— Не могли бы вы поточнее припомнить, когда господину Винкельману впервые пришла мысль посетить Кавказ? — осторожно спросил Ник.
— Ну, боюсь ошибиться, наверное, года три тому назад. Но так как все его гастроли были расписаны, то мы смогли только сейчас попасть в Тифлис, и надо же, такой трагический конец! — горестно воскликнул импресарио.
Костюмер оказался глухонемым, но зато гример, маленький, аккуратный немец был настоящим кладом. Ник, прекрасно владевший немецким, очень близким к фламандскому, его родному языку, разговорил его, и тот рассказал множество историй, правда, никакого отношения к Винкельману не имевших. Но сыщики были терпеливы. Было уже далеко за полночь, когда гример пожаловался, что в Тифлисе в уборную артиста, все время лезли крысы.
— Крысы? — удивился Ник. — Странно. А как они выглядели?
— Это были очень странные крысы, — сетовал гример, — они были мохнатые, и время от времени садились на задние лапы.
— И их было много? — осведомился Ник.
— Да нет, всего одна, и только в последний вечер. Но ужасно назойливая. Она все время лезла к Винкельману, а тот ее не видел. А я старался тоже сделать вид, что не вижу, чтобы не испугать премьера, вы же знаете, какие артисты нервные.
— Вы были до последнего момента в уборной премьера? — продолжал Ник.
— Нет, конечно, я только поправил грим и вышел, чтобы не мешать артисту, не то он мог выйти из образа, и тогда мне бы здорово попало. Он не терпел, чтобы с ним разговаривали во время спектакля.
— Да, конечно, это все понятно. А кто обнаружил, что с ним что-то неладно?
— Ну, к нему уже стучался распорядитель спектакля и вызывал на сцену, но никто не отвечал. Подошли все мы трое, импресарио, костюмер и я, позвали директора, открыли другим ключом дверь и увидели премьера, сидящего в кресле с откинутой назад головой и вытянутыми вперед ногами. Видимо, ему не хватало дыхания и он пытался разорвать на себе воротник. Губы были чуть посиневшие. И чуть-чуть пены в уголках губ. Ну, тут и началась суматоха. Ах, какой артист! — горестно воскликнул гример. — Мы с ним объездили весь мир. Даже сам великий господин Вагнер любил его!
— А он был лично знаком с великим композитором? — направлял беседу Ник.
— Конечно, конечно, они часто совершали совместные прогулки. И когда господин Вагнер бывал в Вене, вдвоем ходили в Хофбургский дворец. Это было как ритуал.
— А вы не знаете, что именно привлекало их в Хофбургском дворце? — продолжал мягко, но настойчиво Ник.
— Нет, конечно, они же со мной не делились, — обиженно поджал губы гример.
Ник решил, что на сегодня хватит и с благодарностью проводил маленького человечка до двери. Аполлинарию он сделал знак молчать, и они еще раз спустились в уборную, захватив с собой директора театра. Там они еще раз тщательно осмотрели комнату, заглянули во все углы и тут обнаружили прикрытое шторой вентиляционное отверстие в верхнем углу комнаты. Оно было небольшим, размером с детский кулачок. Ник забрался на стул, а Аполлинарий снизу светил ему лампой. Вынув из кармана пинцет и конверт из пергаментной бумаги, Ник тщательно соскоблил с краев вентиляционного отверстия что-то и положил это в конверт.
— А что, у вас тут крысы не водятся? — как будто невзначай спросил он у директора.
— Упаси господь, какие крысы! — воскликнул директор. — Такое множество костюмов, краски, мебель, дорогая обивка, да ни в коем случае!
— А куда ведет это вентиляционное отверстие?
— Наружу, в садик возле оперы, но там решетка и никто не может проникнуть внутрь.
— А нельзя ли нам осмотреть эту решетку? — продолжал Ник.
— Сейчас, я вызову охранника с фонарем, — с готовностью отозвался директор.
На улице было тихо и пустынно. Они обогнули здание и подошли к тому вентиляцонному окошку, которое должно было вести в уборную, где располагался премьер. Решетки на внешней стороне не было, она была грубо вырвана, и не так давно, так как вокруг валялись куски штукатурки.
Директор остолбенел.
— Скажите, — спокойно продолжал Ник, — костюм, в котором был премьер, уже доставили в театр из больницы?
