Графиня перевела дух, немного помолчала. Маликульмульк чувствовал, что воспоминания не из приятных. Но раз она затеяла исповедь в чужой карете — придется слушать, потому что… «потому что я вас люблю…»
— Рядом со мной появился один человек, он стал моей тенью, просто поселился в моей гостиной… высокий статный мужчина, южанин, похож на испанца — знаете, есть такой классический тип испанца с удлиненным лицом и орлиным носом? С глазами чуть навыкате? У него и имя было испанское — д’Аламед или д’Аламейд. Он ни о чем не просил, а ведь я была молода и хороша собой… Он надеялся с моей помощью раскрыть секреты графа Калиостро, вот для чего я была ему нужна! И был другой человек, который следовал за мной смиренно, любил меня издали, любил страстно и безнадежно. Когда начался бунт, когда мы с Этьеном и Луи-Шарлем вынуждены были скрываться, он помогал нам, выручал нас — он был низкого звания, и его родственники могли прятать нас в своих небогатых домишках… Именно тогда мы стали настоящий семьей — мой Этьен, Луи-Шарль и я. Тогда лишь я поняла все благородство, всю преданность своего мужа… Ну а потом — я вам рассказывала, в один день я лишилась мужа и сына. Я думала, что умру от горя, но мой верный поклонник помог мне бежать в Англию. Там мы переменили имена и поселились в Лондоне. В Англии было тогда много французских дворян — там оказался и д’Аламед. Он нашел меня и стал преследовать. Он думал, будто мне известны тайны моего учителя, которые помогут нам разбогатеть. Но я знала так немного! Я была всего лишь «голубкой»!
— Но Калиостро все же научил вас делать «голубками» других людей? — вспомнив, чем собиралась заниматься графиня в доме фрау де Витте, спросил наконец Маликульмульк.
— Да. Это не так сложно, как кажется. У меня есть камень, который для этого необходим, я с ним не расстаюсь. Погодите…
Рука скользнула под салоп, вырыпнула, поднялась, пропала, а в полосе света оказался камень, по виду — большой страз в изящной оправе на золотой цепочке. Графиня качнула его, и он даже во мраке заискрился, качаясь взад-вперед, от мужчины — к женщине, от женщины — к мужчине. И он действительно привязывал к себе взгляд, приклеивал, тащил за собой… еще немного — и, пожалуй, в тридцать три года, все в жизни перепробовав, «голубком» станешь!..
— Верите? — спросила она. — Теперь верите? Я умею делать это. Но д’Аламед хотел совсем иного! Он полагал, что у меня есть рецепты, записи учителя, его дневники. Ну да, одно время я прятала у себя его бумаги — когда у графа были неприятности. Он ведь оказался замешан в дело о королевском ожерелье.
— Именно тогда вы знали графа? — оживился Маликульмульк. — Так вам и все подробности этого дела известны?
В Санкт-Петербурге следили за развитием этой странной парижской истории сперва с веселым недоумением, потом с тревогой — ничем хорошим она кончиться не могла. Судебный процесс, в который впутано имя королевы Марии-Антуанетты, а чуть ли не главный обвиняемый — кардинал де Роган, государству вряд ли пойдет на пользу, это все понимали. Вот только того, что несколько лет спустя во Франции начнется бунт, предвидеть никто не мог. Не то чтобы бунт был прямым следствием дела о королевском ожерелье — причин хватало, но королева могла бы избежать гильотины, если бы не памфлеты, над которыми потешалась вся взбудораженная Франция; памфлеты, где она была представлена старой развратной австриячкой, главной виновницей скандального дела об ожерелье. Если верить памфлетам, до Марии-Антуанетты Европа вообще не знала, что такое настоящий разврат, — королеву обвиняли в совращении ее маленького сына. Правды об украденном знаменитом ожерелье, главным украшением которого было шесть огромных бриллиантов и семнадцать — чуть поменьше, величиной с лесной орех, а всего их там, если верить ювелирам, сверкало шестьсот сорок пять штук, никто не ведал. Все знали, что оно похищено, и никто не понимал — кем. А то, что в дело как-то замешался граф Калиостро и даже угодил за это на полгода в Бастилию, придавало ему особую таинственность.
