— Прошу меня простить, инспектор, — сказал Брукмюллер, и его громоподобный голос заполнил все помещение. — Позвольте представить вам графа Золтана Заборски. — Почувствовав, что необходимо пояснение, он добавил: — Мы прибыли сюда одновременно. — Это прозвучало так, как будто Брукмюллер хотел подчеркнуть, что они пришли не вместе.
Граф еле заметно кивнул и поднял трость, набалдашник которой представлял собой небольшую золоченую голову ягуара с оскаленной пастью. Он двинулся вперед неспешной развязной походкой.
— Тело находится в гостиной? — По-немецки он говорил с сильным венгерским акцентом.
— Да, — ответил Райнхард.
— Мне необходимо его увидеть.
Было ясно, что граф не собирался спрашивать у Райнхарда разрешения. Он просто направился в гостиную своей плавной походкой, едва замечая присутствие инспектора. И хотя Райнхарда подмывало проявить свою власть, в то же время ему было интересно посмотреть на реакцию этого странного господина. Инспектор двинулся следом, вдыхая запах, тянувшийся шлейфом за графом, — странный аромат сухих лепестков.
Граф прошел через разбитый дверной проем и остановился у большого круглого стола. Он вглядывался в полумрак, который немедленно нарушила еще одна магниевая вспышка. Труп фройляйн Лёвенштайн внезапно появился из темноты.
Ноздри графа раздулись.
— Зло, — тихо прошептал он. — Я чувствую запах зла.
Его лицо ничего не выражало — загадочная пустота. Вынув из жилетного кармана маленький крестик слоновой кости, он поцеловал фигуру Христа на нем и положил на стол.
— Боже, защити нас, — прошептал он.
Его глаза быстро шарили по комнате, будто пытаясь обнаружить притаившегося дьявола.
Пивная, представлявшая собой мрачный подвал, освещаемый мерцающими газовыми лампами и красным отблеском от приземистой чугунной печи, располагалась в рабочем пригороде Майдлинг. В углу устроился нищий, пиликая что-то невнятное на своей скрипке, а за центральным столом сидели три старика и громко спорили. Воздух был тяжелым от табачного дыма. За стойкой бара женщина с лицом землистого оттенка ковырялась в тарелке с нарезанным огурцом, одновременно грызя ржаной сухарь.
Отто Браун вылил последние капли водки в свой стакан и поправил волосы. Они были длинными и постоянно падали на глаза.
Один из стариков крикнул:
— Герго! Герго! Где ты там, черт возьми?
Браун откинул голову назад и проглотил водку. Алкоголь наконец начал действовать: он почувствовал приятную отрешенность.
На лестнице за барной стойкой появились сначала два ботинка с красной отделкой, а потом мужчина плотного телосложения, бормотавший:
— Иду, иду…
На нем были свободные штаны и засаленный атласный жилет.
— Так-так. — Голос извне проник в сознание Брауна. — Вас здесь раньше не было.
Браун поднял голову. Рядом с его столиком стояла женщина из бара.
— Я за вами наблюдала, — сказала она, присаживаясь рядом с ним.
— Неужели?
— Да. И я подумала: «Этому господину не помешает компания».
Браун не успел ответить, как женщина схватила за руку проходившего мимо хозяина.
— Герго…
Она показала пустую бутылку из-под водки.
— У господина закончилась выпивка.
Хозяин перевел взгляд с бутылки на Брауна.
— Вы хотите еще?
Браун посмотрел на женщину и вгляделся в черты ее лица. Хотя кожа ее была землистого цвета, глаза еще хранили отсвет былой красоты.
— Да, — ответил Браун. — Почему бы нет?
Женщина улыбнулась, и на ее лице показалось множество мелких морщинок.
Возможно, Браун повел себя излишне эмоционально. Вмешательство полиции неизбежно. Проходя по безлюдной площади, он увидел двух полицейских у главного входа в здание, в котором находилась квартира Лотте. Офицеры в синих пальто и заостренных шлемах были вооружены саблями. Он спрятался за пустым прилавком, чтобы понаблюдать за происходящим. Герр Брукмюллер и граф прибыли одновременно и после небольшого допроса были допущены внутрь. Вскоре появились Хёльдерлин и его суетливая жена. Браун действовал инстинктивно: без раздумий повернув назад и держась поближе к стене, стал пробираться обратно тем же путем, что пришел. Он отреагировал, как животное в минуту опасности. Может быть, он поступил неправильно, но так у него будет еще день или два в запасе, а иногда за это короткое время может решиться все.
