— Пока тащилась за вашим поездом, мне собирали о вас инфо — и в Москве, и в Англии. Всё не могла поверить, думала, недостаточно глубоко копаю. Оказалось, что вы пирожок ни с чем.
Затор остался позади, теперь ничто не мешало слаломщице ехать так, как ей нравится. Если бы кто-нибудь рассказал Фандорину, что по неказистому шоссе областного значения можно гнать на двухстах километрах, он нипочем бы не поверил. Как завороженный, магистр смотрел на бешено разматывающуюся серую ленту дороги, а в голове стучало: сейчас один ухаб, и всё…
— Ну хорошо, теперь вы знаете, что я не представляю для вас опасности, — сказал он, сглотнув. — Зачем же тогда меня похищать? Убили бы, и дело с концом. Вы ведь всё равно меня убьете, за вашего рыжего.
— Что моего мальчика грохнули, это бы еще полдела. Хуже то, что я впустую потратила на вас столько времени. А один день моей работы стоит дороже, чем… — Она запнулась, небрежно взмахнула рукой с сигарой. — Если из вас вынуть все внутренние органы и продать на пересадку престарелым нефтяным шейхам, столько не получится.
Метафора была такая сильная, что Николас на секунду оторвал взгляд от шоссе.
— Грохнуть вас — штука нехитрая, — раздраженно продолжила красавица. — Вытолкнуть в дверцу, чтоб размазало по асфальту, и дело с концом…
Она сдернула очки, швырнула их под ветровое стекло, и Фандорин впервые разглядел се лицо.
Он действительно видел эту женщину раньше, и «Незнакомка» Крамского здесь была ни при чем.
Как он мог не узнать голос? Правда, тогда грохотал «музон», да и говорила она не зло и отрывисто, а протяжно, с придыханием…
Соблазнительница из «Холестерина», вот кто это был. Так что логика событий прояснилась.
Сначала эта охотница за черепами попыталась заманить Николаса в ловушку при помощи женских чар. Когда не удалось — позвонила своим головорезам, поджидавшим на улице. И у пакгаузов станции Лепешкино, перед тем как погиб Волков, из подъехавшего джипа тоже вышла она, никаких сомнений.
Тут в голову готовящемуся к смерти магистру пришла отличная идея: схватиться обеими руками за руль и вывернуть его на себя, чтобы бешено несущийся автомобиль швырнуло под откос. А там уж пускай Господь решает, всех ли ездоков забрать к Себе на разбирательство или явить чудо и кого-нибудь пока оставить.
От этой сумасшедшей мысли страх немного отступил.
— Пожалуй, нет, — задумчиво произнесла Венера. — Грохнуть вас означало бы списать потраченное время в непродуктивные расходы, а я к этому не привыкла.
Она посмотрела на Николаса таким долгим, оценивающим взглядом, что он снова похолодел. Психопатка, а кто будет следить за дорогой, ведь сто девяносто!
— Будете отрабатывать долг, а там посмотрим. — Даже не повернув головы, Венера чуть шевельнула рулем — пропустила между колес неширокую, но довольно глубокую выбоину. — За вами числится следующее. Во-первых, четыре дня моей работы. Во-вторых, вы застрелили одного из моих помощников. Ну, и в-третьих, из-за вас скушал пулю капитан из МУРа, а это лишние хлопоты. Общая сумма выходит серьезная.
— Какая? — встрепенулся Фандорин, обнадеженный переходом на язык бухгалтерии. — Я небогат, но если мы договоримся о рассрочке…
Жестокая богиня коротко, зло рассмеялась:
— Из-за вас я осрамилась перед заказчиком. Пострадала моя репутация, а в профессии, которой я занимаюсь, репутация — самое главное. Этот ущерб деньгами не искупишь. Вы задолжали мне свою жизнь, Ника.
В устах страшной женщины это домашнее обращение прозвучало так дико, что Фандорин вздрогнул. Она же вдруг заулыбалась, кивнула каким-то своим мыслям. Пробормотала:
— Так-так-так… Умница девочка.
Кажется, у вершительницы Николасовой судьбы прямо на ходу зарождался какой-то план.
Фандорин нервно заерзал, оглянулся назад — оба пистолеро сидели неподвижно. Утконос бесстрастно смотрел в окно; второй же, которого Ника раньше так боялся, по сравнению с безжалостной Венерой показался ему не столь уж страшным. По крайней мере, в глазах бандита было что-то человеческое — пожалуй, даже сочувственное. И подумалось: представительницы прекрасного пола, конечно, в целом лучше мужчин — мягче, добрее, милосердней, но уж если женщина исчадие ада, то любого злодея за пояс заткнет.
— Мират ищет гувернантку для своей Золушки, — сказало исчадие ада таким тоном, будто рассказывало о каких-то общих знакомых.
