жены Дарьи Алексеевны мелькнула чья-то тень.
– Венька, вставай, – толкнув спящего напарника в бок, Зверев сунул парню бинокль. – Похоже, дождались.
Костин тут же пришел в себя, схватил бинокль и уставился в темноту.
– Есть! Точно… вижу… вижу его! – спустя минуту радостно воскликнул Веня. – Сейчас мы его тепленьким возьмем.
Достав из кармана пистолет, Зверев дослал патрон в патронник:
– Ты тоже свой ствол проверь! И не забывай, что противник у нас сегодня серьезный.
– Да полно тебе, Василич! Ты с каких таких пор школяров бояться стал?
– Ты забыл, что эти школяры уже ухлопали одного такого смелого?
– Мотю? Так он же дылда без мозгов! Точнее, был дылдой.
– Раз он сумел раньше прочих этого парня выследить, значит, мозги у него были. А уж если сам Луковицкий при таких обстоятельствах пулю поймал…
– Больно уж ты возносишь своего Луковицкого.
– Точнее, возносил, – подражая тону Костина, съязвил Зверев. – Ладно, хватит лирики – пошли!
Оба оперативника вышли из сторожки и, пригнувшись, двинулись в разных направлениях. Когда Костин растворился в ночи, Зверев прошел метров пятьдесят, потом лег на землю и пополз.
Сухая землю, шелест травы, колкие камни. Спустя пару десятков метров Павел Васильевич ощутил, как заныла старая рана, в колене что-то хрустнуло, и он почувствовал легкую боль. Давненько уже не проделывал ничего подобного. А ведь когда-то они с тем же Луковицким часами могли ползти по снегу.
Неожиданно он зацепился рукавом за какую-то торчащую железяку и чуть не порвал куртку. Зверев выругался. «Годы идут, мы не молодеем. Интересно, Луковицкий стал бы ползти на пузе, зная, что, не сделав этого, получит пулю? – не без ухмылки рассуждал Зверев. – Этот разведчик не любил возиться в грязи». Даже при выполнении важных заданий во время войны, когда они действовали за линией фронта, бывший Хирург крайне редко ползал по-пластунски, чем вызывал неодобрение сослуживцев, прекрасно понимавших, что этот чистюля запросто может выдать всю разведгруппу из-за своей чрезмерной брезгливости. Отбросив внезапно нахлынувшие воспоминания, Зверев продолжил медленно пробираться вперед.
Наконец он услышал стук и лязг – кто-то активно работал лопатой. Зверев затаил дыхание и заполз за ближайшую ограду. Выждав с полминуты, он приподнял голову. Помимо мягкого света луны со стороны могилы растекался более сильный свет ночного фонаря. Сквозь траву и вереницы оград Зверев сумел различить возле тисового куста четкий контур высокого человека, который с усердием копал землю. Судя по тому, как он работал лопатой – а он, по подсчетам Зверева, почти без перерыва копал уже больше часа, – человек был молод и силен. При тусклом свете ночного фонаря Зверев не смог разглядеть лица мужчины, пытавшегося докопаться до останков фронтовика младшего сержанта Георгия Кулемина. Зверев не мог видеть лица, но все, что делал человек, надругавшийся над останками фронтовика-орденоносца, Зверев видел прекрасно.
Спустя еще минут десять копатель остановился. Он выпрямился, вытер ладонью пот и повернул голову – этого движения и ждал Зверев. Человек с лопатой присел на приступку. Закурив, прислонился спиной к ограде. Зверев продолжал наблюдать. Мужчина докурил папиросу, бросил ее на землю, сплюнул и снова посмотрел в ту сторону, куда, повернув голову, смотрел и в первый раз. После этого он продолжил свою работу.
Чтобы сфокусировать зрение, Зверев опустил голову и сомкнул веки. Глаза отдохнули, и он снова открыл их. Теперь он больше не смотрел на копателя, тем более что тот уже наполовину скрылся под землей, теперь Зверев смотрел на толстый тополь, росший в десятке метров от могилы Кулемина. Павел Васильевич утер ладонью губы, сглотнул и втянул голову в плечи. Он боялся моргать, чтобы не пропустить то, что так долго жаждал увидеть. Зверев мысленно досчитал до десяти, и то, чего он так долго ожидал, наконец-то свершилось. Рядом с тополем, на котором сфокусировал свое внимание Зверев и куда недавно дважды посмотрел молодой копатель могил, мелькнул силуэт. Худощавая фигура показалась лишь на мгновение и тут же исчезла. Зверев вздохнул с облегчением. Ну вот и все – теперь-то уж он не нарвется на внезапно выпущенную пулю.
Краем глаза Павел Васильевич продолжал наблюдать за тополем, но основное внимание сконцентрировал на главных воротах, где недавно так удачно для него устроилась большая черная ворона, оповестившая его о том, что те, кого они с Веней ждали, наконец-то пришли. У главных ворот Мироносицкого кладбища стояла часовня, когда-то ее разрушили, но спустя пару лет после окончания войны жители окрестности с разрешения местного обкома отстроили ее вновь. Там же, у часовни, рос еще один тополь, более старый и более толстый, чем первый, и именно за ним, по утвержденному Зверевым плану, сейчас должен был находиться Костин. О том, что Веня добрался до места и ждет его условного сигнала, сомнений у Зверева не было. Сделав пару вдохов, Зверев сунул руку в карман и достал из него милицейский свисток. Павел Васильевич протяжно засвистел и тут же прижался к земле. Спустя пару мгновений со стороны второго тополя раздался точно такой же свист милицейского свистка. Тут же послышались крики, и вслед за ними прогремели выстрелы.
На этот раз в кабинете Корнева было довольно людно. Помимо самого начальника милиции присутствовали заместитель начальника главка подполковник Борисов, старший следователь Чумаков из областной прокуратуры и еще несколько прокурорских, фамилий которых Зверев даже не знал.
Борисов сидел по правую руку от Корнева, хмурился и нервно постукивал пальцами по колену. Чумаков сидел напротив Борисова и внимательно изучал лежавшие перед ним на столе документы. Зверев, уже успевший вымыться и переодеться, утомленный, но чистый и наглаженный, сидел у стены на отдельном стуле и то и дело смотрел на входную дверь. На кожаном диване сидел понурый и осунувшийся Анатолий Хрусталев – перемазанный глиной высокий восемнадцатилетний парень с понурым лицом. На другом краю дивана расположилась бывшая подружка Вальки Чижова – Динка Алексеева. В выцветшей цветастой кофте и серой юбке, растрепанная и угрюмая, девушка сидела, ссутулившись, и отрешенно смотрела в окно. Время от времени она как будто приходила в себя, при этом тут же начинала одергивать юбку, желая прикрыть разорвавшийся на ноге хэбэшный чулок.
Дверь наконец-то распахнулась, и в кабинет вошел Костин. В руках он держал пробитую двумя пулями фанерную мишень, вырезанную по подобию человеческой фигуры, приколоченную гвоздями к заостренному колышку. Когда Веня уселся на свободный стул и положил на колени принесенную им мишень, Корнев, не скрывая раздражения, громко поинтересовался:
– Ну что, теперь-то начнем?
– Начнем! – ответил Зверев и поднялся. – Итак, товарищи, перед вами тот
