меня сюда и обещал сообщить о случившемся Бурому. Но этот ублюдок меня обманул. Вместо людей Бурого сюда явился ты.
– Бурый и вся его шайка арестованы. Мы шли по вашим следам, и, если бы ты не помчался ловить Хруста, мы бы сейчас здесь не стояли.
– А Куцый?
– Его рана открылась, и по дороге он потерял сознание. Его нашла женщина и вызвала «Скорую». Поняв, что это огнестрел, врачи позвонили нам. – Зверев выждал паузу и вновь посмотрел на окровавленные повязки раненого. Кровь продолжала сочиться. Понимая, что больше тянуть нельзя, Павел Васильевич приказал: – Выходи! Если не можешь, я помогу…
Договорить он не успел. Луковицкий шагнул к ближайшему окну, разбил стекло локтем и, схватив один из осколков, вогнал себе в шею в область артерии. Кровь хлынула ручьем, бандит осе́л и сполз по стене. Зверев впал в ступор и не мог даже пошевелиться. Несколько судорожных движений, и плечи самоубийцы опустились. Зверев только сейчас понял, что предвидел подобный исход, но ничего не сделал для того, чтобы его предотвратить.
Постояв мгновение, Зверев отвернулся, потом подошел к умывальнику и омыл лицо холодной ржавой водой.
– Что ж, может, оно и к лучшему, – прошептал Павел Васильевич.
На всякий случай он пощупал у покончившего с собой бандита пульс, и, убедившись, что сердце не бьется, достал из нагрудного кармана чистый платок. Павел Васильевич вернулся к умывальнику, намочил платок и, аккуратно вынув из рук мертвеца осколок стекла, тщательно стер с пальцев Луковицкого кровь.
После того как в полуразвалившейся усадьбе в Бо́лохово, некогда принадлежавшем местному помещику Петру Савельевичу Быкову, были задержаны участники подпольного карточного турнира, организацию которого осуществили представители криминальных структур из самой Москвы, в Управлении милиции Пскова начался настоящий переполох. Телефон начальника управления не умолкал. Звонили многие, включая начальника главка, а потом даже сам первый секретарь обкома. Корнев оправдывался и объяснялся, как мог. Несмотря на то что начальник главка его облаял, за то что задержание прошло без его ведома, Корнев вздохнул с облегчением, когда ему сообщили, что с ним хочет поговорить сам первый секретарь обкома, и тот, напротив, отметил хорошую работу псковской милиции.
Через несколько часов приехали две машины с представителями прокуратуры – шесть человек, которые тоже устроили форменный допрос как самому Корневу, так и большинству его подчиненных. При этом Степан Ефимович наслушался всякого, были и упреки, и похвала. Однако самое страшное было в том, что после того, как задержанных привезли в управление, главный устроитель случившегося начальник оперативного отдела Павел Зверев убыл из управления и на некоторое время исчез.
Когда Зверев вновь объявился, а если говорить конкретнее, позвонил дежурному, он лишь сообщил о том, что он нашел Черемшу, но тот покончил с собой. После этого Зверев снова исчез на неопределенное время.
Корнев, узнав о том, что Зверев звонил, но не удосужился связаться с ним лично, в очередной раз схватился за сердце, посетил санчасть и досыта напился валерьянки. Немного успокоившись, Степан Ефимович вернулся к себе и, решив, «а почему бы и нет?», плюнул на всех и велел своей секретарше Леночке принести ему бутылку коньячку. Хлопнув несколько рюмок, Корнев уселся в свое кресло и приказал Леночке никого к нему не пускать, пока не объявится Зверев.
Несмотря на то что Корнев самоустранился от произошедшего, жизнь в управлении била ключом. На место, указанное Зверевым, тут же была отправлена опергруппа, которая нашла тело мужчины в мокрой одежде. На теле покойного было обнаружено пулевое отверстие, горло мертвеца было перерезано. Все это вызвало очередной шок. Веня Костин, которому пришлось изъясняться с представителями прокуратуры, оправдывался, как только мог, хотя на большинство вопросов, заданных ему, не отвечал ничего внятного и только пожимал плечами. Он важно кивал и уверял прокурорских, что к вечеру непременно объявится майор Зверев и все прояснит. Однако Зверев до вечера не появился, не появился он и на следующий день…
Корнев, который уже больше не мог прятаться от начальства, прервал свое уединение и был вынужден отвечать на вопросы. На большинство из них он давал весьма посредственные ответы, постоянно выдергивал к себе Костина, заставляя его уточнять детали. Однако на третий день после задержаний в Болохово Степана Ефимовича ждал еще один неприятный сюрприз. Костин, который до сей поры хоть как-то его выручал, не явился на работу, а иначе говоря, тоже исчез.
Хомченко Панкрат Степанович, кряжистый коротышка с густой шевелюрой и кустистыми пшеничными усами, воспринял звонок Зверева как настоящий подарок судьбы. Они познакомились под Ростовом, когда Хомченко командовал ротой, входящей в состав семьдесят пятого стрелкового полка. После войны Панкрат Степанович вернулся в Псков и, продолжив службу, дослужился до должности комбата и ныне носил уже майорские погоны. После войны они встретились случайно, когда Панкрат Степанович волей случая стал свидетелем разбойного нападения на семейную пару, в результате которого он сам едва не погиб. То дело расследовал Зверев, и они, узнав друг друга, едва ли не вместе вышли на след сбежавшего преступника. На следующий же день после поимки злоумышленника Хомченко пригласил Зверева к себе домой, познакомил с женой и двумя сыновьями, и они просидели за столом до самого утра. Явившись после устроенной ими гулянки на работу с трехчасовым опозданием и с раскалывающейся головой, Зверев весь день отпаивал свой организм чаем и пришел в норму только к вечеру. Его собутыльник, в отличие от Зверева, утром проснулся свежим и бодрым, что свидетельствовало об отменном здоровье майора.
Сегодня, узнав знакомый голос, Панкрат Степанович тут же принялся рассказывать Звереву о том, как его жена Глашка накануне опрокинула кастрюлю с борщом и при этом обварила ему ноги. После этого Зверев услышал историю о том, как старший сынок Хомченко Димка подстрелил из рогатки голубя, и из-за этого мамку вызвали в школу. Затем пошли россказни о службе и о молодом пополнении. Эти армейские байки Зверев слушал, уже отведя трубку на полметра от уха и сомкнув глаза. Когда Хомченко наконец-то сделал паузу, Павел Васильевич поспешил вставить свое словцо:
– Степаныч, я чего звоню-то, мне помощь твоя нужна.
– Так что за дела? Говори, что нужно.
Зверев изложил суть вопроса, и через два часа они встретились в скверике, расположенном в паре сотен метров от главных ворот части, в которой ныне служил Панкрат Степанович. Когда, как обычно, наглаженный и гладко выбритый майор подсел к уже ожидающему его на лавочке Звереву, они закурили.
– Что за таинственность такая? – поинтересовался Хомченко. – Почему нельзя было поговорить
