да Кея. Он приговорил к небольшим наказаниям обоих советников тирана и тех из его молодцев, что были непосредственно замешаны в случаях вымогательства. Госпоже Да прочитали завещание наместника и сказали, что вызовут ее в суд, как только придет окончательное решение из столицы.
Десятник Хун надеялся, что теперь, после того, как судья раскрыл три убийства и заговор против трона, он позволит себе немного отдохнуть. Но, к своему глубокому огорчению, он замечал, что судья постоянно чем-то обеспокоен, часто находится в дурном расположении духа и даже отменяет ранее принятые решения, чего прежде с ним никогда не случалось. Десятник не мог понять, что так тревожит судью, а сам судья не спешил с ним поделиться своими тревогами.
Одним прекрасным утром на главной улице послышался топот множества конских копыт и громкие звуки гонгов. Двести солдат императорской армии вошли в Ланьфан под развевающимися знаменами. Это был гарнизон, высланный в ответ на просьбу судьи Ди.
Командовал гарнизоном молодой офицер, который до этого участвовал в войнах с северными варварами. Смышленый и образованный юноша произвел большое впечатление на судью Ди. Он привез с собой грамоту из военного ведомства, дававшую судье полномочия воеводы в округе Ланьфана.
Гарнизон расквартировали в особняке Цзяня, а Цзяо Дай перебрался обратно в управу.
После прибытия гарнизона судья воспрянул духом, но вскоре вновь впал в болезненное состояние. Он погрузился в ведение повседневных дел уезда и почти не покидал управу, если не считать того раза, когда Ди выбрался на похороны Белой Орхидеи.
У организовал девушке роскошные похороны и настоял на том, что все расходы он возьмет на себя. Художник совершенно переменился: он бросил пить, несмотря на то, что это решение привело к бурной ссоре между ним и владельцем винной лавки «Вечная весна», поскольку тот возомнил, будто художник недоволен качеством его товара. Все бражники квартала горестно вздохнули, когда поняли, что прекрасным временам настал конец.
У продал все свои картины и снял маленькую комнатку поблизости от Храма Конфуция. Большую часть времени он теперь проводил за изучением классиков, выбираясь только иногда в управу навестить старосту Фана. Они стали закадычными друзьями и иногда часами беседовали в казарме стражи.
Как-то днем, когда судья Ди сидел в своем кабинете, уныло просматривая какие-то бумаги, пришел десятник Хун и вручил ему большой запечатанный конверт.
— Это письмо, ваша честь, — сказал он, — только что доставил гонец из столицы.
Лицо судьи просияло. Он сломал печать и стал жадно просматривать содержимое конверта.
Сложив обратно бумаги, он довольно кивнул, постучал по ним указательным пальцем и сказал, обращаясь к десятнику:
— Это заключение столичных властей по поводу измены Да Кея, а также убийств генерала Дина и Белой Орхидеи. Вопрос с уйгурами был улажен на высочайшем уровне, через переговоры между уйгур-ханом и главой ведомства по делам варваров. Ланьфану отныне более не угрожают набеги варваров! Завтра я покончу с этими тремя делами и почувствую себя наконец свободным!
Хун не вполне понял последнее замечание судьи, но тот не дал ему времени на размышление, повелев немедленно подготовить все необходимое для заседания суда на следующее утро.
За два часа до рассвета служки зажгли факелы у входа в управу, а приставы стали готовить телеги, на которых приговоренных к казни предстояло вывезти на лобное место, находившееся за южными городскими вратами.
Несмотря на ранний час, возле управы собралось большое количество горожан; с болезненным любопытством они следили за мрачными приготовлениями. Вскоре из ворот выехали конные копейщики, которые плотным кольцом окружили телегу.
За час до рассвета дюжий пристав три раза ударил в огромный бронзовый гонг, висевший у входа. Стражники открыли двойные двери, и толпа заполнила зал суда, освещенный большими свечами.
Толпа взирала в почтительном молчании, как судья Ди взошел на помост и медленно уселся перед скамьей. Он был в полном церемониальном одеянии из зеленой парчи с шитьем. На плечи наброшена накидка из алого шелка — знак того, что он будет произносить смертный приговор.
Первым к помосту вывели Да Кея, который встал на колени на каменный пол. Старший писец положил бумагу перед судьей Ди, который пододвинул свечу поближе и торжественно зачитал ее:
— «Преступник Да Кей повинен в измене трону. Его следует предать медленной мучительной смерти, через отрезание кусочков живой плоти. Однако отец преступника его превосходительство наместник Да Шоу-цзянь имел огромные заслуги перед троном и народом. Поскольку наместник Да подал посмертное прошение о помиловании сына, наказание будет смягчено: преступник сперва будет умерщвлен, а затем уже разрезан на мелкие кусочки. В знак уважения к памяти покойного наместника Да голова казненного не будет выставлена на городских вратах, а собственность его не будет конфискована».
Судья Ди немного помедлил, а затем вручил бумагу старосте.
— Пусть преступник ознакомится с посмертным прошением его отца, — объявил он.