— Только то, что знают все парижане. Как вы понимаете, учитель ожерелья не брал ни с какой целью. То, что кардинал де Роган якобы передал его учителю, чтобы увеличить бриллианты, и более его не видел, — ложь. Но Бог с ним, с ожерельем, это было так давно… — графиня поймала качавшуюся на цепочке подвеску и спрятала ее под салоп. — Так вот, слушайте! Я пыталась помочь этому человеку, я проводила ритуал, призывала духов, но им владеют темные силы, он все испортил… а его слуга, подлый, низкий человек, тогда же сбежал, унеся с собой его деньги и драгоценности, и д’Аламед повернул все так, будто я виновата и в побеге, и в краже. Это было ужасно, он грозил мне смертью, он преследовал меня! Однажды я чудом вырвалась из его рук… И тогда мой друг нашел выход из положения. Он сказал, что мне нужно изобразить свою смерть, тогда только этот мерзавец от меня отстанет. Знаете, господин Крылов, есть случаи, когда очень чистому душой человеку приходят на ум страшные мысли, потому что он должен спасти любимое существо. Мой друг обещал найти женщину, которая телосложением и даже лицом похожа на меня… нужно ли мне продолжать?..
В голосе была мольба и, кажется, уже почти рыдание. А руки графини, хорошо видимые в полосе света, сжались в кулачки.
— Не нужно.
— Мой друг убедил меня, что другого выхода нет. Мы жили в Лондоне как муж и жена… точнее, нас считали мужем и женой. Но это были отношения брата и сестры, клянусь вам! Покойный Этьен, глядя на меня с небес, не нашел бы, в чем меня упрекнуть! — графиня всем телом подалась к собеседнику, едва ль не легла грудью ему на колени. — И мой друг все устроил. Я скрылась, он должен был ко мне присоединиться в Портсмуте… впрочем, это не имеет значения… Та женщина… Я видела ее лицо и слышала ее крик!
— Не надо вспоминать об этом, — попросил Маликульмульк, словно не замечая, что графиня от волнения ухватилась за его руку.
— Она преследует меня, понимаете? Она помогает всем, кто гонится за мной! Д’Аламед идет по моему следу, я знаю это, и она ведет его!.. Я чудом спаслась от него в Митаве. А она… она ждет моей ошибки, эта пьяная английская проститутка! Где бы я ни появилась — там смерть, и все подозрения падают на меня. Этот бедный фон Бохум… я отпаивала его молоком, я приготовила ему лекарство, с ипекакуаной, как делал учитель, он же постоянно составлял противоядия…
Маликульмульк мысленно повторил: ипекакуана.
— Помогите мне уехать, — взмолилась графиня. — Вы же видите — я ни в чем не виновна. Это она… она подсказала им выкрасть у меня флакон и насыпать туда тот самый яд, которым отравили фон Бохума! Если я останусь — я погибла… Ради моего бедного мужа, ради моего сына, о которых я молюсь каждый день, — помогите! Только вы можете спасти меня!
— Но как?
— Мне нужна подорожная. Будь у меня подорожная — я бы очень быстро уехала, хотя бы в Двинск, я бы скрылась. Она гонится за мной по всей Европе… Послушайте, а что, если я уплыву в Америку? У вас есть знакомства в порту?
Маликульмульк вынужден был признаться, что ни в порту, ни в таможне приятелей пока не завел.
— Но вам действительно лучше уехать из Риги, — сказал он. — Неужели у вас нет знакомцев, которые помогли бы вам, взяли вас с собой в дорожную карету?
— Нет, я здесь чужая. Я потому и выбрала этот край, что здесь никого не знаю и меня никто не знает. Здесь бы меня не нашли вовеки — так думала я и ошиблась. Помогите, умоляю вас! Я уже дорого заплатила за ту смерть, я нигде не могу найти покоя, куда бы я ни спряталась — происходят странные вещи. И мне опять приходится убегать! Мне нужна всего лишь подорожная! Только она поможет мне покинуть Ригу так, чтобы меня не могли догнать! С ней меня не задержат на заставах! С ней я сразу получу лошадей и смогу ехать быстро-быстро! Ради всего святого, добудьте мне подорожную — мне и моей Мариэтте. Ее зовут Мариэтта Бонсан. Да, я знаю, она груба и глупа, я все про нее знаю, но я не могу ее здесь оставить, они ее погубят! А если останусь сама, то… Говорю вам — моя жизнь в опасности, это не шутка. Я хотела задержаться в Риге ради госпожи фон Витте, но вижу — нельзя, я не имею права подвергать опасности и ее. А вы как думали? Этот человек на все способен, он может прийти за мной в ее дом!
— Тут надо подумать, — и Маликульмульк действительно задумался.
Подорожные проходили через генерал-губернаторскую канцелярию, это верно, да только как исхитриться? Попросту положить бумагу в общую стопку и подать князю на подпись — авось подмахнет, не спрашивая, что еще за графиня де Гаше?
— Ради всего святого, — прошептала она. — Как странно все сложилось, мое спасение зависит от вас… Я больше не скажу об этом ни слова. Я только одно скажу — если вы спасете меня, я буду знать что он, там, на небесах, меня простил… И буду помнить вас вечно…