— Кажется, да, я не очень уверен, но мы можем узнать у его костюмера, он в театре.
Пришлось снова вернуться в театр, искать костюмера, потом искать гримера, который мог разговаривать с костюмером посредством жестов. Оказалось, что костюм уже в театре. Ник попросил принести его целиком. Костюм тут же принесли и Ник стал тщательно осматривать его и обнаружил в кармане камзола горсть сластей и кусок банана.
— Премьер был сладкоежкой? — удивился он и посмотрел на гримера и костюмера. Оба они с недоумением смотрели на эту находку.
— Да никогда в жизни! — бурно вскричал гример. — Он в рот не брал сладкого! — и стал энергичными жестами объяснять что-то костюмеру.
Тот отрицательно замотал головой. И тут же стал быстро-быстро жестикулировать.
— Он говорит, — передавал гример, — что премьер так трепетно относился к своим костюмам, что никогда не позволил бы себе положить съестное в карман костюма. Да он просто убил бы каждого, кто посмел бы это сделать!
Ник и Аполлинарий переглянулись. Не став обсуждать сказанного, они поблагодарили обоих бедняг, костюмера и гримера, попрощались с директором и отправились домой. Фаэтон они отпустили и шли пешком по Головинскому, по Дворцовой, притихших, но не опустевших. Горели газовые фонари, полицейские прогуливались, косясь на редких прохожих. Возле дворца наместника из полосатой будки выглядывал казак из охраны. В дворцовом саду начали просыпаться первые птицы. Они прошли по Вельяминовской до Бебутовской, миновали женскую гимназию, прошли мимо улицы, ведущей на Петхаин, и как-то не сговариваясь спустились вниз, к Метехскому мосту. От Куры веяло прохладой, лениво спускались с Авлабара первые рыбаки, неся с собой ведра, сети и сачки. Начали звонить колокола церквей, звонко — Сионского собора, чуть глуше и дальше доносились колокола Норашени, совсем глухо — Квашветской церкви. Потом близко Метехской, армянской Сурб-Геворка и уже зазвучала симфония всех тифлисских церквей. В эту мелодию вплелся крик муэдзинов с двух минаретов — шиитского и суннитского. Город просыпался.
— Надо идти, Лили, наверное, беспокоится, — сказал Ник, сбрасывая с себя оцепенение, которое нашло на него на мосту.
И они пошли обратной дорогой, мимо шайтан-базара, шиитской мечети, синагоги, Сионского собора, домой.
— Аполлинарий, нам придется тщательно обдумать и записать все, что произошло этой ночью. Петрус и Лили обеспечат нам крепкий кофе. Боюсь, что сегодня нам не придется отдохнуть.
Аполлинарий молча кивнул.
Глава 6
Ник открыл дверь подъезда свои ключом и они поднялись на второй этаж. В кресле у дверей дремал верный Петрус, который, увидев Ника и Аполлинария, тут же бросился на кухню и через несколько минут оттуда уже распространялся запах ароматного кофе. Ник на цыпочках вошел в гостиную. Там, закутавшись в шаль, на тахте мирно спала Лили. Ник осторожно поднял ее на руки и отнес в спальню, прикрыл пледом и закрыл дверь. Петрус уже нес в кабинет дымящийся большой кофейник, чашки, молочник, холодную курятину, лаваш и сыр.
— Спасибо, Петрус, — прошептал Ник, — теперь никого ко мне не пускать, если только не будет чего-то срочного. Нам надо поработать.
Петрус молча кивнул и также молча удалился.
Ник и Аполлинарий принялись за работу, время от времени подбадривая себя кофе.
Первым делом Ник одел резиновые перчатки, уселся за столик с микроскопом и положил на предметный столик то, что смог добыть в вентиляционном отверстии уборной певца в опере. Несколько минут прошло в молчании.
Наконец, Ник откинулся на спинку стула.
— Что бы вы думали, Аполлинарий? Это нечто поразительное. Это вовсе не волосы крысы или кого-нибудь другого зверька из того же семейства. Это обезьяна, Аполлинарий. Давайте-ка сюда Брэма! Если яд был из Южной Америки, то и животное могло быть оттуда же. Ищите самых маленьких обезьян на свете! Ведь волосы-то короткие!
