Ознакомительная версия.
– Дитя мое! Вы у нас? Вы, как всегда, прелестны, – пропела она.
– Мы с Мурочкой чай пили. У вас в беседке очень мило, – ответила Лиза тем ледяным светским тоном, который приводил в восторг Игнатия Феликсовича (он находил в ее манерах нечто английское).
– Да, там недурно. Конечно, у нас не Ницца, но поскольку вы сами в Ницце никогда не были… – ядовито начала Аделаида Петровна, однако сил закончить фразу у нее не осталось. – Я изнемогаю, – объявила она еще раз. – Мне нужен абсолютный покой. И скорее обедать! Надеюсь, Саня сегодня купила сносную говядину?
Аделаида Петровна двинулась к дому, по-парижски подобрав подол, так что плотно обрисовался ее скульптурный круп.
– Да, кстати, – вдруг обернулась она к Лизе. – На вокзале я встретила вашего жениха. Ему срочно пришлось куда-то выехать – по-моему, в Новониколаевск. Он сетовал, что не успел с вами проститься. Очень сетовал! Теперь вы не увидитесь целых два дня. Для обрученных это, конечно, пытка и вечность!
Радость, которая лишь одно мгновение сияла на Лизином лице, не укрылась от взоров Аделаиды Петровны. Эту радость она встретила улыбкой, в которой смешался ехиднин яд с неожиданным сочувствием. Лиза быстро поправилась и приняла постный вид. Но Аделаида Петровна подмигнула ей и своим круглым глазом, и густой соболиной бровью, тем самым приобщая к их общему теперь женскому миру – взрослому, непростому и лживому.
Лиза ликовала: целых два дня свободы и почти счастья! Нет, полного счастья – все решено, и назад пути нет.
Теперь домой спешить было незачем. Лиза вернулась в беседку с полосатыми занавесями. Там близнецы Фрязины снова объедались вареньем. Лиза тоже положила себе крыжовенного и налила из самовара целую чашку теплой воды. Гулять так гулять! И пусть заливается соловьем всемирно знаменитый сыщик Вова Фрязин.
Тот снова сел на своего конька:
– Бриллиантовая шайка вездесуща! Я составил хронологический список ограблений. Вот он! Прошлый август – какой-то Цеханов в Западном крае, октябрь – Сызрань, ноябрь – Киев, декабрь – Томск. В этом году ограбления участились – наверное, налетчики руку набили. Январь – Тула и Рига, февраль – Ковно, март – Мемель, апрель – снова Ковно, май – Могилев. Последние дела – Одесса, Житомир и Нетск. Вот это размах!
– Какой толк от твоего списка? – заметила Мурочка. – Воры уже у нас в Нетске побывали и как в воздухе растворились. Как они выглядят? Сколько их? Они не делают ошибок, поэтому неуловимы.
– О, не скажи! – воодушевился Володька. – Идеальных преступлений не бывает. Вспомни великого Шерлока Холмса: чем страннее и необъяснимее улика, тем легче раскрыть злодейство.
– А где такие улики? Представь-ка их нам.
Вова задумался.
– Не отрицаю, мы имеем дело с преступниками высочайшего класса, – важно сказал он. – Их злодеяния тонко продуманы, чисто исполнены и до сих пор не раскрыты. Однако ошибочки попадаются!
– Какие? Говори без выкрутасов.
– Была одна ошибка, правда, похоже, быстро исправленная. Я уже говорил, бриллиантовая шайка никогда не берет редкостей и приметных камней, потому что такие вещи легче выследить у ювелиров и скупщиков краденого. Однако в нынешнем феврале, в Ковно, из магазина какого-то Добера, умерщвленного на месте, шайка похитила так называемый крест Боны Сфорца. Крест не продавался – это фамильная ценность, которую некий польский аристократ (фамилию в газетах не пишут) оставил как залог на три дня.
– Ну, и где ошибка?
– Крест – редкая вещь, очень старинная. С другой не спутаешь! Я тут даже срисовал ее.
Мурочка и Лиза склонились над Володькиным рисунком, вклеенным в очередную синюю тетрадь.
– Художник ты аховый, – сказала Мурочка. – Крест кривой и уродливый. Я бы на месте воров на такое не позарилась.
– Что ты понимаешь, – обиделся Володька. – Это историческая ценность! Алмазы и рубины старинной огранки. У тебя что, вкус лучше, чем у этой Боны?
– Я просто говорю, что ты плохо нарисовал. Но где тут ошибка и где исправление?
– Ошибка в том, что взята известнейшая вещь! Ее изображения имеются даже в исторических трудах. А исправление в том, что вещь пропала бесследно. Ее владелец, поляк-аристократ, дал объявление, где пообещал громадный выкуп вернувшему. Но никто не отозвался. Крест как в воду канул! Может, эти негодяи в самом прямом смысле его в воду бросили – какая там в Ковно река протекает? Избавились от улики. Осторожные!
– А еще какие ошибки? – допытывалась Мурочка.
