поклонился. Елизавета Алексеевна продолжала.
— Ник, Зинэ, Зиночка, мой большой друг. И ее отец, Ала Хусем уд-Дин, курдский шейх, потомок Саладина, дружен со мной. Вернее, они принадлежат к той ветви курдов, которая сохранила свое древнее лицо, они йезиды. Они знают много удивительных вещей. Много таинственного в их верованиях. У шейха хранятся вещи, которые прошли века вместе с его народом. Шейх считает, что эти вещи оттуда. — и Елизавета Алексеевна показала рукой вверх. — Но самое главное, продолжала Елизавета Алексеевна, — что они умеют связываться с теми силами, которые управляют всем сущим.
При этих словах Елизаветы Алексеевны Нику стало не по себе. Он был человеком рациональным и его не так легко было свести с ума, хотя бы даже на короткое время. Но тут он почувствовал себя не очень уверенно. С другой стороны, ему не хотелось упускать возможность изучить жизнь этого странного города и его, как теперь становилось все яснее, не менее странных обитателей.
Он поклонился и сказал, что принимает с благодарностью предложение очаровательной Зинэ и любезной Елизаветы Алексеевны.
После ставшего уже традиционным вечернего воскресного чая, теперь уже в обществе очаровательной йезидки, которая прекрасно владела не только русским, но и французским, на который время от времени переходили собеседники, Зинэ, укутавшись с головой в длинное покрывало, выскользнула из комнаты. Елизавета Алексеевна, прощаясь с Ником, шепнула ему:
— Я не забыла свое обещание, и Зинэ — это путь к нему.
Ник был изумлен. Какое отношение могла иметь йезидка к фламандской картине? Загадок становилось все больше.
Утро следующего дня началось беспокойно. Петрус, еще только начало рассветать, отправился на Майдан, а Ник занимался разборкой бумаг. В это время снизу начали раздаваться отчаянные звонки. Кто-то дергал за дверной колокольчик три раза подряд, а потом с паузами продолжал дергать его, не ожидая, пока спустится кто-нибудь из дома. Ник, а к нему как раз и должны были звонить три раза подряд, сбежал по лестнице и открыл дверь подъезда. У дверей стоял запыхавшийся полицейский, придерживая на боку шашку одной рукой и протягивая Нику другой рукой сложенный в несколько раз лист бумаги.
— Ваше превосходительство, срочная депеша! — отдуваясь, прошептал полицейский, оглядываясь по сторонам. Нику стало нехорошо от подобной конспирации.
— Ладно, ладно, иди, иди, милейший, — быстро проговорил он, беря депешу и стараясь спровадить поскорее неуклюжего посланника. Полицейский кивнул, взял двумя пальцами под козырек и затрусил вниз по улице.
Ник огляделся по сторонам. Улица было сонной и пустынной. Ник быстро захлопнул дверь подъезда и стал подниматься по лестнице, на ходу разворачивая депешу. Она была подписана полицмейстером Тифлиса, князем Вачнадзе.
«Милостивый государь Николай Александрович!
Зная со слов Правителя канцелярии тифлисского губернатора, Е.В.П. Сергея Васильевича Бычковского, о вашем интересе к необычным этнографическим событиям, спешу уведомить вас, что сегодня ночью произошел необычный случай в доме персидского генерального консула, Мудир-уль-Мулька Сордар-Хомаюна. Пропала его дочь, Фарханда, девушка пятнадцати лет, из закрытой комнаты на втором этаже.
Не соблаговолите ли вы прибыть на место происшествия? Фаэтон будет ждать вас на Хлебной площади в целях конспирации».
Ник тяжело вздохнул. Послание было замечательным. Исчезновение дочери персидского консула, конечно, этнографическое событие. Мало того, что этот болван прислал к нему с депешей полицейского, который мог перебудить весь квартал, теперь он предлагает ему и вовсе раскрыться. Но делать было нечего. В чем полицмейстер был прав, так это в том, что Ник сам должен был осмотреть место происшествия.
Наскоро позавтракав, Ник накинул плащ и сбежал вниз по улице. За углом, на Хлебной площади стоял фаэтон с поднятым верхом. Кучер дремал. Ник разбудил его и ни слова не говоря, залез в фаэтон. Пока фаэтон выбирался на Эриванскую площадь, а потом поднимался вверх на Гудовича, где располагались апартаменты персидского консула, с седоком произошли некоторые изменения, сделавшие его почти неузнаваемым. Когда фаэтон остановился у парадных ворот, блиставших поистине персидской роскошью фриза, на котором среди голубых изразцов арабской вязью были выведены слова пожеланий благоденствия и покоя, из фаэтона вышел пожилой человек с седыми длинными волосами и седыми усами, в шляпе с высокой тульей и старомодном темносером плаще с пелериной. Кучер таращил глаза, но так как спросонья не разглядел толком седока, который получасом ранее садился в фаэтон, то на этом и успокоился. А Ник, разработавший уже давно себе такой маскарад, умещавшийся в специальном кармане его плаща, который мог выворачиваться наизнанку и становиться то модным, то старомодным, спокойно вошел в дом через парадное, расположенное рядом с воротами.
Войдя, Ник огляделся. Вестибюль был подстать воротам. Через огромный купол из цветного стекла, заменявший потолок, лился солнечный свет. Его пестрые радужные пятна падали на расставленные вдоль стен низкие диваны, покрытые шелковыми персидскими коврами, со множеством шелковых, парчовых и ковровых подушек. Диваны были расставлены так, что не оставалось ни одного пустого простенка. Между диванами располагались три двери, которые вели во внутренние покои. В середине вестибюля был устроен мраморный фонтанчик. Ноги утопали в пышных шерстяных коврах. И весьма неуместно выглядела среди этой изысканной роскоши фигура тифлисского полицмейстера, затянутого в тесный мундир, с имперскими усами и бакенбардами а ля Александр II. Ничуть не удивившись странной фигуре, возникшей в вестибюле, полицмейстер кинулся к ней навстречу и картавя, начал скороговоркой говорить:
— Любезный Николай Александрович! Какое счастье, что вы оказались в Тифлисе! На вас вся надежда!
— Но, позвольте, князь…
Ник пытался сопротивляться, но князь буквально поволок его наверх, приговаривая, что до приезда Ника он не велел никому не только осматривать, но и входить в комнаты дочери персидского консула.
На втором этаже полицмейстер коротко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл ее. На стук обернулся и пошел навстречу вошедшим человек, одетый в европейской платье, но в небольшом тюрбане на голове. Ник догадался, что это персидский консул, но в этот момент князь уже представлял его как знатока востока и талантливого сыщика.
— Я очень надеюсь на вас, — проговорил консул на прекрасном французском языке, — для меня это большой удар. Девочка выросла без матери, которая рано покинула этот мир. Она очень скромна и застенчива. Ума не приложу, что могло произойти.
— Нет ли у вас ее портрета? — спросил Ник.
— Да, конечно, — консул вынул из нагрудного кармана и протянул Нику великолепную миниатюру. С портрета на Ника смотрело прелестное лицо, обрамленное красиво уложенными локонами, в которых мягко мерцала бриллиантовая диадема.
Ник возвратил портрет.
— Рассматривалась ли возможность ограбления? — спросил он в пространство, надеясь услышать ответ не только