Вернулся хозяин с бутылкой водки и поставил ее в центр стола.
— Итак, — произнесла женщина, — как тебя зовут?
— Феликс, — ответил Отто.
— А меня Лили.
Отто поднял бутылку и наклонил горлышко над своим стаканом. Он сделал это слишком резко, и прозрачная жидкость, перелившись через край, расплескалась по выщербленному столу.
— Эй, эй, — сказала Лили, остановив его руку, — полегче, Феликс.
Она помогла ему поставить бутылку обратно, задержав свою руку на руке Отто. Один из стариков кричал что-то о битве при Сольферино, а скрипач внезапно разразился какой-то неблагозвучной, но вполне узнаваемой цыганской мелодией. Отто взял стакан и влил его содержимое в себя. Дешевая водка была неприятна на вкус и драла горло.
Внезапно в его голове возник образ, живой и непрошенный.
Лотте. Ее светлые волосы — золотые завитки в свете свечи. Ее зеленые глаза горят от ярости.
Он не должен был просить у нее еще денег и уж точно не должен был бить ее. Но ситуация обострилась. И вот она появилась в дверном проеме, размахивая кухонным ножом. Отто тряхнул головой и взмахнул рукой, как будто пытаясь выкинуть из головы это воспоминание.
— Что с тобой? — спросила Лили.
— Ничего, — ответил Отто. Он обернулся посмотреть на скрипача, который был едва виден в своем углу, только глазные яблоки белели в темноте. Бродяга водил смычком с каким-то яростным остервенением. Скрипка издавала адские звуки, и таким же адским было его зловонное дыхание.
Лили плеснула еще водки в стакан и, не дожидаясь приглашения Отто, залпом осушила его. Потом она погладила рукав его куртки.
— Хорошая куртка, — сказала она. — Бархатная. И хорошо скроена.
Она откинулась на спинку и стала внимательно рассматривать Отто и его одежду, прикидывая, сколько она стоит. Хоть и слегка растрепанный, он был красив, длинные темные волосы и тяжелая челюсть делали этого мужчину похожим на поэта-романтика.
— Так чем ты занимаешься, а?
Отто не ответил.
— Ты артист?
Он убрал челку, стараясь удержать пропитавшиеся потом волосы на макушке.
— В некотором роде.
— Как это?
Отто взял руку Лили и проворно стянул с одного из пальцев керамическое колечко.
— Ой!
— Тихо, — сказал Отто. — Смотри.
Он вытянул вперед два сжатых кулака.
— В какой руке?
Лили улыбнулась и показала на левый кулак. Отто разжал пальцы, показывая, что там ничего нет. Тогда она дотронулась до его правой руки — там тоже было пусто.
— Здорово! А теперь отдай мое кольцо!
Отто показал на бутылку с водкой.
Лили подалась вперед и сказала тихо:
— Черт возьми… — Ее кольцо было внутри, на самом дне бутылки.
— Теперь нам придется все это выпить, чтобы достать его.
Лили громко рассмеялась. Она подвинулась ближе, и Отто почувствовал ее руку на своем бедре.
— Покажи мне еще фокус, — сказала Лили. — Давай.
— Ладно, — ответил Отто. Он вынул последние три монеты из кармана и выложил их в ряд на столе. — Смотри очень, очень внимательно…
В морге было мрачно и холодно. Большая электрическая лампочка висела на длинном проводе на некотором расстоянии от тела. Свет выходил из широкого конического абажура, а за пределами освещенного пространства практически ничего не было видно.
Профессор Матиас снял одну из простыней, которыми было укрыто тело, и стал рассматривать лицо фройляйн Лёвенштайн. На коже не было никаких дефектов, а волосы при близком освещении волшебно сверкали. Хотя ее губы были уже не красными, а какого-то необычного синего оттенка, она все еще была очень красива. Странный цвет губ как будто делал ее неестественное совершенство более полным. Райнхарду она казалась похожей на экзотическую куклу.
— Простите, — сказал Матиас, — как, вы говорите, ее звали?
— Разве это имеет значение, герр профессор?
Матиас посмотрел поверх очков.
— Конечно имеет, инспектор.
Райнхард пожал плечами.
— Ее звали Шарлотта Лёвенштайн.
Матиас посмотрел на ангельское лицо женщины и поправил один из локонов. Он прижал свой кулак к ее щеке и заговорил речитативом:
— Лотте! Лотте! Только одно слово! Одно слово на прощание! Прощай, Лотте! Прощай навсегда!
— Гёте, — сказал Райнхард.
