– Венецианцы, – прошептал один из мальчиков. – Их тут с десяток, работают на верхнем этаже, где делают сырой шелк и скручивают в нитки. Нам запрещено туда заглядывать. Венецианцы единственные знают, как производить шелк. Это большая тайна!
– Тайн в этих стенах хватает, – пробормотала Магдалена.
Они прошли первый этаж, и дочь палача заметила, что входная дверь заперта на крепкий замок.
«Как в тюрьме», – подумала Магдалена.
Они спустились в подвал. За тяжелой дверью вправо и влево уходил длинный, едва освещенный факелами коридор. Пахло сыростью и плесенью. К тому же было ужасно холодно, и Магдалена плотнее закуталась в грубый шерстяной плащ. Мальчики повернули налево, где тянулся ряд дверей. Магдалена показала в противоположном направлении.
– А там что? – спросила она.
– Мы не знаем, – ответил тот, что помладше. – Нам и туда запрещено ходить. Можно схлопотать!
– Вчера, когда мы сюда спускались, оттуда слышался плач, – добавил второй, осторожно оглядевшись. – Прямо жуть!
У Магдалены перехватило дыхание. Юная ткачиха тоже говорила про этот странный плач… Выходит, где-то там и была заперта Ева?
– Послушайте! – прошептала Магдалена. – Вы ведь знаете Еву, пропавшую девушку…
– Что с ней? – спросил старший из мальчиков.
– Это моя хорошая подруга. Мне нужно знать, где она. Я сейчас поищу ее, а вы предупредите меня, если кто-то будет спускаться, договорились?
– Но ван Уффеле до смерти нас забьет, если узнает! – посетовал младший.
– Я недолго, обещаю. А вы покараульте здесь. Если услышите кого-нибудь, просто посвистите, – она наградила их ободряющей улыбкой. – Если согласитесь, получите мой ужин.
Это, похоже, убедило ребят. Они молча кивнули. Магдалена повернула направо и быстрым шагом двинулась по темному коридору. В отличие от левой его части, здесь не горело ни одного факела. Вскоре стало совсем темно, и женщина различала лишь очертания дверей и не могла разглядеть, где оканчивается коридор. Запахло гнилью и мочой. И куда же он все-таки вел?
– Ева! – шепнула Магдалена во тьму. – Ева, ты здесь?
Но ответа не последовало. Вместо него далеко впереди послышался вдруг тихий, едва уловимый плач. Казалось, плакал ребенок или юная девушка. Магдалена оцепенела. Это, должно быть, Ева! Она двинулась было дальше, но в этот момент за спиной послышался условленный свист.
Кто-то спускался по лестнице!
Дочь палача тихо выругалась и остановилась. Она была так близка к разгадке; почему же именно сейчас?! Как же ей теперь поступить? Если не вернуться немедленно, она подвергнет опасности не только себя, но и ребят. Поколебавшись пару мгновений, Магдалена поспешила обратно. Мешкать не следовало, шаги по лестнице уже приближались. Впереди забрезжил свет факелов, мальчики стояли в напряженном ожидании.
Задыхаясь, она подбежала к лестнице, и в следующий миг с последней ступени шагнули двое венецианцев со светильником. Они недоверчиво взглянули на Магдалену и ребят.
– Dove vai? [7] – резко спросил один из них.
Магдалена улыбнулась и показала в противоположном направлении коридора.
– Э… новая пряжа, – сказала она. – Мы пришли за новой пряжей. Я запуталась, в какую сторону идти. Простите.
Венецианцы, судя по всему, не поняли ни единого слова. Они помотали головами, протиснулись мимо Магдалены и скрылись в темноте правого коридора.
«Похоже, на сегодня это всё», – с отчаянием подумала женщина.
Они пошли в другом направлении и скоро оказались в комнате, заваленной катушками, частями ткацких станков и мотками пряжи. Мальчики взяли несколько мотков, и Магдалена последовала их примеру. Мотки оказались на удивление тяжелыми и неудобными, любой из них мог упасть и запутаться. Нагруженные, они с трудом поднялись по лестнице и вошли в зал. К своему ужасу, Магдалена увидела, что ван Уффеле стоял перед Йозеффой и что-то живо ей втолковывал. Неужели венецианцы уже рассказали им про нее? Но, заметив Магдалену, ван Уффеле слащаво улыбнулся.
