Этот упрек, однако, не охладил пыл девушки; она резвилась подобно щенку, игравшему с новым домашним шлепанцем.
— Простите меня, — весело отозвалась она. — Госпожа Майснер. Но, как я уже собиралась сказать, билеты пропадут, если вы со своим мужем не воспользуетесь ими. Господин Молл, мой отчим, свалился с пренеприятной летней простудой, а мама отказывается отходить от его постели. Помимо того, что она, так сказать, некоторым образом недомогает, я полагаю, ей также лучше остаться в стороне от любопытных взглядов общества.
— Недомогает? — спросила Берта, прекрасно понимая, что означает эта замена более прозаичного слова. Но ей хотелось, чтобы фройляйн Шиндлер действительно произнесла это слово. Что за неуместное ханжество, подумала она. Как будто ожидание ребенка было чем-то, чего следовало стыдиться.
— Ну, знаете ли, беременна, — проговорила посетительница.
И затем она поразила Берту, разразившись рыданиями.
— Теперь последние остатки памяти об отце будут преданы забвению, — простонала она сквозь слезы.
Что бы там Берта ни думала о молодой женщине, похоже на то, что эти слезы были настоящими. Так же как и сдерживаемые эмоции, спрятанные за ними. Берта встала, подошла к ней, села рядом на кожаный диван и бережно положила руку на плечо Альмы.
— Ну-ну, — утешила она девушку, собираясь сказать ей что-то вроде того, что по такому поводу не стоит плакать или беспокоиться. Вместо этого она промолвила: — Выплачьтесь как следует.
После того как слезы медленно иссякли, Альма Шиндлер бросила на Берту откровенный взгляд:
— Меня переполняет страх, госпожа Майснер. Вдруг мама умрет в родах. Она уже не так молода, чтобы иметь детей, это может оказаться опасным испытанием. Тогда я и моя сестра действительно осиротеем. Сначала мой любимый отец, а теперь вот мамочка. Или, и я не стесняюсь говорить об этом, ухаживая за новорожденным ребенком, мама направит все свое внимание на него. А это все равно, как если бы я осиротела. Мой же отчим посредством этого простого акта воспроизведения полностью займет место моего покойного отца в душе мамы. Мне понятно, что это похоже на слова корыстной молодой женщины, выражающие ее страхи, но это так. Мне следовало бы радоваться новому ребенку мамы. Вместо этого я боюсь его.
Берта почувствовала, как ее сердце открывается навстречу молодой женщине, — она внезапно оказалась такой легкоранимой. Было ли это то, что ее отец, господин Майснер, разглядел в ней вчера вечером? Не потому ли его сердце тоже открылось навстречу барышне Шиндлер?
— Я ценю вашу откровенность, фройляйн Шиндлер. Мы не способны управлять такими страхами. И я тоже поделюсь кое-чем с вами. Видите ли, я также беременна и переполнена как радостью, так и, да, страхами. Я опасаюсь, что когда стану матерью, это окажется все, кем мне позволят быть. Это материнство станет какой-то ловушкой, где моя роль будет строго определена обществом. Я боюсь, что мой муж также подпишется под такой ролью для меня.
— Так, значит, вы женщина с амбициями, госпожа Майснер? — Ее глаза, еще красные от слез, сверкнули, когда она произнесла эти слова.
Берта никогда не думала о себе с этой точки зрения.
— Думаю, что да, — ответила она. — У меня есть свое собственное лицо, если вам это понятно.
Казалось, Альма Шиндлер просто не могла усидеть на месте от восторга.
— О да, я полностью понимаю вас. Эти чувства так близки мне! И меня обуревает смертельный страх, что я влюблюсь в человека, который захочет раздавить мою личность, мой дух.
— Но смогли бы вы полюбить такого человека? — спросила пораженная Берта.
— Конечно! Каждая личность, которая привлекает меня, является могучим, повелевающим, творческим гением. Такой человек пожелает иметь только один талант в семье.
Берта подумала, что в таком случае не может быть худшего выбора для фройляйн Шиндлер, чем Густав Малер. Если на свете и существовал человек, который хотел всецело управлять как своей карьерой, так и своей семьей, то это был Малер.
— Такова я, — беззаботно прощебетала Альма Шиндлер. — Полна противоречий. Мой ум не может сбить меня с пути, по которому ведет меня мое сердце.
— Тогда я могу попытаться обуздать ваше сердце, — рассмеялась Берта. — По крайней мере на несколько последующих лет, когда у вас появится возможность жить самостоятельно, стать независимой женщиной.
