у меня в кабинете? Заодно и выпить по стаканчику, у меня в сейфе на такой случай как раз коньячок завалялся.
Зверев хмыкнул и покачал головой:
– Извини, Степаныч, мне сейчас не до возлияний! Посидим обязательно, но как-нибудь в другой раз. А почему я тебя сюда вызвал, так скрывать не стану: есть у меня основание полагать, что один из твоих сослуживцев причастен к убийству, которое я сейчас расследую.
– Вон оно что! – Хомченко сдвинул на затылок фуражку и подался вперед.
– Это ведь твой батальон в районе Луковки недавно полевые учения проводил?
– Мой. Слышал я, что стрельба в районе монастыря была, а потом еще и труп нашли. Так что, выходит, кто-то из наших к убийству причастен?
– Скорее всего, нет, но кто-то из ваших наверняка знал убийцу и снабжал его вещичками и продовольствием. Ты принес то, что я просил?
– Разумеется! – Хомченко достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Звереву. – Вот список, все, как ты просил. Здесь четырнадцать человек: работники тыла, старшины рот, начальники складов.
Павел Васильевич внимательно прочел написанное и указал в списке на фамилию под номером девять.
– Петька? Думаешь, он шкурничает?
– Что про него можешь сказать?
Хомченко крякнул и пожал плечами:
– В принципе, нормальный мужик. Прижимистый, правда, но для его должности это даже скорее плюс, чем минус. Что еще сказать могу? Воевал на Западном, потом сюда перевелся. Был у нас старшиной роты, а где-то год тому назад его начальником вещевого склада назначили, говорю же, нормальный мужик.
– А семья у него есть?
Хомченко наморщил лоб и откинул назад свою густую шевелюру.
– Точно не помню, вроде женат.
– А дети?
– Кажется, двое, но точно не помню. Погоди, тот, кого вы ищете, ведь, насколько я слышал, в развалинах прятался? Думаешь, пока батальон у Луковки лагерем стоял, Петька к монастырю бегал и провизию ему таскал?
Зверев сложил составленный его собеседником список и убрал его в карман.
– Может, и так, а может, и нет. Дело тут такое… Так ты можешь по поводу жены и детей этого Петьки узнать? Но только без лишнего шума.
– Сделаем, Василич, ты мне завтра часиков в десять позвони, думаю, что к тому времени с твоей задачкой управлюсь.
Зверев кивнул, два майора пожали друг другу руки и разошлись.
Ночь стремительно надвигалась, но Звереву казалось, что время тянется слишком медленно, ползет, точно черепаха. Несколько бессонных ночей давали о себе знать, но Зверев бодрствовал, силясь не заснуть. Он много курил, много думал и ждал, веря, что все, что он задумал, сбудется.
Когда наконец-то солнце зашло и первые звезды озарили темнеющее июньское небо, Зверев в знак одобрения кивнул. Много звезд – это хорошо, теперь-то уж они точно ничего не упустят. В сторожке было ужасно накурено, на столе тикали часики, тусклый свет ночника еле-еле освещал убогое жилище кладбищенского сторожа. Рядом в темноте, склонив голову к столу, посапывал Костин. Молодой опер весь день мотался по городу, выполняя поручения Зверева. Поэтому, как только Веня заявился в сторожку, рассказал о том, что узнал. Съев принесенную с собой банку кильки в томате с хлебом и луком, он тут же уснул прямо за столом. В дальнем углу на самодельном топчане тоже спал, громко сипя, и сам сторож – тот самый ворчливый старикан, с которым Зверев познакомился пару недель назад здесь, на Мироносицком кладбище.
Сидя на стареньком качающемся табурете, Павел Васильевич то и дело подносил к глазам свой старенький армейский бинокль. Оглядывая округу, Зверев всякий раз останавливал взор на незапертых, погнутых в двух местах металлических воротах. Когда на один из красных кирпичных столбов села большая ворона, Зверев отвел взгляд от ворот и посмотрел левее. Раз птица спокойно сидит, значит, ее никто не тревожит. Понадеявшись на ворону, Зверев перешел к другому окну и навел бинокль на засохший тисовый куст, рядом с которым и находились нужные ему могилы. Вскоре глаза стали уставать, Зверев опустил бинокль и закурил.
Сторожа, как выяснилось, звали Федот Барашкин. Когда накануне Зверев явился в сторожку Федота, тот, как обычно, смолил самокрутку и при помощи ши́ла и вырезанного из школьной линейки «челнока́» кустарным способом плел рыбацкую сеть «Косынку». Поначалу Барашкин не узнал Зверева, тем более что на этот раз оперативник был одет не в костюм и ботинки из поросячьей кожи, как при их первой встрече, а в коричневую куртку с кокеткой и большими накладными карманами и армейское галифе. На ногах у Зверева на этот раз были надеты самые обычные кирзовые сапоги, в руках он держал самый обычный брезентовый «си́дор».
Не особо вдаваясь в подробности, Зверев попросился к кладбищенскому сторожу на постой. Тот же, выслушав просьбу, послал Зверева к черту и велел ему катиться колбаской по Малой Спасской. Однако неприветливый старикан сменил гнев на милость, едва Зверев выставил на стол две «полли́тры», положил рядом буханку хлеба и банку тушенки. Несмотря на то что Зверев ни разу не приложился к бутылке, обе «полли2тры» к вечеру опустели, и Павел Васильевич узнал много нового о рыбалке, охоте на утку, а также выслушал много историй о жителях деревни Черехи, уроженцем которой являлся разговорившийся не на шутку хозяин кладбищенской сторожки. Когда наконец-то Барашкин утихомирился и завалился спать, Зверев вздохнул с облегчением.
Продежурив у окна целую ночь, Павел Васильевич за все это время не сомкнул глаз, а наутро покинул сторожку, добрался до ближайшей телефонной будки и позвонил Вене. После того как Зверев вернулся в жилище Барашкина, тот снова стал недобро коситься на вернувшегося постояльца, до тех самых пор, пока не заявился Веня и не принес еще две бутылки «Столичной». Потом Веня снова исчез, но к вечеру появился.
Очередной день ожидания перешел в вечер, и история с водкой и рассказами про рыбалку и про Череху повторилась. Зверев мужественно терпел, мысленно проклиная болтливость невольного собеседника и моля бога, чтобы сегодня все свершилось. Наконец-то Барашкин снова отключился, вслед за ним засопел и Веня. Зверев же мысленно настраивался на очередную бессонную ночь.
Вдоволь насмотревшись на тисовый куст и расположенную рядом с ним могилу, Зверев снова перешел к первому окну и увидел, что ворона исчезла. Он тут же прильнул к окну и поднес к глазам бинокль. Павел Васильевич несколько минут рассматривал покосившиеся ворота, но не увидел никого и вернулся ко второму окну. На этот раз его терпение было вознаграждено. Возле могил умершего неделю тому назад фронтовика Георгия Кулемина и его