– А, вот и наша голубка! – произнес он, склонив голову набок и разглядывая Магдалену. – Хм, немного воды и мыла, приличное платье… – Он кивнул и повернулся к Йозеффе. – Может, ты и права. Она могла бы стать неплохой заменой. Правда, она постарше… Не знаю, придется ли ему по вкусу…
– Агнес тоже в возрасте. А эта куда милее, чем Агнес, – ответила Йозеффа. – Сам посмотри, – она шагнула к Магдалене и ухватила ее за распущенные волосы. – Густые черные волосы, красивые губы, полные груди… И кожа не слишком покраснела от работы. К тому же Агнес болеет. Черт знает, долго ли она будет в строю. Нам, так или иначе, нужна новенькая…
Они рассматривали Магдалену, точно корову на рынке.
– Давай хотя бы попробуем, – добавила в конце концов Йозеффа. – Вышвырнуть он ее всегда успеет.
– Ты права, – ван Уффеле в последний раз бросил взгляд на Магдалену. – Так или иначе, нужно что-то ему предложить. Недоумок и так негодует оттого, что деньги текут мимо него.
– И отчасти он прав, – хихикнула Йозеффа.
– Попридержи язык! – рявкнул на нее ван Уффеле. – Значит, решено. Агнес, Шарлотта и новенькая отправляются утром. – Только теперь он напрямую обратился к Магдалене: – Как уж тебя зовут?
– Э… Магдалена.
У нее мороз пробежал по коже. Что же здесь намечалось? Магдалена прокашлялась.
– Можно узнать, о чем…
– Узнаешь, когда придет время, – оборвала ее Йозеффа. – А пока возвращайся на свое место. Утром тебя ждет другая работа. Ночь проведешь здесь.
– Но… – начала Магдалена.
– Возражения не принимаются! – заявила Йозеффа. – Твоя новая работа требует кое-каких приготовлений. Да и нынешняя твоя работа еще далека от завершения, – она двусмысленно ухмыльнулась. – Побереги свои нежные пальчики, золотце. Они тебе еще понадобятся.
Когда Магдалена, в полной растерянности, вернулась на свое место, Агнес бросила на нее взгляд и злобно сверкнула глазами. Потом снова закашлялась.
– Повезло тебе, – произнесла она наконец тихим голосом. – Ван Уффеле, видимо, нашел себе новую любимицу. А мне можно будет собирать вещи… – Она печально улыбнулась. – Что ж, как видно, скоро ты сама узнаешь, почему милой Евы больше здесь нет.
* * *
Фронвизер стоял с раскрытым ртом посреди оперного зала, как называли его жители Мюнхена. Лекаря пробирала дрожь. Еще ни разу в жизни ему не приходилось столь явственно ощущать, до чего маленьким и скудным был мир, в котором он жил. Шонгау до таких построек было так же далеко, как до Луны!
Симон держал Петера за руку и восторженно разглядывал трехэтажные балконы, образующие полукруг. С украшенных колонн ему улыбались статуи полуобнаженных нимф и ангелов. Куполообразные своды были расписаны в самых ярких красках сценами из греческих легенд. Впереди располагалась сцена с занавесом из красного шелка, которого хватило бы на платья и юбки для всех жительниц Мюнхена.
Едва ли не большее впечатление, чем сама опера, производили люди, собравшиеся в зрительном зале. На многих мужчинах были сюртуки из тончайшей материи с нашитыми на них пестрыми лентами. На рубашках – кружевные воротники и манжеты, вокруг шеи повязаны узкие платки, называемые галстуками; мода на них пришла из Франции, как и на парики, которые носил даже французский король. На женщинах были пышные платья с глубокими вырезами, и прически их могли сравниться с произведениями искусства.
Отовсюду доносились разговоры и смех, иногда слышалась французская или итальянская речь. Фронвизер надеялся, что с ним никто не заговорит. Он боялся, что растянутый шонгауский диалект выдаст в нем крестьянского простака.
Симон оглядел себя. Прежде чем карета доставила их в мюнхенский Кройцфиртель, курфюршеский посыльный снабдил их подходящей одеждой. Теперь Симон щеголял в излюбленных ренгравах, белой рубашке и синем сюртуке. Петер в своем жилете, аккуратно причесанный, походил на маленького господина. Тем не менее у лекаря складывалось такое впечатление, будто остальные избегали их, словно чувствовали их провинциальное происхождение. К тому же Петер, по всей видимости, был единственным ребенком в зале. Кто-нибудь то и дело бросал на них любопытный и в то же время неодобрительный взгляд.