— Пожалуйста, скажите, что вы пойдете в театр, — с неподдельной искренностью настаивала барышня.
— Пойдет куда? — раздался голос господина Майснера, появившегося в гостиной по возвращении с послеобеденной прогулки. — И, если я могу добавить, какое счастье вновь видеть вас!
— Господин Майснер! Рада встретиться с вами. — Как младшая по возрасту, Альма Шиндлер встала, когда старик приблизился к ней.
Он жестом предложил ей сесть.
— Пойдет куда? — вновь повторил он.
— Я пыталась убедить вашу дочь присоединиться этим вечером ко мне в Придворной опере. У меня билеты на «Тангейзера».
Она быстро оправдалась недомоганиями в семье и упорным нежеланием матери покинуть больного мужа.
— Прекрасная мысль, — одобрил господин Майснер. — Берте пойдет на пользу вечером выйти из квартиры. Глупое допотопное поверье, что женщина в такую пору должна лежать.
Он внезапно оборвал свои слова, не будучи уверен, что высказался к месту.
— Все в порядке, отец, — успокоила его Берта и добавила шутливым тоном: — Я уже сообщила фройляйн Шиндлер о моем ах-таком-деликатном-положении.
Господин Майснер улыбнулся:
— Все в порядке, а что думаете вы, фройляйн Шиндлер? Разве не прекрасно было бы для Берты подышать живительным культурным воздухом Придворной оперы? Даже если это Вагнер.
— Но, господин Майснер, Вагнер — это апогей искусства.
— Апогей как отдаленная луна, фройляйн Шиндлер?
Она рассмеялась при этих словах:
— Нет, господин Майснер. Вы умышленно искажаете значение, которое вкладываю я. Апогей — как наивысшая точка. И действительно, для госпожи Майснер было бы чудесно присутствовать там.
— Но вы же упоминали, что вас не смогли сопровождать ни мать, ни отец, — сказал старик.
— Я надеялась уговорить господина Вертена сопровождать нас, — призналась барышня Шиндлер.
Но господин Майснер отрицательно покачал головой на это предположение:
— Чепуха. Карл слишком занят попытками выследить этого злоумышленника до того, как тот натворит еще больше бед. Но я, с другой стороны, являюсь старцем, затерявшимся в огромном столичном городе, и горю желанием сопроводить двух красавиц послушать вершину музыки.
— Отец! — Но Берта вовсе не была так скандализована, как это звучало в ее голосе.
Барышня Шиндлер бросила на нее озорной взгляд:
— Тогда решено, госпожа Майснер?
— Видите ли… — начала было Берта.
— Вы знаете, у Карла предпочтение скорее к симфонической или камерной музыке, — сказал господин Майснер. — Я только окажу ему любезность, если отправлюсь вместо него.
— Решено, фройляйн Шиндлер. Мой отец уже дал согласие. Мы будем счастливы разделить с вами это посещение.
Вертен пребывал в смятении. Он пешком прошелся от квартиры Малера до кафе «Фрауэнхубер» в надежде, что ритмичное вышагивание поможет ему навести порядок в хаосе мыслей, роящемся в его голове.
Как только он покинул квартиру Малера, в его уме снова всплыли сказанные им слова. Тор приехал в Альтаусзее только в четверг. Вначале Вертен не понял, почему это имеет такое значение. Возможно, Тор задержался в пути, чтобы повстречаться с друзьями. Возможно, он позволил себе незаконный, хотя и неполный выходной день. Он заслужил его; ему только надо было попросить у Вертена выходной. Какая разница, в конце концов?
Но по мере его продвижения это небольшое несоответствие не давало ему покоя, пока он окончательно не понял его истинное значение: если Тор появился в Альтаусзее только в четверг, это значило, что в прошлую среду он все еще находился в Вене. В тот день на Вертена было совершено нападение в конторе.
Пройдя еще один квартал, Вертен понял, насколько смешно это выглядело. Если Тор хотел найти какой-то документ в конторе, — скажем, посланное им письмо, — ему было достаточно просмотреть все ящики, когда Вертен отсутствовал. Для этого было множество возможностей. Не было необходимости привлекать внимание взломом, переворачивать все в конторе вверх тормашками, а затем нападать на него.
Вертену потребовалось одолеть еще полквартала, чтобы свести этот довод к нулю. Возможно, Тор хотел привлечь внимание к такому взлому. Предположив, что никто не заподозрит его по тем же самым причинам, которые привел Вертен. Другими словами, Тор инсценировал взлом и напал на адвоката, чтобы отвести подозрение от себя и пустить коллег по ложному следу.