— Что? — удивился Николас. Она продолжила, не обратив внимания на вопрос, и стало ясно, что это не приглашение к диалогу, а рассуждение вслух.
— Билингвальный англичанин, да еще настоящий баронет. Инга будет в восторге. Ни у кого такого гувернера нет, все подруги от зависти полопаются. От кого бы наводку кинуть, чтоб не догадалась? От агентства, чего уж проще. Она ведь посылала туда заявку. Элементарно! Решено, Фандорин, вы станете гувернером.
— Я? Гувернером? — пролепетал он, ожидавший чего угодно, быть может, даже приказа совершить убийство, но никак не такого мирного задания. — Но где?
— В семье одного богатенького дяденьки. Будете учить его обожаемую дочурку английскому языку и изящным манерам. Вы ведь джентльмен? — засмеялась она.
— А что еще я должен буду там делать? — спросил Николас, пытаясь уразуметь, в чем здесь подвох.
Улыбка с ее лица не исчезла, но голос стал жестким:
— Всё, что скажу. Прикажу — ночью к Мирату в спальню залезешь и зубами ему глотку перегрызешь. Прикажу — станешь Ингину болонку трахать. Понял?
Переход к прямой агрессии и грубости был таким внезапным, что Ника отшатнулся.
— Послушайте, как вас…
— Ну, допустим, Жанна, — ответила она и снова чему-то рассмеялась.
— Послушайте, Жанна, я вам не зомби и не стану делать ничего, что противоречит моим принципам. Лучше сразу выкиньте меня из машины.
— Не хотите моську трахать, — резюмировала она. — И горло незнакомому дяде тоже грызть не желаете. Такие у вас принципы. Отлично вас понимаю. Конечно, лучше быть выкинутым из машины. Но это не самое ужасное, что может произойти с человеком. Особенно, если он такой примерный семьянин… — И тем же ровным тоном приказала. — Макс, подержи-ка господина Фандорина, а то не дай бог начнет за руль хвататься.
Мужчина, сидевший сзади (тот самый, в чьем взгляде Николасу привиделось сочувствие), легко и уверенно взял магистра в стальной зажим.
— Я вас убивать не стану, — продолжила Жанна. — Живите себе на здоровье. Но долг отдавать все равно придется. Согласна взять в уплату любого из ваших очаровательных двойняшек. Вы кого больше любите — Эрастика или Ангелиночку? Я не зверь, мне кого-нибудь одного хватит. Можете сами выбрать.
Николас забился, захрипел, мечтая только об одном — поскорее проснуться. Только теперь ему стало ясно, что все безумные события последних дней — кошмарный сон, и виноват во всем сумасшедший посетитель, назвавшийся судьей. Это он завел речь про заложников и про чудовищный выбор между собственными детьми. И вот нате вам, приснилось.
Но это, конечно, был самообман, защитная реакция ошалевшей психики. В следующую секунду Ника о пробуждении уже не думал — с ним случилось нечто странное, совершенно необъяснимое.
Он вдруг увидел происходящее извне, со стороны. Шоссе; мчащуюся по нему машину; в машине человек, которого держат за горло. Наблюдать за этой сценой было мучительно. Но потом он увидел ту же машину сверху — сначала в натуральную величину, потом, по мере того как точка обзора перемещалась все выше и выше, автомобиль превратился в жука, в букашку, в крошечную точку. Мир не был единым — их оказалось два: большой и маленький. В маленьком происходило несчастье, большой же сохранял величавость и равновесие. И мелькнула непонятная мысль: я могу всё перевернуть. В моих силах восстановить в маленьком мире гармонию, но тогда большого мира больше не будет. Почему то это дикое допущение — что большого мира не будет — показалось Фандорину совершенно невыносимым.
— Нет, — просипел Николас.
— Нет? — удивилась Жанна, но тут же сама себе объяснила. — А, это у вас с воображением проблемы. О! Как кстати. Сейчас продемонстрирую.
Не поняв, что она имеет в виду, Николас проследил за ее взглядом.
За всё время кошмарной поездки машина к первый раз остановилась — как раз подъехали к железнодорожному переезду. Мимо с грохотом несся поезд. У шлагбаума других автомобилей не было, только стоял белобрысый деревенский мальчишка, держа за руль слишком большой для него велосипед. Он с любопытством глазел на роскошное авто, вглядывался в темные стекла, от нечего делать состроил рожицу собственному отражению и засмеялся. В ухо Николасу хмыкнул железнорукий Макс — сорванец его развеселил.
Потом раздался звонок, шлагбаум поднялся, и мальчишка, вихляя тощим задом, покатил вперед. На спине у него подпрыгивал ранец с цветными наклейками.