– Есть не ошибка, а маленький сбой. Вспомните все случаи, систематизированные мною. Накануне ограбления магазины посещала роскошная дамочка и выведывала, что ценного имеется у ювелира. Может, и несколько дам было, но я считаю, это одна и та же особа гримировалась и меняла парики.
– И что из того? – пожала плечами Мурочка.
– А то, что в шайке начался разброд и шатания! Прекрасная дама исчезла. Что с ней произошло? То ли совесть в ней заговорила, то ли она сбежала с крестом Боны Сфорца, то ли замуж вышла, то ли преставилась – но она пропала! В Одессе, Житомире и Нетске не было уже никакой дамы. Если разыскать ее следы, если она жива и раскаялась…
– Держи карман шире! – засмеялась Мурочка. – Это детская сказка какая-то, а не расследование. Все тут неправдоподобно. Правда, Лиза? Ну, скажи хоть что-нибудь!
Лиза все это время сидела молча и водила чайной ложкой по скатерти. Мурочка знала, что влюбленные всегда думают о своем, отчего они замкнуты, невнимательны и на редкость скучны в обществе. Однако выяснилось, что Лиза ничего из беседы не пропустила.
– Почему ты, Вова, решил, что дама пропала? – спросила она.
– Да потому, что в газетах про это не пишут! – ответил Вова. – Раньше всегда упоминали, что расфуфыренная особа была у ювелиров. Вот ее описания: «пикантная брюнетка с роскошными формами и родинкой над левой бровью» или «гибкая блондинка в шляпе с перьями марабу, под густой лиловой вуалью». Попадалась и шатенка с проседью, и неизвестно кто с едва заметным акцентом. А последнее время никаких дам не видели.
– Или не обратили внимания, – тихо сказала Лиза. Ее лицо сделалось вконец серьезным и даже немного побледнело.
– Не обратили внимания? – усмехнулся Вова. – Как можно не заметить шикарно одетую красавицу, которая рылась в бриллиантах битый час и ничего не купила?
– Можно, – проговорила Лиза. – В Нетске, во всяком случае, такая дама была. Накануне ограбления, ближе к вечеру, она приехала в магазин Натансона, пересмотрела бриллианты, обещала купить что-нибудь завтра – и ушла.
Вова даже из-за стола выскочил:
– Откуда у тебя эти сведения? В «Нетском крае» про даму нет ни строчки! Даже в городе ничего такого не болтают – а ведь у нас любые слухи мигом разносятся. Что, у вас следователь Щуров в карты играл и проболтался? Или твой Пианович как-то прознал?
Лиза покачала головой:
– Никто ничего не прознал. Но то, что у Натансона была дама и смотрела бриллианты, я знаю точно, потому что эта дама – я.
Володька замер с открытым ртом, а Мурочка с ложкой, полной варенья. Тишина воцарилась такая, что стали слышны не только гудение мух, но и какие-то дальние-дальние – за Нетью, наверное, – крики, и ход поезда на баснословном горизонте, и легкий звон собачьей цепи, и частый шорох, с каким Дамка во дворе чесала за ухом.
– Я ничего не понимаю, – пролепетал наконец Вова.
– И я, – сказала Лиза. – Думаю, когда пойму, останется только бежать куда глаза глядят.
– Признайся, ты все это сочинила? – возмутилась Мурочка.
– Не сочинила! Я была у Натансона с Игнатием Феликсовичем – он выбирал мне подарок. Там было колье, маленькая диадема с лучами и сплошной бриллиантовый браслет. Все это потом украли!
– Это просто совпадение! – не желала сдаваться Мурочка. – Так всегда бывает!
– Так, наоборот, совсем никогда не бывает.
Вова схватил свою тетрадь:
– Постой, я запишу! Мы ведь с Рянгиным сегодня на кладбище идем. Вдруг мы обнаружим тайник, а там все эти штуковины с лучами!
– И ты, наконец, прославишься, – съязвила Мурочка.
– Или вас там убьют, – тихо сказала Лиза.
В голове у нее клочьями плыл туман. Обрывки незваных мыслей бродили друг за другом, картины проявлялись и исчезали – Ваня с синяком под глазом, Кашин кинжал, Ницца, человек в канотье, газета «Речь» с отделом происшествий. Все это складывалось в бесконечные, утомительные, странно правильные узоры. Такие получаются, когда крутишь картонный цилиндр калейдоскопа с его зеркальным нутром и горсткой битых стекляшек. Стекляшки брошены наобум – желтая, бутылочно-зеленая, аптечно-рыжая, рубиновая, синяя…
– Мне пора идти, – сказала вдруг Лиза и встала из-за стола. – До завтра!
Голос у нее был сухой, неприветливый, но Вова с Мурочкой не обиделись – они видели, что на душе у подруги смутно, плохо.
От Фрязиных Лиза домой не пошла, постучалась в окошко к Пшежецким. Никто не отозвался. Лиза вошла во двор, поднялась на крыльцо, стукнула уже в дверь:
Ознакомительная версия.
