людей пошли, пускай стерегут.
Мармеладов огляделся по сторонам. Неторопливо. В его движениях и мыслях не было паники. Положение, конечно, отвратительное, но пару минут назад было еще хуже – сидел взаперти, в каменном колодце. А теперь перед ним дюжина путей, надо лишь спуститься вниз. Плоскую крышу этого крыла очерчивал широкий парапет, сложенный из кирпича. Сыщик лег на него животом и свесился за край. Так, посмотрим…
У подъезда стояла карета с красно-желтым гербом. Кучер, изнывая от скуки, сбивал кнутом листья с липы, обнимающей фонарь у крыльца. Но тут из дома выпрыгнул Карл-Густав и, размахивая руками, закричал:
– Смотри наверх! Заметишь подлюгу – свисти. Понял?
Невнятное ворчание в ответ. Мажордом грозно повторил: «Свисти!» и хлопнул тяжелой дверью. Жаль, деревья с этой стороны высокие, удобно тянутся ветвями к крыше. Но перелезть не удастся – соглядатай начеку и мигом поднимет тревогу.
А на заднем дворе…
Бирючина ползет к окнам. Рискнуть и спрыгнуть? Кустарник вымахал на три аршина, но дальше пустырь упирается в высоченный забор. Пока добежишь, застрелят.
Думай, голова, соображай! Пока ты еще на плечах.
Думай.
– Несите скорее лестницу, ротозеи! – молодой князь кипел от гнева. – О, сподобились.
Счет пошел на секунды. Сыщик намеренно показался кучеру на освещенной стороне, чтобы тот выпучил бельма от изумления и дунул в свисток.
– Слышите? Со двора зовут. Курвец, видать, по стене лезет! – грянула разноголосица из люка. – Чего ты застыл, тюха? Бросай лестницу и бегом туда. А ты жди, вдруг это чучело обратно сунется.
Топот сапог и понукания князя стихли вдали, приглушенные коридорами. Мармеладов вскарабкался на окаем, размашисто перекрестился и прыгнул вниз. Успел согнуть ноги, закрыл лицо руками и с хрустом вломился в зеленые заросли. Кусты смягчили падение, он не пострадал, но большие лоскуты от сюртука и штанов остались в плену острых сучков бирючины. Да и шут с ними! Похромал к забору. Каменная кладка кое-где расшаталась, поэтому удалось вскарабкаться наверх. И в этот миг лучи заметались по саду.
– Вон он!
Интонации не могут убивать, иначе беглец рухнул бы замертво – столько ненависти звучало в воплях преследователей. Но дальше слаженный хор распался.
– Стреляйте! – прокаркала баронесса. – Почему вы не стреляете?!
– Не-е-ет! Живьем брать, – возразил Апраксин. – Живьем, дубина!
Мармеладов сполз по наружной стене, обдирая оставшиеся пуговицы. Что за места такие? Старомонетный переулок. Налево – набережная, но там слишком светло. Заметят издалека. Надо бежать направо. В смысле, ковылять, бегун из него сейчас аховый. Карета быстро нагонит. Лучше отыскать уголок и спрятаться.
Короткими перебежками он двигался из тени в тень. По счастью, фонарей тут не было, а света из окон не хватало даже на то, чтобы выжелтить верхушки заборов. За усадьбой купца Масягина свернул в подслеповатую улочку, мощеную битым булыжником, ходить по такому – подошвы рвать. Но выбирать не приходится. Из витой чугунной ограды высунулась серая собачья морда и залаяла на чужака с нескрываемой неприязнью. Минуту спустя псина опять зашлась в хриплом бешенстве. Сыщик не оглянулся, и без того понятно: погоня близко.
Живьем брать! Гневный окрик еще звенел в ушах. Зачем это? Порешили бы и вся недолга. В темных закоулках еженощно кого-нибудь режут, одним трупом больше… Но князь жаждет перемолвиться, выспросить что-то, важное лично ему, и это нарушает планы г-жи фон Диц. Не договорились меж собой развратники.
Ордынка дружелюбно подмигнула светящейся витриной казенной лавки. Приказчик отваживался торговать снедью и выпивкой заполночь. Грабители вряд ли сунутся к нему, в двух шагах от участка. А городовые заходят поболтать и тишком откушать водочки. Служба-с!
Вот и спасение.
Наперерез беглецу загрохотала карета. Та самая, с красно-желтыми гербами. И за спиной пыхтят, минимум двое. Нагнали, ироды!
Мармеладов не раздумывая нырнул в узкий просвет между заборами. Кони сюда не втиснутся, тут и двое пеших не разойдутся – локтями зацепятся. Бежать. Из последних сил. Будто нет за спиной злого свиста и проклятий. Бежать к Ордынке. Проулок сворачивал в нужную сторону, еще чуть-чуть и…
XXXIII
Он уперся в бревенчатую стену. Слева фасад странного дома без дверей и почти без окон, лишь в чердачном полукруге с разбитым стеклом мельтешат чуть заметные отблески. Справа высокая загородка – перелезть не получится, только ногти обломаешь. Тупик. Вероятно, где-то есть калитка, через которую местные жители шастают туда-сюда. Но искать ее уже некогда. На этой небольшой площадке, в три сажени шириной, все и решится. Видишь, Эпикур, покой нам пока даже не снится.
Сыщик поднял увесистый камень с острым, будто надорванным, краем. Спрятал в левом кулаке. Вовремя.
– Добегался? – рыкнул косматый привратник. – Вяжи его, робяты.
Два крепыша в фиолетовых ливреях сопели и похрюкивали от недавней гонки. Тот, что темнее волосом, косил глазами и сжимал короткую дубинку. Второй, блондин, поставил на землю фонарь и начал разматывать веревку. Мармеладов подпустил их поближе, а потом, неожиданно, запричитал:
– За что вы, люди добрые, задумали меня пытать да калечить? Неужто я вам, касатики, зло какое содеял? Отпустите меня на волю вольную, век за вас моли…
Ударил он на середине слова. Прием этот зовется «шарманкой», его часто используют в сибирских острогах, если приходится драться одному против многих. Прикинься трусом, скули плаксиво. Соперники чуть расслабятся, начнут глумливо кивать головой в такт жалобной «песне», теряя бдительность. В этот момент «шарманщик» и бьет – без замаха, не докончив фразы.
Острый камень с хрустом смял правую ключицу косого. Рука повисла плетью. Слуга завопил и выронил палку, стал заваливаться на бок. Очень удачно! Сыщик швырнул его под ноги белобрысому, тот споткнулся и упал. Надо поскорее добавить коленом по бритому затылку… Вот так! Бугай потерял сознание, задавив компаньона своей тушей и мешая тому подняться.
– Ах, сволота! Ловко ты их врасплох поймал, – хмыкнул привратник. – Сиделец, значит. Пошто же тогда с каплюжниками [109] связался? Паскудно это. Ну, поглядим, смогу ли я тебе шкуру попортить.
Сплюнул
