Либерман оглянулся. Они были в парке совершенно одни, вокруг никого, кроме сфинксов. Очевидно, суровая погода отпугнула других посетителей. Поднявшись на последний склон, они остановились, чтобы полюбоваться видом.
У подножия, по ту сторону садиков с разросшимися живыми изгородями, фонтанами и статуями, располагался относительно скромный нижний дворец. Дальше, на фоне волнистой линии синих холмов, растворялись шпили, купола и особняки города. Легкий туман смягчал пейзаж и усиливал непроницаемую тишину. Гордая столица отсюда казалась нереальной, странно прозрачной.
— Красиво, правда? — восторженно спросила Клара.
— Да, — ответил Либерман, — очень красиво.
Наконец он понял, что подходящий момент настал. Весь день Макс повторял про себя отрывки из поэм, постепенно растущее напряжение которых заканчивалось красивым объяснением в любви. Но внезапно все эти слова показались ему лишними. Это были фальшивые проявления чувств, раздутые пустые фразы.
— Клара, — он говорил тихо и четко, — я очень тебя люблю. Выходи за меня замуж.
Он взял ее маленькую руку в перчатке и поднес к губам.
— Пожалуйста, скажи «да».
На лице Клары промелькнула нерешительность, череда других эмоций. Наконец она прошептала, почти выдохнула:
— Да, Максим. Я согласна.
Либерман нежно приподнял ее подбородок и тронул губы Клары легким поцелуем. Она закрыла глаза, а он обнял ее, притянув внезапно ослабевшее тело девушки к себе. Когда они разомкнули объятие, Клара улыбалась. Она всхлипнула, и первая слезинка скатилась по ее сияющему лицу.
Либерман никогда раньше не видел ее плачущей, поэтому на его лице появилась тревога.
— Все в порядке, — сказала Клара. — Правда. Просто я очень счастлива.
Карл Уберхорст посмотрел на инспектора сквозь овальные стекла своего пенсне в серебряной оправе. Это был человек невысокого роста с короткими каштановыми волосами и густыми усами, зачесанными вниз так, что они закрывали верхнюю губу. Райнхард уже заметил, что большинство невысоких мужчин, чтобы как-то восполнить недостаток роста, держались всегда прямо. Но с Уберхорстом было не так: его плечи были сутулыми, спина сгорблена, а голова вытянута вперед. Что-то в его внешности смутно напоминало Райнхарду черепаху. Уберхорсту было, вероятно, тридцать с чем-то лет, но из-за сутулости и консервативной манеры одеваться он выглядел намного старше.
Уберхорст был вторым «гостем». Первой прибыла молодая женщина по имени Натали Хек — привлекательная особа с большими темными глазами. Она расположилась на стуле у столика розового дерева, где до этого сидела Роза Зухер.
— Остальные скоро будут здесь, — сказал Уберхорст. — Обычно они очень пунктуальны.
Маленький мужчина избегал смотреть на тело, но предлога оттягивать этот момент у Райнхарда уже не было. Посмотрев на Хаусмана, он произнес:
— Может быть, вы проводите фройляйн Хек в будуар?
Девушка встала и поправила шаль, украшенную изумительной вышивкой. Райнхард отметил, что этот предмет одежды выглядит дороже, чем могла бы себе позволить женщина ее круга. Блестящие черные волосы фройляйн Хек были уложены таким образом, что видно было только одно ухо с большой стеклянной серьгой. Она была похожа на маленькую цыганку.
— Она же не там, нет? — спросила девушка дрожащим голосом, показывая на дверь комнаты.
— Нет, — ответил Райнхард. — Тело находится в гостиной, герр Уберхорст его опознает.
Женщина вздохнула с облегчением.
Хаусман проводил фройляйн Хек в будуар, и Райнхард с некоторым удовлетворением заметил, что его помощник уже вытащил записную книжку. Ему можно было доверить провести предварительный допрос.
— Сюда, пожалуйста, — обратился Райнхард к Уберхорсту.
Освещение в комнате было нисколько не лучше, чем во время бури. Свет излучала единственная парафиновая лампа, стоявшая на массивном круглом столе. Когда они вошли, полицейский фотограф склонился к своему штативу и спрятал голову под большой кусок черной материи. Его ученик, долговязый унылый юноша, чиркнул спичкой, и через мгновение вспыхнула полоска магниевой ленты. Неожиданно тело осветил грубый безжалостный свет. В этой вспышке синее платье и кровавые пятна показались ужасающе яркими.
— Итак? — спросил Райнхард.
— Да, — ответил Уберхорст. — Это фройляйн Лёвенштайн.
— Фройляйн Шарлотта Лёвенштайн?
— Да.
— Благодарю вас.
Зловоние в помещении усилилось из-за дыма и химических испарений плавящейся металлической ленты.
Райнхард тронул невысокого мужчину за руку. Казалось, он был загипнотизирован ужасным зрелищем.
— Герр Уберхорст?
Тот тряхнул головой и позволил инспектору увести себя из комнаты через выломанную дверь, как сонного ребенка.
Оказавшись в коридоре, Уберхорст сразу бросился к столу из розового дерева. Он рухнул на него, уронив голову на руки, и уже через мгновение все его тело сотрясалось в рыданиях. Райнхард терпеливо ждал до тех пор, пока всхлипывания не начали стихать.
Уберхорст поднялся, глубоко вздохнул и снял пенсне. Вытащив из кармана аккуратно выглаженный платок, он развернул его, промокнул глаза и в заключение громко высморкался.
— Прощу прощения, инспектор.
— Я понимаю, — сказал Райнхард.
— Я слесарь. Я никогда… — Фраза была прервана еще одним всхлипыванием. Уберхорст засунул мокрый платок обратно в карман и начал тихонько раскачиваться вперед и назад. Через некоторое время он сказал: — Не могу в это поверить. — А после еще одной долгой паузы спросил: — Что произошло?
— Мы пока не знаем, — ответил Райнхард.
Уберхорст шмыгнул носом и покачал головой.
— Это невероятно. Невероятно…
— Герр Уберхорст, кто еще должен прийти сегодня вечером?
— Постоянные члены кружка.
Райнхард вытащил записную книжку и замер в ожидании, держа карандаш наготове.
Наконец Уберхорст догадался, что инспектор ожидал более подробного ответа.
— О, понимаю, вам нужны имена. Мы также ожидаем Отто Брауна, Генриха Хёльдерлина и его жену Юно. Также Ханса Брукмюллера… и графа.
— Графа?
— Зольтан Заборски — он из Венгрии.
Снова вспыхнула магниевая лента, залив безжалостным светом коридор.
— Герр Уберхорст, как давно вы посещаете собрания у фройляйн Лёвенштайн?
— Около четырех месяцев.
— А как получилось, что вы присоединились к этому кружку?
— Случайно. Мы встретились как-то в Пратере, и она пригласила меня.
Из-за входной двери высунулся полицейский.
— Еще двое, господин инспектор.
— Впустите.
Входная дверь открылась полностью, и за ней показался слегка полноватый человек в пальто из верблюжьей шерсти. Он снял котелок и быстро пошел по коридору. У него были усы как у Райнхарда, с подкрученными вверх кончиками, но с виду менее ухоженные. За ним следовал другой человек, яркая, но изношенная одежда которого делала его похожим на потрепанного импресарио.
Мужчина, шедший первым, остановился рядом с Уберхорстом.
— Карл? Это правда? Лотте?
У него был насыщенный бас, глубокий и звучный.
Уберхорст кивнул и проскулил:
— Да, это правда. Она мертва.
— Боже мой! — пророкотал здоровяк. Затем, взглянув на Райнхарда, он добавил: — Простите, инспектор?
— Райнхард.
— Инспектор Райнхард. Моя фамилия Брукмюллер, Ханс Брукмюллер. Он снял перчатку из телячьей кожи и протянул руку. Райнхарда удивило, насколько сильным было его пожатие.
— Полицейские внизу сказали… — Брукмюллер предпринял неудачную попытку понизить голос, — что фройляйн Лёвенштайн застрелена.
— Да, — ответил Райнхард. — Застрелена.
— Когда? Когда это случилось?
— Прошлой ночью или ранним утром.
— Невероятно.
Брукмюллер пошел по коридору.
— Герр Брукмюллер! — крикнул Уберхорст. Крик был громким, в нем звучало какое-то безумие.
Брукмюллер остановился и оглянулся.
— Не ходите туда, — сказал Уберхорст. — Это ужасно, настоящий кошмар.
Брукмюллер поймал взгляд Райнхарда.
— Понятно, — произнес Брукмюллер. Затем, махнув рукой в направлении двери, добавил:
— Если это поможет, инспектор… Я мог бы…
— Нет, — ответил Райнхард. — В этом нет необходимости. Тело уже опознано.
Брукмюллер подошел к Уберхорсту и положил ему на плечо тяжелую руку.
— Друг мой, — сказал он, сжав руку.
Уберхорст вздрогнул.
Райнхард повернулся к другому мужчине, «импресарио», стоявшему у двери в спальню. На нем было потрепанное меховое пальто поверх поношенного шелкового костюма, на шее был повязан красный шелковый галстук, из жилетного кармана на черной ленточке свисал монокль. В руке он держал трость. Широкое плоское лицо говорило о том, что в жилах этого человека текла азиатская кровь. Общее впечатление чужеродности подчеркивали усы, подстриженные в восточном стиле и свисавшие к подбородку, а также маленькая заостренная бородка. Он стоял абсолютно неподвижно, бесстрастно выдержав изучающий взгляд Райнхарда.
